Имамкули-хан
Имамкули<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">портрет работы художника Муин Мусаввира[1], | ||
| ||
|---|---|---|
| — 1642 | ||
| Коронация: | 1611, Бухара | |
| Предшественник: | Вали Мухаммад | |
| Преемник: | Надир Мухаммад | |
| Рождение: | формат неверен Бухара | |
| Смерть: | 1644 Мекка | |
| Род: | Аштарханиды | |
| Отец: | Динмухаммад | |
Имамкули-хан (1582[2]−1644) — третий хан Бухарского ханства из узбекской[3] династии джанидов – Аштарханидов, годы правления 1611−1642.
Содержание
Приход к власти и внутренняя политика
Преемником правителя Бухарского ханства Вали Мухаммада (1605−1611) стал его племянник, сын его старшего брата Динмухаммада Имамкули-хан (1611−1642). Политика проводимая Валимухаммадом вызвала недовольство знати, которые свергли его и посадили на престол Имамкули-хана. В политической борьбе Вали Мухаммада поддержали сефевиды во главе с шахом Аббасом I, однако иранские войска были разгромлены Имамкули-ханом, союзником которого стали казахские войска. Однако, уже в 1612 году он отправил войско во главе со своим главнокомандующим Ялангтуш Бахадур бием алчином[4] против хана Казахского ханства Есим-хана.[5]
В 1621 году Ялангтуш Бахадур был главнокомандующим аштарханидскими войсками в отражении нападения казахских войск Турсун султана[6].
В 1628 году по приказу Имамкули-хана Ялангтуш разбил казахского Абули Султана под Ташкентом и заставил его бежать в Кашгарию.[7]
В 1636 году войска Имамкулихана во главе с Ялангтушбием совершили поход на Сайрам, в окрестностях которого они атаковали казахские племена. Поход продолжался до степей Дешти Кипчака.[8]
В период правления Имамкули-хана государство Аштарханидов достигло самого значительного могущества за весь период своего существования. Большим влиянием в стране пользовался дядя Имамкули-хана по материнской линии Надир диванбеги тагаи из узбекского рода арлат. Он был министром финансов государства, но больше прославился как покровитель науки и искусств. На его средства были построены медресе в Бухаре и Самарканде.
В его правление сильно возвысился эмир Самарканда Ялангтуш бахадур будучи приближенный к хану ставший очень влиятельным и богатым[4], эмир водил свои войска и в 1643 году пришел на помощь казахскому хану Салкам Жангиру в битве против джунгаров при Орбулакской битве. Позже Ялангтуш совершил ряд походов на Мешхед.
Несмотря на успешную внешнюю политику, Имамкули-хан не смог полностью преодолеть внутренние противоречия в государстве, связанные с сепаратизмом отдельных узбекских племен.
Тем не менее, бухарцы характеризовали его «как мудрого, храброго и справедливого хана, который был весьма любим народом».[2]
Внешняя политика
Имамкули-хан воевал с калмыками, поддерживал отношения с Россией.
В 1613 году он отправил посла Ходжа Науруза в Россию в связи с восхождением на престол царя Михаила Федоровича Романова.
В 1614−1615 годах его полководец Ялангтушбий совершил поход на Хорасан против сефевидского Ирана. Он дошел до Мешхеда и Мазандарана. В 1615 году другой полководец Имамкули-хана Кара Тугма совершил поход на Хорасан.
В 1615 году Имамкули-хан отправил послов к потомку Тимура императору Индии Джахангиру. Письмо Имамкули-хана сопровождалось дополнительным письмом потомка известного теолога Ходжа Хашима Дагбеди. Послы были встречены дружелюбно и Джахангир отправил Имамкули-хану подарки и стихотворение, которое он составил сам.[9]
Обмен посольствами продолжался и в последующие годы. В 1621 году в ответ на посольство Имамкули-хана Джахангир отправил богатые подарки хану и потомкам Махдуми Аъзама в Дагбите (городок близ Самарканда).
В 1616−1617 годах шел интенсивный обмен посольствами с султаном Османской империи Ахмедом I. Согласно договору аштарханидские войска атаковали сефевидов, чтобы помочь туркам. После смерти султана военные действия были прекращены.
В 1618 году сефевидский шах Аббас I отправил Имамкули-хану послов с предложением дружбы.
В апреле 1619 года посол Имамкули-хана был торжественно принят сефевидским шахом. Его красивая и продуманная речь произвела большое впечатление на испанского посла Сильву Фигуроа.[10]
В 1618 году были отправлены послы Имамкули-хана в Китай.
В 1621 году к нему прибыл российский посланник Иван Данилович Хохлов.
Позже Имамкули-хан отправлял к Михаил Федоровичу Романову другого своего посла Адамбая. С Хохловым вместе в Россию выехал царевич Авган, его дядя узбек нукусского рода, его мама Бике Акек, из рода найманов и узбек Давлат из рода месит.[11]
В 1636 году войска Имамкули-хана во главе с Ялангтуш бием совершили поход на Сайрам, в окрестностях которого они атаковали казахские племена. Поход продолжался до степей Дешт-и-Кипчака.[12]
Политика в области культуры
При правлении Имамкули-хана были построены ряд известных архитектурных шедевров как, например, медресе Шердор в Самарканде, медресе Нодир-Диван-беги в Бухаре и Самарканде и др.
В 1621 году в Самарканде было переписано «Зафар-намэ» Шараф ад-Дин Йазди и иллюстрировано великолепными миниатюрами.
Имамкули-хан (1611−1642) был учеником-мюридом джуйбарского ходжи Таджиддина. Ходжа Таджиддин был женат на младшей сестре Имамкули-хана. На площади Регистон Бухары ходжа Таджиддином было построено медресе Дор-уш-Шифо. Это медресе имело медицинскую специализацию, имело аптеку и лечебное учреждение. В библиотеке этого медресе хранилось десять тысяч редкостных книг. Ежегодно здесь готовилось 800 больших стеклянных сосудов розовой воды и других лекарств, предназначенных для различных заболеваний.[13]
Отречение от престола и смерть
В последние годы жизни Имамкули-хан стал плохо видеть и в 1642 году он отказался от престола в пользу своего брата Надир Мухаммада (1642−1645) и отправился в хадж. Надир диванбеги сопровождал Имамкули-хана в его поездке. Имамкули-хан побывал в гостях у сефевидского шаха в Иране, где местный художник Муин Мусаввир нарисовал его портрет.[1]
Имамкули-хан скончался в 1644 году в Мекке и был похоронен в Медине. Согласно некоторым источникам, в поминальной молитве (джаназе) в честь хана приняли участие 600 тысяч паломников.
Напишите отзыв о статье "Имамкули-хан"
Примечания
- ↑ 1 2 [www.liveinternet.ru/users/ludvik/post106874150/ Ludvik. Ты едва ли былых мудрецов превзойдешь, всякой тайны разгадку едва ли найдешь... // Сайт «www.liveinternet.ru», 20.07.2009.]
- ↑ 1 2 Азиатский вестник — СПб.: изд. Г. Спасский, 1825, Январь. — С. 10.
- ↑ Анке фон Кюгельген. Легитимация среднеазиатской династии мангитов в произведениях их историков (XVIII-XIX вв.) — Алматы: Дайк-пресс, 2004. — C. 68−69.
- ↑ 1 2 R. D. McChesney, Waqf in Central Asia: Four Hundred Years in the History of a Muslim Shrine, 1480-1889. Princeton university press, 1991,p.149
- ↑ Robert D. McChesney Central Asia vi. In the 16th-18th Centuries // Encyclopædia Iranica — Vol. V, Fasc. 2, pp. 176−193.; [iranica.com/articles/central-asia-vi www.iranicaonline.org].
- ↑ Burton Audrey, The Bukharans. A dynastic, diplomatic and commercial history 1550—1702. Curzon, 1997, p.154
- ↑ Burton Audrey, The Bukharans. A dynastic, diplomatic and commercial history 1550—1702. Curzon, 1997, p.174
- ↑ Burton Audrey, The Bukharans. A dynastic, diplomatic and commercial history 1550—1702. Curzon, 1997,p.189
- ↑ Burton A., 1997, p. 143.
- ↑ Burton A., 1997, p. 146.
- ↑ Веселовский Н. И. И.Д.Хохлов (русский посланник в Персию и в Бухару в XVIIв.) — СПб., 1891. — С.12, 17.
- ↑ Burton A., 1997, p. 189.
- ↑ [bukharapiter.ru/buhara/kladbischa-i-kultovyie-sooruzheniya.html#ex02 Бухарский квартал Петербурга]
Литература
- Burton Audrey. The Bukharans. A dynastic, diplomatic and commercial history 1550−1702. — Curzon, 1997.
- [www.vostlit.info/Texts/rus11/Munschi_Yusuf/framepred.htm Мунши М. Ю. Муким-ханская история — Ташкент: АН УзССР, 1956.]
- История Узбекской ССР / Отв. ред. Я. Г. Гулямов — Ташкент, 1967. — Т. 1.
- История Узбекистана — 1993. — Т. 3.
- Зияев А. Х. «Силсилат ас-салотин» как исторический источник. Рукопись диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. — Ташкент, 1990.
Отрывок, характеризующий Имамкули-хан
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.
Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
