Рамирес Санчес, Ильич

Ильич Рамирес Санчес
Ilich Ramírez Sánchez
Имя при рождении:	Ильич
Род деятельности:	Террорист (Черный сентябрь, НФОП, ООП, Красные Бригады, Красная Армия Японии)
Дата рождения:	12 октября 1949(1949-10-12) (74 года)
Место рождения:	Венесуэла
Гражданство:	Венесуэла
Отец:	Хосе Альтагарсия Рамирес-Навас
Мать:	Эльба Мария Санчес

Ильи́ч Рами́рес Са́нчес (исп. Ilich Ramírez Sánchez, также известный как Ка́рлос Шака́л (англ. Carlos the Jackal); род. 12 октября 1949 года) — международный террорист, осуществлявший террористические операции в интересах «Народного фронта освобождения Палестины (НФОП)», «Красных бригад», «Красной армии Японии», Организации освобождения Палестины (ООП). В настоящее время отбывает пожизненное заключение во французской тюрьме Клерво.

Биография

Ильич родился 12 октября 1949 г. в Каракасе. Его мать, Эльба Мария Санчес, была глубоко религиозной женщиной, а отец, Хосе Альтагарсия Рамирес-Навас — убеждённым марксистом-ленинистом, назвавшим в честь Владимира Ильича Ленина своих сыновей Ильичом, Владимиром и Лениным. В 1962 г. Хосе Рамирес отправил Ильича в располагавшуюся в Каракасе школу Fermin Toro Lycée, известную своими крайне левыми взглядами. В 1964 г. в возрасте 14 лет он вступил в организацию Коммунистическая молодежь Венесуэлы, молодёжное крыло Коммунистической партии Венесуэлы. В 1965–1966 гг. участвовал в демонстрациях и беспорядках на улицах Каракаса.

В июле 1966 г. Ильич получил степень бакалавра, а в августе мать, опасаясь растущего уровня насилия и политической нестабильности в Венесуэле, переезжает с детьми в Лондон. В 1968 г. Хосе Рамирес добился зачисления сына в Университет дружбы народов им. Патриса Лумумбы. Во время учёбы в Москве Ильич познакомился с Мохаммедом Будиа, членом Народного фронта освобождения Палестины (НФОП). В ноябре 1969 г. Ильич был исключен из Коммунистической молодёжи^[что?] Венесуэлы, и в июне 1970 г. его, в числе других шестнадцати студентов, по требованию компартии Венесуэлы исключили из университета.

В июле 1970 го. Ильич покинул Москву и отправился в Бейрут, а затем перебрался в Иорданию, в тренировочный лагерь НФОП. Там в 1970 и 1971 гг. Ильич прошёл две трехмесячные тренировки, став одним из лучших учеников Жоржа Хабаша, который дал Ильичу прозвище «Карлос». Прозвище «Шакал» он получил от журналистов, после того как при обыске в номере отеля в его вещах был найден роман Фредерика Форсайта «День Шакала».

Осенью 1971 г. Карлос направился в Лондон, чтобы начать работать на НФОП. В то время командующим операциями НФОП в Европе был уже знакомый ему Мохаммед Будиа. Сначала Карлос занимался сбором информации, составив список из 500 человек — потенциальных целей НФОП. Но после того как в июне 1973 г. израильские агенты убили Будию, Карлос и Мохаммед Мухарбаль становятся во главе операций в Европе. 30 декабря 1973 г. Карлос предпринял неудачную попытку покушения на Джозефа Эдварда Шиффа, президента компании «Маркс и Спенсер» и почетного вице-президента Британской сионистской федерации.

3 августа 1974 г. Карлос и Мухарбаль организовали в Париже взрывы рядом с четырьмя новостными агентствами, симпатизировавшими в своих публикациях Израилю. Заминированные автомобили были оставлены перед офисами агентств. В 2 часа ночи прогремело три взрыва, одна бомба не взорвалась. В результате терактов никто не пострадал.

По совету Вадея Хаддада Карлос в течение 1974 и 1975 гг. начал работать с другими террористическими группами. В сентябре 1974 г. Карлос содействовал организации «Красная Армия Японии» (КАЯ) в подготовке к нападению на французское посольство в Гааге. Захват посольства удался, но переговоры с правительством Франции зашли в тупик. Считается, что для того, чтобы побудить французов к продолжению переговоров, Карлос проник в кафе «Drugstore», расположенное в оживленном торговом районе Парижа, и бросил ручную гранату с балкона второго этажа в толпу. В результате теракта 2 человека были убиты и 33 человека получили ранения. Вскоре после теракта французское правительство приняло требования КАЯ. Считается также, что в декабре 1974 г. Карлос помог южноамериканской Хунте революционной координации в убийстве уругвайского атташе во Франции.

13 января 1975 г. Карлос и его сообщник совершили нападение на самолет компании El Al на взлетно-посадочной полосе аэропорта Орли. Они совершили два выстрела из гранатомета, но промахнулись. 17 января Карлос с тремя сообщниками-палестинцами повторили нападение, в этот раз удалось совершить всего один выстрел, после чего служба охраны аэропорта открыла по ним огонь. В ходе перестрелки палестинцы укрылись в одном из туалетов аэропорта, взяв заложников, Карлос же незаметно ускользнул. Позже заложники были освобождены, а палестинцам дали возможность вылететь в Багдад.

В июне 1975 г. ливанские службы безопасности задержали Мохаммеда Мухарбаля, после чего передали его французской разведывательной службе — Управлению территориального надзора (DST). После задержания Мухарбаль рассказал о своих сообщниках и согласился отвести полицию в дом к одной из подруг Карлоса. Ночью 27 июня, Мухарбаль и трое агентов из DST зашли в квартиру в тот момент, когда там была вечеринка и попытались допросить Карлоса. После короткого спора Карлос отошёл в ванную комнату, откуда вернулся с оружием и убил Мухарбаля и двоих агентов DST. Избежав облавы, Карлос сначала вернулся в штаб-квартиру НФОП в Ливане, затем направился в Восточную Германию, а после — в Венгрию. Там он спланировал свою следующую операцию — нападение на участников ежегодной встречи в штаб-квартире ОПЕК в Вене.

19 декабря 1975 г. в 11:30 Карлос и пятеро сообщников проникли в штаб-квартиру ОПЕК, убив троих человек и нескольких ранив. К тому моменту, когда прибыла полиция, Карлос взял в заложники более 80 участников встречи, включая министров из 11 стран ОПЕК. После 36 часов переговоров австрийские власти согласились на все условия, выдвинутые террористами — включая выделение самолета для перелета террористов и заложников в любую страну. В ответ, Карлос отпустил 40 заложников во время отбытия в аэропорт, оставив только министров и их помощников. Из Австрии террористы совершили перелет в Алжир, где были освобождены министры из «неарабских» стран. Карлос со своей командой отправились в Триполи, где был освобождён ливийский министр. 24 декабря, по возвращении в Алжир, были освобождены оставшиеся заложники. После освобождения заложников Карлос с сообщниками получили политическое убежище в Алжире, в очередной раз избежав ареста.

Нападение на ОПЕК было последней операцией, в которой Карлос принимал личное участие. Считается, что он вернулся в Ливан и занял руководящее место в НФОП. Также сообщается, что в 1976 г. он участвовал в планировании угона самолёта в Энтеббе.

В 1978 г. после смерти Ваддей Хаддада Карлос отдалился от НФОП. Известно, что между 1976 и 1985 гг. Карлос действовал из Венгрии, где у него хранилось оружие.

В январе 1982 г. в Париже при попытке совершения теракта была арестована жена Карлоса, немецкая террористка Магдалена Копп. Карлос, безуспешно пытаясь добиться её освобождения, организовал несколько взрывов во Франции.

В 1984 г. Карлос дал интервью Набилю Могроби (Nabil Mogrobi) и разрешил ему сделать фотоснимок. Позже он пытался не допустить публикации, но безуспешно. Как только статья была опубликована в Аль-Ватан аль-Араби, у офиса журнала в Париже прогремел взрыв, в результате которого 64 человека было ранено, один был убит.

В 1985 г. Карлос покинул Венгрию и пробыл какое-то время в Праге. В начале 90-х он обосновался в Судане.

15 августа 1994 г. власти Судана выдали Карлоса французским агентам из DST. Ему было предъявлено обвинение в убийстве двух парижских полицейских и Мохаммеда Мухарбаля в 1975 г. До суда он был помещен в тюрьму Санте. Суд, длившийся с 12 по 23 декабря 1997 г., признал Карлоса виновным и приговорил его к пожизненному заключению без права помилования. Позже он был перемещён из тюрьмы Санте в тюрьму Клерво.

В 2003 г. во Франции вышла его автобиографическая книга «Революционный ислам», в которой он, в частности, рассказывает о своём отношении к принятой им религии — исламу.

16 декабря 2011 г. суд во Франции вынес Карлосу второй пожизненный приговор за организацию четырёх взрывов на территории Франции, в результате которых 11 человек погибли, более 100 были ранены.

26 июня 2013 г. парижский суд отказал Ильичу Рамиресу Санчесу в отмене второго пожизненного приговора.

Художественная литература

• Роберт Ладлэм — трилогия «Идентификация Борна», «Превосходство Борна», «Ультиматум Борна». Карлос изображён как чрезвычайно осторожный и один из наиболее опасных в мире убийц. Его образ представляет смесь реальных фактов и авторской выдумки, например, что он проходил подготовку советскими спецслужбами под Новгородом.
• Жерар де Вилья — «Марафон в испанском Гарлеме». Внештатный агент ЦРУ, австрийский князь Малько Линге преследует международного террориста Хуана Карлоса Диаса, совершившего множество громких убийств и покушений в Европе. Действие происходит в Нью-Йорке в 1977 году. Описание внешности:

Курносый с горбинкой нос, толстые губы, пухлые щёки сердитого ребёнка, надвинутый на глаза берет. Плотная и крепкая фигура.

• Андрей Таманцев — «Двойной капкан» (из серии «Солдаты удачи»), 2001 г., ISBN 5-7390-0770-4. Группа особого назначения преследует международного террориста Карлоса Перейру Гомеса, имеющего клички Пилигрим, Взрывник и Шакал, пытающегося взорвать Северную атомную электростанцию на Кольском полуострове. Террорист имеет большое сходство с прототипом — Карлосом Шакалом, но его биография заметно отличается.
• Стивен Лизер — «Выстрел издалека», 1994 г. Террористическая группа, возглавляемая Карлосом Шакалом, совместно с функционерами ИРА планирует громкое политическое убийство высокопоставленного лица на территории США. Два ветерана спецслужб — американец из ФБР и британец из SAS — не зная друг о друге, ведут параллельное следствие.
• Карл Майнхоф — «Образ врага», 2000 г. По словам автора книги, образ героя создался после изучения информации об Ильиче Рамиресе Санчесе.

Кинематограф

• Сериал «Спецназ К.Э.Т.» (англ. «[www.imdb.com/title/tt0090783/ C.A.T. Squad]», 1986, США, режиссёр Уильям Фридкин) — в роли Карлоса Эдди Велес.
• «Двойник» (англ. The Assignment, фильм, 1997, Канада, режиссёр Кристиан Дюге) — шпионский триллер, сюжет которого основан на плане поимки Карлоса Шакала. В главной роли Айдан Куинн.
• «Карлос», режиссёр Оливье Ассаяс, 2010 год — многосерийный биографический телефильм. В главной роли Эдгар Рамирес
• «Идентификация Борна» (снятая в 1988 году экранизация одноимённого романа 1980 года Роберта Ладлэма) триллер Режиссёр — Роджер Янг. В главных ролях- Ричард Чемберлен, Жаклин Смит Длительность 192 мин. Страна-США

Литература

• John Follain. [books.google.co.il/books?id=3t5jtM2faD8C Jackal]. — Arcade Publishing, 1998. — 318 p. — ISBN 1559704667, 9781559704663.
  • Джон Фоллейн. Шакал. — СПб.: Лимбус Пресс, 2002. — ISBN 5-8370-0185-9^{[уточнить]}
• Harvey W. Kushner. [books.google.co.il/books?id=S9cYAAAAIAAJ Encyclopedia of Terrorism]. — SAGE Publications, 2003. — 523 p. — ISBN 0761924086, 9780761924081.
• Александр Брасс. «Ильич Рамирес Санчес (Карлос-Шакал)» // [books.google.ru/books?id=s-AqOAAACAAJ Кто есть кто в мире террора]. — М.: Русь-Олимп: Астрель: ACT, 2007. — С. 4—36. — 344 с. — ISBN 9851604429, 9789851604421, 5-9648-0100-5, 5-9648-0100-5, 5-9648-0100-5.

Отрывок, характеризующий Рамирес Санчес, Ильич

Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.


В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.