Император Го-Цутимикадо
| Фусахито 成仁 | |||
| |||
|---|---|---|---|
| 21 августа 1464 — 21 октября 1500 | |||
| Император Го-Цутимикадо — 後土御門天皇 | |||
| Предшественник: | Хикохито | ||
| Преемник: | Кацухито | ||
| Рождение: | 3 июля 1442 | ||
| Смерть: | 21 октября 1500 (58 лет) | ||
| Отец: | Хикохито | ||
| Дети: | см. в тексте | ||
Император Го-Цутимикадо (яп. 後土御門天皇 го цутимикадо тэнно:) — 103-й император Японии, синтоистское божество. Годы правления: 21 августа 1464 — 21 октября 1500.
Содержание
Жизнеописание
Император Го-Цутимикадо родился 3 июля 1442 года. Он был первенцем императора Го-Ханадзоно. Матерью мальчика была фрейлина Оиномикадо Нобуко, названая дочь министра печати Оиномикадо Нобумунэ. Новорождённому дали имя Фусахито[1].
В 1457 году принца провозгласили наследником престола, а в 1464 году император Го-Ханадзоно передал ему титул императора Японии. Отец принца продолжал негласно руководить делами Императорского двора до 1470 года[1].
Правление императора Го-Цутимикадо совпало со смутой годов Онин 1467—1477 годов, в ходе которой большая часть столицы Киото была разрушена самурайскими войсками. Императорский дворец также пришёл в упадок, поэтому монарх должен был проживать у своего подданного, сёгуна Асикаги Ёсимасы. Из-за того что император проводил жизнь как беженец, он пять раз пытался отречься от трона, однако окружение не позволяло ему сделать это. Главной причиной отказа была нехватка средств императорской казны для проведения церемонии отречения[1].
Чтобы забыть о бедности и преодолеть душевное беспокойство, император Го-Цутимикадо изучал японскую классику и занимался стихосложением. Он составил две антологии собственных произведений — «Сборник красного пепла» (яп. 紅塵灰集 ко:дзинкайсю:) и «Стодневное чтение японских песен» (яп. 百日和歌詠草 хякунити вака эйдзо:)[1].
21 октября 1500 года император Го-Цутимикадо умер в 58-летнем возрасте. Из-за отсутствия денег на похороны, его гроб стоял в императорском дворце в течение 40 дней. После сбора пожертвований покойного монарха наконец похоронили в гробнице Фукаса-но-кита (яп. 深草北陵 фукаса но кита но мисасаги), на территории современного района Фусими в Киото[1][2].
Генеалогия
| (102) Го-Ханадзоно | (103) Го-Цутимикадо | (104) Го-Касивабара | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| (105) Го-Нара | (106) Огимати | Санэхито | (107) Го-Ёдзэй | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Рёдзихо | Тоситада | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Тосихито | Тадаюки | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Напишите отзыв о статье "Император Го-Цутимикадо"
Примечания
Литература
- (яп.) 『新編 日本史辞典』 (Новое издание. Словарь истории Японии) / 京大日本史辞典編纂会. — 東京: 東京創元社, 1994. — P.1057—1058.
- (яп.) 『歴代天皇全史―万世一系を彩る君臨の血脈』 (歴史群像シリーズ (69))
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Император Го-Цутимикадо
На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
