Именьковская культура

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Именьковская культура
Средневековье

Ареал именьковской культуры к концу VII века
Локализация

Среднее Поволжье

Датировка

IVVII век

Носители

возможно прототюрки, протославяне, поздние сарматы, готы (точно не идентифицировано)

Тип хозяйства

земледелие

Исследователи

А. П. Смирнов, Г. И. Матвеева, В. Ф. Генинг, А. Х. Халиков, П. Н. Старостин, Е. П. Казаков

Преемственность:
черняховская

зарубинецкая

волынцевская (предположительно)
булгарская

Именьковская культура (от названия с. Именьково; тат. Имәнкискә) — раннесредневековая археологическая культура IVVII веков, расположенная на территории Среднего Поволжья (Самарская область, Татарстан, Ульяновская область). Многие исследователи видят в именьковской культуре славян[1].

Племена именьковской культуры занимали территорию от правого берега Нижней Камы до устья реки Самары, от среднего течения Суры до сред­не­го те­че­ния реки Белой[2]. Своё название культура получила по первому наиболее полно изученному городищу у с. Именьково Лаишевского района Татарстана. По пришествии в Среднее Поволжье булгар, во второй половине VII века, памятники именьковцев исчезают. Высказывается предположение, что часть именьковцев растворилась в пришельцах, часть ушла на запад, войдя в состав волынцевской культуры[3].

 История Татарстана

Ранние культуры на территории Татарстана

Камская культура (V—IV тыс. до н. э.)

Балановская культура (II тыс. до н. э.)

Срубная культура (XVIII—XII века до н. э.)

Абашевская культура (втор. пол. II тыс. до н. э.)

Приказанская культура (XVI—IX века до н. э.)

Ананьинская культура (VIII—III века до н. э.)

Пьяноборская культура (II век до н. э. — IV век н. э.)

Азелинская культура (III—VII века н. э.)

Именьковская культура (IV—VII века н. э.)

Средневековые государства Волго-Камья

Держава гуннов (IV-V век)

Западно-тюркский каганат (VII век)

Хазарский каганат (VII—X века)

Волжская Булгария (VIII век — 1240)

Золотая Орда (1236—1438)

Казанское ханство (1438—1552)

Территория Татарстана в Российском государстве

Казанский и Свияжский уезды (1552—1708)

Казанский разряд (1680—1708)

Казанская губерния (1708—1781)

Казанское, Симбирское, Вятское и Уфимское наместничества (1780—1796)

Казанская, Вятская, Симбирская, Самарская и Уфимская губернии (1796—1920)

Татарская автономия (1920—1990)

Татарстан (с 1990)


Портал «Татарстан»




Хозяйство

Именьковские племена первыми в Среднем Поволжье перешли к пашенному земледелию с применением плугов с железными наконечниками — ральниками. На ряде поселений именьковской культуры найдены остатки зерна. Анализы этих находок показали, что изучаемое население высевало пшеницу, рожь, просо, овёс, ячмень, горох. Уборка урожая велась железными серпами, а также косами-горбушами. Зерно хранилось в ямах-кладовках. Для размола зерна использовались ручные жернова.

Культура

При исследовании поселений именьковской культуры выявлены остатки жилищ, сыродутных горнов для получения железа, мастерских для плавки меди и бронзы, изготовления посуды. Именьковская культура оказала значительное прогрессивное воздействие на соседние финно-угорские народы в плане распространения технологий земледелия, скотоводства и ремесла.

Генетические связи и этническая атрибуция

Этническая атрибуция населения именьковской культуры является объектом дискуссии. В именьковцах видели финно-угров, тюрок, угро-мадьяр, славян, балтов, иранцев (поздние сарматы), готов[4][5].

Славянская гипотеза

По мнению многих исследователей носители именьковской культуры имели славянскую этническую принадлежность[1].

А. П. Смирновым была высказана точка зрения, согласно которой именьковская культура сформировалась при участи славян переселившихся из лесостепного левобережья Днепра, что по мнению Г. И. Матвеевой, хотя и не подтверждается, но позволяет связать именьковскую культуру с культурой полей погребальных урн рубежа н. э. В целом же ею констатируется, что анализ погребального обряда, керамического и вещевого комплекса именьковской культуры указывает на сохранение в ней черт зарубинецкой культуры, особенно её полесского варианта в случае особенностей погребального обряда, а также на полное совпадение кузнечного инвентаря, землевладельческих и деревообрабатывающих орудий именьковской и пшеворской культур[6]. По мнению Г. И. Матвеевой, свидетельством принадлежности и родства носителей именьковской культуры славянам являются особенности погребального обряда и некоторые черты керамики[7].

Именьковцев собственно славянами считают В. В. Седов[8][9], С. Г. Кляшторный[10], П. Н. Старостин[11], Д. Г. Савинов[12], В. Д. Баран[13], Г. И. Матвеева[14] и М.И. Жих[15].

Данные лингвистики и источниковедения

С. Г. Кляшторный и М. И. Жих связывают с именьковцами народ ас-сакалиба, который, по их мнению, локализуется арабской письменной традицией на Средней Волге[10][15].

Р. Ш. Насибуллин доказывает принадлежность носителей именьковской культуры к праславянским племенам на основании заимствований в удмуртском языке, связанных с сельским хозяйством и рыболовством[16].

Критика и ответные возражения

По мнению Н. А. Лифанова, отождествление именьковцев и ранних славян, предложенное в работах Седова и Кляшторного, представляется сомнительным, а монография М. И. Жиха им характеризуются в качестве фантастической[17]. В свою очередь, критик Н. А. Лифанова, М. И. Жих, указывает на незнание или искажение его оппонентом работ различных исследователей, в частности Г. И. Матвеевой, которая, как выходит из её собственного признания, опубликованного в её монографии 2004-ого года «Среднее Поволжье в IV-VII вв.», отстаивала славянскую принадлежность именьковской культуры уже в работе 1988-ого года[18][19]. Также, ссылаясь на известного американского специалиста в тюркологических и центральноазиатских исследованиях — Питера Голдена, чья точка зрения поддерживает его наблюдения, М. И. Жих делает заключение о полном незнании средневековых источников со стороны Н. А. Лифанова[19]. С. Г. Кляшторный, сотрудник Института восточных рукописей РАН, и И. А. Гагин, кандидат исторических наук, в своих рецензиях положительно оценили монографию М. И. Жиха[20][21].

Балто-славянская гипотеза

В. В. Напольских на основании ряда заимствований в волжско-финских и пермских языках видит в именьковцах носителей какого-то изолированного балтославянского диалекта, который специфически близок, но не идентичен праславянскому[22].

Тюркская гипотеза

А. Х. Халиков[23], В. Ф. Генинг связывали эту культуру с тюрками.

В 1967 году этой точки зрения придерживался и П. Н. Старостин, позднее, однако, в 2001-ом году приняв славянскую атрибуцию[11][24].

Другие гипотезы

Е. П. Казаков относит именьковцев к хионитам[25], Н. Ф. Калинин — к буртасам, П. Д. Степанов — к угро-мадьярам[26].

Напишите отзыв о статье "Именьковская культура"

Литература

  • Матвеева Г. А. Среднее Поволжье в IV—VII вв.: именьковская культура. Учебное пособие. — 2-е изд., доп. — Самара: Самарский университет, 2004. — 165 с. — 300 экз. — ISBN 5-86465-152-4.
  • Старостин П. Н. [www.archaeology.ru/Download/Starostin/1967_SAI.pdf Памятники именьковской культуры] / Отв. ред. А. Х. Халиков. — М.: Наука, 1967. — 97 с. — (Археология СССР. Свод археологических источников. Вып. Д1-32). — 1600 экз.
  • Сташенков Д. А. [alabin.ru/files/biblioteka/knig16.pdf Оседлое население Самарского лесостепного Поволжья в I—V вв. н. э.] / Отв. ред. А. М. Обломский. — М.: ИА РАН, 2005. — 149 с. — (Раннеславянский мир. Археология славян и их соседей. Вып. 7). — 300 экз. — ISBN 5-94375-029-0.

Ссылки

  • Гавритухин И. О. [bigenc.ru/archeology/text/2005768 Именьковская культура] // Большая российская энциклопедия
  • Жих М. И. [slav-drevnosti.ru/articles/12 Именьковская археологическая культура] // Научно-познавательный портал "Славянские древности"
  • [sverc.livejournal.com/ sverc] ≡ Жих М. И. [slav-drevnosti.livejournal.com/129522.html Основная литература по именьковской культуре]. Живой Журнал (18 августа 2012). — Список ключевых работ, доступных в электронном виде. Проверено 25 августа 2012.

Примечания

  1. 1 2 А. М. Обломский. Памятники киевской культуры в лесостепной зоне России (III — начало V в. н. э.). — М.: ИА РАН, 2007. — P. 6. — (Раннеславянский мир. Археология славян и их соседей. Вып. 10). — ISBN 978-5-94375-062-5. — «В Среднем Поволжье, по мнению многих исследователей, славянскую этническую принадлежность имеет именьковская культура эпохи раннего средневековья...»
  2. Гавритухин И. О. [bigenc.ru/archeology/text/2005768 Именьковская культура] // Большая российская энциклопедия
  3. Седов В. В. Очерки по археологии славян. М., 1994. С. 59-63.
  4. Исхаков Д. М. Татары: популярная этнография. Казань: Тат. кн. изд-во, 2005. С. 19.
  5. Матвеева Г. И. [www.box.com/s/tcr8xahlzqj0sgqf2ig9 К вопросу об этнической принадлежности племён именьковской культуры] // Славяне и их соседи. Место взаимных влияний в процессе общественного и культурного развития. Эпоха феодализма. : Сборник тезисов / Литаврин Г. Г.. — 1988. — С. 11—13.
  6. Матвеева Г. И. Некоторые итоги изучения именьковской культуры // Труды VI МКСА. Т. 3. Этногенез и этнокультурные контакты славян. С. 212—215.
  7. Матвеева Г. И. Некоторые итоги изучения именьковской культуры // Труды VI МКСА. Т. 3. Этногенез и этнокультурные контакты славян. С. 216.
  8. Седов В. В. [www.box.com/s/969f1zdup4sggj32jb41 Симпозиум «Проблема именьковской культуры»] // Российская археология. — 1994. — № 3. — С. 236—238.
  9. Седов В. В. [vivovoco.astronet.ru/VV/JOURNAL/VRAN/03_07/SEDOV.HTM Этногенез ранних славян] // Вестник российской академии наук. — 2003. — Т. 73, № 7. — С. 594—605.
  10. 1 2 Кляшторный С.Г. Праславяне в Поволжье // Взаимодействие народов Евразии в эпоху Великого переселения народов. Материалы международного научного симпозиума и международной научно-практической конференции. Ижевск, 2006
  11. 1 2 Кляшторный С. Г., Старостин П. Н. Праславянские племена в Поволжье // История татар с древнейших времён. Народы степной Евразии в древности. — Казань, 2002. — Т. 1.
  12. Кляшторный С. Г., Савинов Д. Г. Степные империи древней Евразии. — СПб: Филологический факультет СПбГУ, 2005. — Т. 1. — С. 68—72. — 346 с. — ISBN 5-8465-0246-6.
  13. Баран В. Д. Венеди, склавiни, та анти у свiтлi археологiчих джерел // Проблемы славянской археологии. Труды VI Международного Конгресса славянской археологии. Т. I. М., 1997. С. 154
  14. Матвеева Г. И. Среднее Поволжье в IV-VII вв.: Именьковская культура. Учебное пособие. — Самара: Самарский университет, 2004. — С. 74—76.
  15. 1 2 М.И. Жих Ранние славяне в Среднем Поволжье (по материалам письменных источников). СПб.; Казань, 2011
  16. Насибуллин Р. Ш. К проблеме этнической принадлежности носителей именьковской археологической культуры // Вестник Удмуртского университета. – 1992. – № 6. – С. 76–79
  17. Лифанов Н. А. От гипотезы к фантазии (Жих М. И. Ранние славяне в Среднем Поволжье. СПб.; Казань: Вестфалика, 2011. 90 с.) // Российский археологический ежегодник. 2012. № 2.
  18. Матвеева Г. И. Среднее Поволжье в IV-VII вв.: Именьковская культура. Учебное пособие. — Самара: Самарский университет, 2004. — С. 74.
  19. 1 2 Жих М.И. «Именьковская проблема»: продолжение дискуссии (ответ Н.А. Лифанову) // Конфликтогенный потенциал национальных историй (сборник научных статей): Материалы Международного научно-методологического семинара, г. Казань, 26 марта 2015 г. / Отв. ред. и сост. А.В. Овчинников / ЧОУ ВПО «Институт социальных и гуманитарных знаний» / Казань: Изд-во «Юниверсум», 2015.
  20. Кляшторный С.Г. Рец. на: Жих М.И. Ранние славяне в Среднем Поволжье (по материалам письменных источников). СПб.; Казань, 2011 // Вестник Удмуртского государственного университета. Серия 5: История и филология. 2013. Вып. 3. С. 121–122.
  21. Гагин И. А. Рецензия на Кн.: Жих М.И. Ранние славяне в Среднем Поволжье (по материалам письменных источников). СПб.; Казань, 2011 // Вестник Липецкого государственного педагогического университета. Серия гуманитарные науки. 2012. Выпуск 2 (7). С. 117-120
  22. Напольских В. В. [udmurt.info/pdf/library/napolskikh/baltoslav.pdf Балто-славянский языковой компонент в Нижнем Прикамье в сер. I тыс. н. э.] // Славяноведение. — 2006. — № 2. — С. 3−19.
  23. Халиков А. Х. К вопросу об этносе именьковских племен // Памятники первобытной эпохи Волго-Камья. Казань, 1988. С. 49.
  24. Старостин П. Н [www.mediafire.com/download/eiiddtmf7jyllj3/%D0%A1%D1%82%D0%B0%D1%80%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%B8%D0%BD+%D0%9F.%D0%9D._%D0%9F%D0%B0%D0%BC%D1%8F%D1%82%D0%BD%D0%B8%D0%BA%D0%B8+%D0%B8%D0%BC%D0%B5%D0%BD%D1%8C%D0%BA%D0%BE%D0%B2%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B9+%D0%BA%D1%83%D0%BB%D1%8C%D1%82%D1%83%D1%80%D1%8B.pdf Памятники именьковской культуры. М., 1967. С. 7.]
  25. Казаков Е. П. Коминтерновский II могильник в системе древностей эпохи тюркских каганатов // Культуры евразийских степей второй половины I тысячелетия н. э. Самара, 1998.
  26. Пришлые болгары и местные племена Волго-Камья // Генинг В. Ф., Халиков А. Х. Ранние болгары на Волге (Больше-Тарханский могильник). М., 1964.

Отрывок, характеризующий Именьковская культура

Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.