Илийский край

Или́йский край — область в Китае, находившаяся в 1871—1881 гг. в составе Туркестанского военного округа Российской империи. Край был присоединён к России в результате введения русских войск в регион в ходе уйгуро-дунганского восстания против властей империи Цин в Синьцзяне. Спустя 10 лет, 80% занятой территории было возвращено Китаю согласно договору «Об Илийском крае» 1881 года в обмен на компенсацию Китаем России расходов, связанных с десятилетним периодом управления краем. Оставшиеся 20% были переданы Российской империи для расселения беженцев и несогласных с китайской политикой в регионе: ныне это территории на востоке Алматинской области Казахстана.

Расположение и описание

Илийским краем называется географический регион в долинах реки Или и её притоков Текес, Икутес и Каш. Регион обладает плодородными почвами, его население составляло около 150 тысяч жителей, среди которых преобладали казахи, таранчи, каракитаи, китайцы, калмыки и киргизы. Основным городом края является Кульджа.

История

Перед занятием

В начальном периоде уйгуро-дунганского восстания против китайских властей в Синьцзяне в 1864-1865 гг. Российская империя заняла позицию невмешательства во внутренние дела Западного Китая. В итоге этих событий восставшие мусульманские народы свергли власть империи Цин в регионе и создали несколько государственных образований феодально-теократического характера. Одним из них являлся расположенный в непосредственной близости от русских владений Кульджинский или Таранчинский султанат.

Отношения Кульджинского султаната с властями Российской империи оставались напряженными. Территория султаната предоставляла убежище беглецам и государственным преступникам с территории России, нередкими были случаи нарушения границ и грабежа подданными султаната в российских пределах, на которые кульджинские власти смотрели без особого желания их пресечения. В мае-июне 1870 года туркестанский генерал-губернатор Константин Кауфман посетил Семиреченскую область, и сделанные им выводы стали причиной изменения политического курса России в Центральной Азии. Вернувшись в Ташкент Кауфман 14 августа 1870 года написал государственному канцлеру А. М. Горчакову о необходимости ввода русских войск в пределы Илийского края для стабилизации положения в регионе и создания благоприятных условий для торговли.

Формальным поводом к вторжению послужило укрытие Кульджинским султаном Абиль-оглы бежавшего из Семиреченской области казахского старшины Тазабека, поднявшего мятеж против русской администрации. В начале 1871 года в Кульджу для выяснения условий передачи беглеца был направлен капитан Каульбарс. Султан, приняв капитана, пообещал содействовать ему. Однако позже в личном послании губернатору Семиречья Герасиму Колпаковскому, согласно его содержанию, султан фактически отказался от обещаний, отверг условия допуска торговцев из России в пределы султаната, потребовал вывода русского военного отряда из недавно занятого Музартского прохода в Тянь-Шане, а также высказал претензии на бассейн реки Борохудзир.

Колпаковский в январе 1871 года попросил у Туркестанского губернатора разрешения «занять Кульджу, чтобы наказать султана за его коварство и угрозы», но получил отказ губернатора Кауфмана.

С учётом общих интересов Российской империи в регионе, включая удержание Музартского прохода, Александр II дал разрешение на начало кампании против Кульджинского султаната при условии привлечения к процессу занятия края китайских жителей и чиновников. В туркестанской администрации рассматривалась та же возможность применения сил китайских эмигрантов, но эта идея оказалась неэффективной и была отвергнута.

Занятие края

14 июня 1871 года русские войска под командованием Копаковского выступили из Борохудзира на Кульджу. 20 июня 1871 года, накануне подхода русских, в Кульджи произошло восстание китайцев. 22 июня султан Абиль-оглы вручил командующему русской военной экспедицией генералу Г. А. Колпаковскому ключи от Кульджи. Население новосозданного Илийского края признало новую русскую администрацию. Исключение составили казахи-кызаи, которые ушли со стадами за хребет Талки на Боро-Талу, но уже на следующий день, 23 июня, получили грозное предупреждение Г. А. Колпаковского и вернулись с повинной.

Преобразование края

Территория Илийского края была разделена на 4 участка, власть в которых перешла к русским офицерам отряда Колпаковского. Местное управление кочевых народов было оставлено за их племенными вождями, а среди китайцев, уйгуров, дунган были проведены выборы местных правителей. Султан Абиль-Оглы был переправлен в Верный 17 июля 1871 года.

Переговоры о возвращении края Китаю

Одним из основных противников Илийского края выступила Кашгария (Йеттишар) во главе с Якуб-беком — другое государство, созданное по итогам антикитайских восстаний. Но Якуб-бек отказался от идеи начать с Россией боевые действия и в 1872 году вступил в переговоры с туркестанским губернатором Кауфманом, окончившиеся подписанием взаимовыгодного торгового договора. С 1873 года государственное образование Якуб-Бека попало под влияние англичан, которые оказывали Якуб-беку военную и дипломатическую помощь с целью противостояния его государства и России, и Китаю.

Цинские войска под командованием Цзо Цзунтана в начале 1870-х гг. подавили восстание дунган в Шэньси и Ганьсу, и в 1875 г начали боевые действия против Якуб-Бека, медленно продвигаясь вглубь его владений. В 1877 году Якуб-Бек умер, что спровоцировало падение боеспособности армии Кашгарии и в 1878 году силы цинских властей окончательно заняли её территорию. В этих условиях китайцы вошли в прямое соприкосновениями с Илийским краем и Россия была поставлена в необходимость вернуть край Китаю. Для переговоров в Петербург был направлен китайский посол Чун Хоу, а в сентябре 1879 года он направился вслед за русским царём в Ливадию, где 20 сентября Чун Хоу и министр иностранных дел России Николай Гирс подписали Ливадийский договор, согласно которому за Россией сохранялся небольшой западный участок Илийской долины в районе реки Текес и Музартского прохода, а в качестве возмещения расходов России по оккупации и управлению краем Китай принимал обязательство выплатить России 5 млн рублей.

Ливадийский договор не был ратифицирован китайской стороной в Пекине, преимущественно по причине уступки части территории края России. В 1879—1880 гг. напряжение на границах России и Китая возросло, так как обе стороны наращивали силы и готовились к масштабной войне. В Бохайский залив была введена русская эскадра под командованием адмирала Лесовского.

В Санкт-Петербург из Китая был направлен новый посол Цзэн Цзицзэ. 24 февраля 1881 года им был подписан Петербургский договор, согласно которому передаваемый России участок был урезан до минимума, и оставлен только «для поселения в оной тех жителей этого края, которые примут российское подданство», а денежное вознаграждение Китая возрастало до 9 млн рублей. Также были оговорены условия полной амнистии всех участников антикитайского восстания 1860-х гг.

Передача

В Викитеке есть полный текст Договора об Илийском крае (1881)

Русская администрация управляла краем до 1881 года. После долгих дипломатических переговоров и согласования условий край был возвращён Китаю согласно договору «Об Илийском крае» от 24 февраля 1881 года в обмен на компенсацию Китаем России расходов, связанных с десятилетним периодом управления краем. 80% уйгуров после передачи края Китаю переселились в русское Семиречье, где получили от русской администрации землю для расселения.

См. также

• Илийский султанат

Ссылки

• Илийский край // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Илийский край

– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.


Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.


Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
– Что ты ходишь, как бесприютная? – сказала ей мать. – Что тебе надо?
– Его мне надо… сейчас, сию минуту мне его надо, – сказала Наташа, блестя глазами и не улыбаясь. – Графиня подняла голову и пристально посмотрела на дочь.
– Не смотрите на меня. Мама, не смотрите, я сейчас заплачу.
– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.
– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
– Будет играть то, – говорила старуха. – На всё время есть.
– Пусти ее, Кондратьевна, – сказала Наташа. – Иди, Мавруша, иди.
И отпустив Маврушу, Наташа через залу пошла в переднюю. Старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни. «Что бы мне с ними сделать?» подумала Наташа. – Да, Никита, сходи пожалуста… куда бы мне его послать? – Да, сходи на дворню и принеси пожалуста петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.
– Немного овса прикажете? – весело и охотно сказал Миша.
– Иди, иди скорее, – подтвердил старик.
– Федор, а ты мелу мне достань.
Проходя мимо буфета, она велела подавать самовар, хотя это было вовсе не время.
Буфетчик Фока был самый сердитый человек из всего дома. Наташа над ним любила пробовать свою власть. Он не поверил ей и пошел спросить, правда ли?
– Уж эта барышня! – сказал Фока, притворно хмурясь на Наташу.
Никто в доме не рассылал столько людей и не давал им столько работы, как Наташа. Она не могла равнодушно видеть людей, чтобы не послать их куда нибудь. Она как будто пробовала, не рассердится ли, не надуется ли на нее кто из них, но ничьих приказаний люди не любили так исполнять, как Наташиных. «Что бы мне сделать? Куда бы мне пойти?» думала Наташа, медленно идя по коридору.