Ильченко, Виктор Леонидович

Виктор Ильченко
Имя при рождении:	Виктор Леонидович Ильченко
Профессия:	актёр
Годы активности:	1959—1992
Театр:	Ленинградский театр миниатюр; Одесский театр миниатюр; Московский театр миниатюр; Театр миниатюр под руководством Михаила Жванецкого
Награды:

Виктор Леонидович И́льченко (2 января 1937, Борисоглебск — 21 января 1992, Москва) — российский советский артист эстрады, заслуженный артист РСФСР (1990), более 30 лет выступал в дуэте с Романом Карцевым (Карцев и Ильченко).

Биография

Виктор Леонидович Ильченко родился в Борисоглебске 2 января 1937 года в семье лётчика. Окончил Борисоглебскую школу № 5 в 1954 году, в школе занимался в драматическом кружке.

В 1959 году окончил Одесский институт инженеров морского флота. Ещё будучи студентом, вместе с Михаилом Жванецким создал и руководил студенческим театром «Парнас-2», вместе работали в Одесском порту: Михаил — механиком по кранам, а Виктор — механиком по автопогрузчикам. Чуть позже в театр пришёл Роман Карцев.

С 1963 года Виктор Ильченко работал в Ленинградском театре миниатюр Аркадия Райкина, где также работали Роман Карцев и Михаил Жванецкий. В рамках театра у Ильченко и Карцева была своя концертная программа. Автором выступал Михаил Жванецкий.

В 1969 году Ильченко, Карцев и Жванецкий ушли из театра Райкина и создали свой Одесский театр миниатюр, который выпустил три программы: «Как пройти на Дерибасовскую», «Встретились и разбежались», «Искренне ваш». В 1970 году стали лауреатами четвёртого Всесоюзного конкурса артистов эстрады.

В 1979 году Ильченко и Карцев переехали в Москву. Работали в Московском театре миниатюр (переименованном тогда в театр «Эрмитаж»), играли в спектаклях «Когда мы отдыхали», «Чехонте в Эрмитаже» (в постановке Михаила Левитина) и др.

В 1988 году под руководством Жванецкого создали свой Московский театр миниатюр.

Скончался Виктор Леонидович Ильченко от рака желудка 21 января 1992 года, похоронен в Москве на Троекуровском кладбище (2 уч.).

Семья

С женой прожил 33 года, вдова Татьяна Зиновьевна Ильченко

Фильмография

• 1967 — Аркадий Райкин, (документальный) — камео
• 1971 — Долгие проводы — Павел Константинович
• 1977 — Волшебный голос Джельсомино — отец Джельсомино
• 1979 — Дюма на Кавказе — Брево
• 1985 — Золотая рыбка (телеспектакль) — директор гостиницы

Ссылки

• [cccp.tv/person/viktor_iljchenko/ Записи телепередач с участием В. Л. Ильченко] // СССР ТВ

Отрывок, характеризующий Ильченко, Виктор Леонидович

Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.