Империя Гаити (1849—1859)

Империя Гаити
фр. Empire d’Haïti
← 26 августа 1849 — 15 января 1859 →
Флаг Герб
Столица	Порт-о-Пренс
Язык(и)	французский, гаитянский креольский
Религия	Римо-католичество
Форма правления	абсолютная монархия
Династия	Сулуки
Император
- 26 августа 1849 — 15 января 1859	Фостен I
История
- 26 августа 1849	Учреждение президентом Гаити Фостеном-Эли Сулуком монархии в Гаити
- 15 января 1859	Отречение Фостина I от престола. Упразднение монархии

К:Появились в 1849 годуК:Исчезли в 1859 году

Втора́я Импе́рия Гаи́ти (фр. Empire d’Haïti) — монархическое государство, существовавшее на территории западной части острова Гаити с 1849 по 1859 год. В состав империи входила территория современной республики Гаити, а также — с 1858 года — необитаемый остров Навасса, де-факто контролируемый США.

Предыстория

В 1840-х годах гаитянское государство начало постепенно приходить к критическому состоянию. В 1844 году о своём выходе из состава Гаити объявила восточная часть острова, провозгласившая самостоятельную Доминиканскую Республику и одержавшая победу в непродолжительной войне за независимость.

С 1844 по 1849 год в Гаити сменилось пять правительств и пять президентов.

28 февраля 1847 года, когда ушёл из жизни президент Гаити Жан-Батист Рише, мулатские правящие круги передали его пост 65-летнему генералу Фостену-Эли Сулуку, уже 2 марта принявшему президентскую присягу. В силу неграмотности и политической недальновидности Сулука они рассчитывали, что смогут манипулировать новым президентом. Первоначально им это удавалось: по настоянию мулатов Сулук оставил прежним состав кабинета министров и не стал отступать от политической программы своего предшественника. Однако уже спустя несколько месяцев глава государства самостоятельно произвёл радикальные перемены в республике: мулатская правящая верхушка была ликвидирована, а Сулук стал единоличным правителем и — фактически — военным диктатором Гаити.

Для укрепления своей власти президент поддержал создание отрядов «зинглинов». Ранее представлявшие собой полубандитские формирования, теперь они возводились в ранг милиции. К августу 1849 года, окончательно добившись поддержки со стороны Сената и Палаты депутатов, Сулук дал формальное согласие на провозглашение себя императором Гаити Фостеном (Фаустином) I, а самого государства — империей. Официально это произошло 26 августа 1849 года.

Коронация

18 апреля 1852 года в Порт-о-Пренс состоялась пышная торжественная церемония коронации императора и императрицы Гаити. В качестве последней выступила Аделина Левек (в замужестве — Сулук). На момент провозглашения империи она ещё не являлась законной супругой Сулука — их свадьба состоялась в декабре 1849 года. Прообразом церемонии стала коронация Наполеона Бонапарта и Жозефины Богарне: подобно французскому императору, Сулук самостоятельно возложил корону сперва на себя, а после — на супругу. В конце церемонии Фостен I произнёс коронационную речь, которую завершил словами: «Да здравствует свобода!».

Корона Фостена I, ныне считающаяся одной из самых дорогих в мире, была изготовлена из чистого золота и украшена изумрудами, гранатами, бриллиантами и другими драгоценными камнями. Примечательно, что первая императорская корона, водружённая на голову Сулука в день провозглашения империи, была сделана из картона и покрыта сусальным золотом за неимением средств на изготовление настоящей короны.

Внутренняя политика

Национальная политика

В ходе своего правления Фостен I пытался создать централизованное правительство в составе коренных гаитян (креолов и негров), сформированное по европейскому образцу. Белое население Гаити, как и в период правления Жан-Жака Дессалина, беспощадно притеснялось.

Создание гвардии

Опорой императорской власти, как полагал Фостен I, должна была стать национальная гвардия. На нужды гвардии император не жалел расходов: кивера для гвардейцев, запланированные по образцу английских и французских медвежьих шапок, было поручено изготовить известной марсельской фирме, а меха, предназначенные для отделки гвардейских одежд, закупались в России. В условиях жаркого гаитянского климата такие детали обмундирования выглядели крайне нелепо и курьёзно.

Внешняя политика

Во внешней политике император старался сосредоточиться на предотвращении иностранного вторжения на территорию Гаити и отстаивании национального суверенитета государства. В рамках последнего он предпринял четыре неудачных попытки (в 1849, 1850, 1855 и 1856 годах) завоевания соседней Доминиканской Республики, вышедшей из состава Гаити в 1844 году. После первого же безуспешного нападения на соседнее государство, окончившегося поражением, император объявил о победе Гаити, приказав построить ряд памятников в её честь.

В 1857 году США официально заявили о своих правах на территорию необитаемого острова Навасса в Ямайском проливе и аннексировали её в соответствии с положениями Закона о Гуано, согласно которым граждане США имели право завладевать островами с залежами гуано, расположенными где угодно вне юрисдикции других государств и не имеющими законных владельцев или местного населения. Остров Навасса подходил под указанные параметры. В ответ на это в 1858 году империя Гаити объявила остров своей территорией, вступив в конфронтацию с США. Власти США предпочли выкупить остров, чтобы уладить конфликт, на что Фостен I охотно согласился.

Недальновидная политика Фостена I вызывала возмущение среди гаитян, в результате чего он был вынужден отречься от престола 15 января 1859 года и покинуть страну. Монархия была упразднена, и новым президентом Гаити стал Фабр Жеффрар.

Отрывок, характеризующий Империя Гаити (1849—1859)

– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…