Император Комэй

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Осахито
яп. 統仁<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
121-й Император Японии
10 марта 1846 — 30 января 1867
Император Комэй — 孝明天皇
Предшественник: Аяхито
Преемник: Муцухито
 
Вероисповедание: Синтоизм
Рождение: 22 июля 1831(1831-07-22)
Киото, Япония
Смерть: 30 января 1867(1867-01-30) (35 лет)
Киото, Япония
Место погребения: Киото
Династия: Японский императорский дом
Отец: Аяхито
Мать: Огимати Наоко
Супруга: Эйсё (императрица)
Дети: сын: Муцухито

Осахито (統仁), Император Комэй (孝明天皇) (22 июля 1831 — 30 января 1867), 121-й правитель в истории Японии, правил с 10 марта 1846 до самой смерти. Титул: Хиро-но-мия (煕宮).





Имя

Император Комэй последний, кто получал императорское имя после смерти. Начиная с императора Мэйдзи совет выбирает посмертное имя сразу после вступления на престол.

Жизнеописание

Император Комэй родился 22 июля 1831 года. Был четвёртым сыном императора Нинко. Матерью мальчика была старшая фрейлина императорского двора Огимати Наоко. Новорождённому дали имя Осахито и титул принц Хиро[1].

В 1840 году он получил титул наследного принца. В марте 1846 года, после смерти отца, стал новым императором Японии, а в октябре следующего года прошёл церемонию интронизации[1].

В эпоху правления Императора Комэя участились визиты иностранных делегаций в Японию, которые японцы отказывались принимать из-за соблюдения политики изоляции. Император также стоял на изоляционистских позициях, а потому в сентябре 1846 года издал указание сёгунату Токугава, выполнявшему функции японского правительства, усилить береговую оборону страны. Когда в 1852—1854 годах сёгунат вступил в переговоры с американской делегацией Мэттью Перри, он предостерег правительство, чтобы то не принимало предложения иностранцев. Сёгунат заключил японско-американский договор о мире и дружбе, что вызвало сильные антииностранные и антиправительственные настроения в японском обществе. Недовольство правительством повысило престиж Императора Комэя и его двора, которые в глазах народа превратились в защитников японских традиций и гарантов спокойствия. Из-за этого сёгунат не мог в будущем игнорировать позицию монарха в международных вопросах[1].

В 1858 году сёгунат обратился к Императору Комэю с просьбой предоставить разрешение на подписание нового японско-американского договора о дружбе и торговле. Договор был неравноправным, поэтому Императорский двор отказался принимать его. Тогда глава правительства сёгуната Ии Наосукэ самовольно подписал соглашение, пренебрегая мнением Императора. Протестуя против такого произвола, последний решил сложить с себя полномочия японского монарха, но по совету настроенной против иностранцев партии в среде дворцовых аристократов, направил тайного посланца в удел Мито с требованием взяться за реформирование сёгуната[1].

В 1860 году, после убийства Ии Наосукэ, Император Комэй встал на путь восстановления сотрудничества с сёгунатом для реализации курса против иностранцев. Он поддержал идею аристократически-самурайского союза, который должен был управлять государственными делами, и разрешил брак своей сестры, наследной принцессы Кадзу-но-Мия Тикако (яп. 和宮親子内親王), с сёгуном Токугавой Иэмоти. Монарх также заставил сёгуна прибыть в столицу и нанять на службу Мацудайру Ёсинагу для реформирования правительственного аппарата сёгуната. Кроме этого, в 1863 году он издал распоряжение, в котором потребовал начать изгнать иностранцев из Японии[1].

В 1863 году, вследствие инцидента Бункю, Император Комэй поссорился с антииностранной партией дворцовых аристократов и был вынужден, по настоянию умеренной партии, выгнать лидера радикалов Сандзё Санэтоми и войска удела Тёсю из столицы. Вместе с Хитоцубаси Ёсинобу, Мацудайрой Ёсинагой и Ямаути Тоёсигэ монарх взялся за реализацию аристократически-самурайского союза, критикуя радикальных чиновников вроде Ивакуры Томоми, которые ратовали за ликвидацию сёгуната и восстановление прямого императорского правления[1].

В августе 1866 года, во время второго карательного похода против удела Тёсю, сёгун Иэмоти умер, поэтому Император Комэй издал приказ прекратить поход. Карательные войска распустили, но сёгунат потерпел непоправимый удар — впервые за несколько веков самурайские войска подчинялись японском монарху, что сломало традиционную командирскую вертикаль самурайского правительства[1].

30 января 1867, вскоре после назначения Токугавы Ёсинобу новым сёгуном, Император Комэй умер в 36-летнем возрасте. Официальной причиной смерти была признана оспа. Однако также выдвигались предположения, что монарха отравили представители сил, которые были заинтересованы в свержении сёгуната. Похоронили Императора Комэя в гробнице Нотино-цукинова-Хигасияма (яп. 後月輪東山陵, のちのつきのわのひがしのみささぎ), на территории монастыря Сэнрю-дзи в районе Хигасияма, в Киото[1][2].

Генеалогия

Император Комэй, четвёртый сын императора Нинко, имел шесть детей: четырёх дочерей и двух сыновей, но только будущий император Мэйдзи дожил до 60 лет.

  • Супруга: Кудзё Асако (九条夙子), получила почётное имя Эйсё Котэйго (英照皇太后).
    • Второй сын: Накаяма Носико (中山慶子).


 
(114) Накамикадо
 
(115) Сакурамати
 
(117) Го-Сакурамати
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
(116) Момодзоно
 
(118) Го-Момодзоно
 
 
 
 
 
 
Наохито
 
Сукэхито
 
Харухито
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
(119) Кокаку
 
(120) Нинко
 
(121) Комэй
 
(122) Мэйдзи
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Сукэхира
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Тикако
 
 



Напишите отзыв о статье "Император Комэй"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 Император Комэй // Энциклопедия Ниппоника : [яп.] = Ниппон дайхякка дзэнсё : в 26 т. — 2-е изд. — Токио : Сёгакукан, 1994—1997.</span>
  2. [www.kunaicho.go.jp/ryobo/guide/121/index.html Гробниця Нотино-цукинова-Хигасияма // Официальная страница Управления Императорского двора Японии]
  3. </ol>

Предшественник:
Император Нинко
Император Японии
18461867
Преемник:
Император Мэйдзи

Отрывок, характеризующий Император Комэй

– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.