Император всей Испании

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Император всей Испании (лат. Imperator totius Hispaniae) — титул, периодически употреблявшийся в XXII веках королями Астурии, Леона, Наварры и Кастилии.





Титул в X—начале XI веков

Титул Император всей Испании впервые упоминается в Кодексе Роды. В этом манускрипте конца X века Санчо I Наваррский (правил в 905925) назван Sanzio Garseanis optime imperator, а Ордоньо II Леонский — Ordonii imperatoris, в то время как другие правители Леона и Наварры имеют только титул короля (regis).

В хрониках X века титулом императора наделён и Альфонсо III Великий, однако в современных ему документах подтверждения применения им такого титула нет. Предполагается, что титул Император всей Испании начал употребляться, в первую очередь королями Леона, как свидетельство их притязаний на гегемонию среди всех христианских государств Пиренейского полуострова. Подобным претензиям способствовали успехи их королевства в Реконкисте. Императорский титул не стал наследственным и не вошёл в постоянную титулатуру правителей Леона. В конце X века титул императора употребляет в своих документах Рамиро III, а в первых десятилетиях XI века, каталонский аббат Олиба называет так Альфонсо V и Бермудо III.

В 1034 году, после установления своей власти над большей частью королевства Леон, Санчо III Наваррский принял титул rex Hispaniarum (король Испании). Возможно, что он выпускал монеты, несущие императорский титул — NAIARA/IMPERATOR —, но большинство современных историков считает, что эти монеты чеканились королём Санчо I.

Титул в XI—XII веках

После победы над своим старшим братом, королём Наварры Гарсией IV, значительно усилившийся Фердинанд I Кастильский в 1056 году вновь принял титул Император всей Испании. Короли Кастилии, на идеологию которых значительное воздействие оказала правопреемственность их королевства от королевства Леон, считали себя законными наследниками королей вестготов и на основании этого претендовали на особую роль среди остальных королей Пиренейского полуострова.

Титул вновь перестал быть востребованным, когда после смерти Фердинанда I произошёл раздел его владений между его сыновьями. Только в 1077 году его второй сын, Альфонсо VI Кастильский, повторно объединив владения отца, короновался Императором всей Испании. Он выдал свою дочь и наследницу, Урраку, за Альфонсо I Воителя, короля Наварры и Арагона, и тот начал использовать императорский титул после смерти Альфонсо VI в 1109 году. Арагонский король, хотя он и управлял Кастилией через брак, никогда не господствовал над Леоном, однако он был сильнейшим христианским правителем Пиренейского полуотрова в это время. Альфонсо I Воитель умер в 1134 году.

В 1135 году Альфонсо VII был в Леонском соборе коронован Императором всей Испании. Он предпринимал меры для укрепления своего могущества, оказывал поддержку Церкви и участвовал в Реконкисте, пытаясь подчинить своей власти соседние земли. Поэтому он вошел в историю с прозвищем Император, но после его смерти государство было разделено и императорский титул вновь вышел из употребления.

Императоры всей Испании

Напишите отзыв о статье "Император всей Испании"

Примечания

  1. 1 2 3 В отношении этого правителя титул Император всей Испании употребляется только в позднейших документах.

Ссылки

  • [libro.uca.edu/bishko/spr1.htm Charles Julian Bishko The Spanish and Portuguese Reconquest, 1095—1492]
  • [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Spain/XII/1100-1120/Fuero_Toledo/text.htm Фуэро Толедо]
  • [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Goff/08.php Гофф Ле Ж. Цивилизация средневекового Запада. Часть II. Глава VIII. Христианское общество]

Отрывок, характеризующий Император всей Испании

– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.