Именослов
Именосло́в (ономастико́н) — совокупность собственных имён в каком-либо языке, у отдельного народа, на какой-то очерченной территории. Системы собственных имён изучаются ономастикой. Под ономастиконами также понимаются различные словари собственных имён. Иногда, в узком смысле, под именословом подразумевается реестр личных имён, то есть антропонимия. Изначально "именослов" — список имён христианских святых.
К древнейшим ономастиконам относятся египетские произведения: Рамессеумский ономастикон и Ономастикон Аменопа[en].
Среди ономастиконов дохристианского периода - произведение Юлия Поллукса (2 пол. 2 в.), хотя помимо собственных имён его «Ономастикон» содержит многие понятия, описываемые нарицательно. Ряд ономастиконов европейской традиции были созданы в связи с распространением христианской теологии и библеистики. Одним из наиболее ранних является «Ономастикон» Евсевия Кесарийского (ок. 263—340) и De situ et nominibus locorum hebraicorum Иеронима Стридонского (342—419/420).
Первым из русских ономастиконов является «Речь Жидовского языка преложена на русскую, неразумно на разум и в Евангелиях и Апостолах, и в Псалтыри и Паремии и в прочих книгах», где приводятся 115 библейских имён. Произведение содержится в списке Кормчей книги 1282 года (Новгород).
В китайской традиции наиболее ранними сочинениями подобного рода являются интерпретации посмертных имён правителей.
Использованная литература
- Никонов, В.А. Имя и общество. — М.: Наука, 1974.
- Системы личных имён у народов мира. — М.: Наука, 1986.
См. также
Напишите отзыв о статье "Именослов"
Отрывок, характеризующий Именослов
– Нет, контужен.– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
