Иллинойсская земля
Иллинойсская земля (фр. Pays des Illinois) или Верхняя Луизиана (фр. Haute-Louisiane) — регион на Среднем Западе США, исследованный и заселённый французами в XVII—XVIII веках. Термин относился ко всему бассейну Миссисипи, хотя поселения были сконцентрированы на территории современных американских штатов Иллинойс, Миссури и Индиана.
География
Границы региона никогда не были чётко определены. Самое широкое описание определяло его как земли от Аллеганских гор на востоке до Скалистых гор на западе и от Пеории на севере до Поста-Арканзас (в месте впадения реки Арканзас в реку Миссисипи) на юге. Согласно другому описанию, регион протянулся от озёр Мичиган и Верхнее до рек Огайо и Миссури. Получившие регион британцы описывали его как земли, ограниченные рекой Миссисипи на западе, рекой Иллинойс на севере, рекой Уобаш на востоке и рекой Огайо на юге. В центре всех описаний Иллинойской земли находится район поймы Миссисипи, известный ныне как Америкэн-Боттом.
«Иллинойсом» называли этот регион индейские племена, входящие в иллинойсскую племенную конфедерацию. На карте, составленной в 1671 году французскими иезуитами, «Иллинойсом» было названо озеро Мичиган. Французские миссионеры и торговцы называли «Иллинойсом» территории к юго-западу и юго-востоку от озера. включая северную часть долины Миссисипи. На карте 1685 года термином «les Ilinois» был помечен обширный регион к юго-западу от озера, а картограф Винченцо Коронелли обозначил в 1688 году на карте обширный регион как «Иллинойсскую землю».
История
В 1669—1670 годах французский миссионер в Канаде отец Жак Маркет встретил на озере Верхнее индейца из иллинойсской конфедерации, который рассказал о большой реке, текущей по его стране на юг и запад. В 1673—1674 годах Маркет и Луис Жулье исследовали долину реки Миссисипи от Грин-Бэй на озере Мичиган до реки Арканзас, включая долину реки Иллинойс. В 1675 году Маркет вернулся в эти места для основания иезуитской миссии. В последующие десятилетия в этом регионе стали поселяться европейцы, и к 1752 году их число достигло 2573 человек.
Изначально эти земли управлялись из Французской Канады, но 27 сентября 1717 года король Людовик XV издал указ, по которому Иллинойсская земля перешла в состав французской провинции Луизиана с северной границей по реке Иллинойс. В 1721 году 17-й округ Луизианы получил название «Иллинойс». В 1723 году регион в районе реки Уобаш был выделен в отдельный округ.
В середине XVIII века разразилась Франко-индейская война, по итогам которой Франция лишилась Верхней Луизианы: территория восточнее реки Миссисипи отошла британцам (включившим её в состав провинции Квебек), территория западнее Миссисипи — испанцам.
Оставшиеся на этих землях поселенцы не испытывали чувства лояльности к Великобритании, и во время Американской революционной войны поддержали сторонников независимости. В 1778 году генерал Джордж Кларк захватил часть иллинойсских земель западнее реки Огайо, и объявил о присоединении их к Виргинии, а затем Законодательное собрание Виргинии создало Графство Иллинойс, в которое были включены все территории к западу от реки Огайо, на которые Виргиния имела хоть какие-нибудь претензии; однако в реальности графству подчинялись лишь бывшие французские поселения. За помощь в войне за независимость французским и индейским обитателям Иллинойсской земли было дано полное гражданство США. В 1787 году Конгресс США принял Северо-Западный ордонанс, в соответствии с которым бывший британский регион стал Северо-Западной территорией в составе США. В 1803 году благодаря приобретению Луизианы в состав США вошла и западная часть бывшей Иллинойсской земли, на которой был образован Округ Луизиана.
Напишите отзыв о статье "Иллинойсская земля"
Отрывок, характеризующий Иллинойсская земля
Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.