Имперо (линкор)
«Имперо» (итал. Impero — Империя) — итальянский линкор типа «Литторио» времён Второй мировой войны. Назван в память о второй итало-эфиопской войне, которая окончилась победой Италии и признанием короля Виктора Эммануила III императором Эфиопии. Четвёртый и последний линкор в серии[5][6], который так и не был достроен.
Содержание
История
Подготовка к строительству
До 1933 года в Италии не проводились меры по обновлению кораблей Военно-морских сил. Только в 1933 году два линкора типа «Конте ди Кавур» были отправлены на модернизацию, а в том же году были заложены на верфях корабли «Литторио» и «Витторио Венето». В мае 1935 года Морское министерство Италии начало готовить пятилетнюю программу строительства кораблей для флота, куда входило сооружение четырёх линкоров, трёх авианосцев, четырёх тяжёлых крейсеров, 54 подводных лодок и 40 малых кораблей. В декабре 1935 года адмирал Доменико Каваньяри обратился с просьбой к Бенито Муссолини выдать разрешение на строительство ещё двух линкоров, опасаясь возможного усиления флотов Великобритании и Франции. Сначала Муссолини проигнорировал просьбу Каваньяри, но всё-таки позднее дал добро на строительство линкоров. В январе 1937 года поступил заказ на строительство кораблей, которые назвали «Рома» и «Имперо».
Дизайн
В отличие от «Литторио» и «Витторио Венето», «Имперо» обладал большим водоизмещением (примерно на 610 т больше) и размерами, а также улучшенным корпусом[7]. Строился он по программе строительства кораблей от 1938 года, утверждённой незадолго до начала войны[1]. Причиной увеличения массы было стремление уменьшить максимально вибрации, которые возникали при ударах волн о борт линкора (это было выявлено во время ходовых испытаний «Литторио» и «Витторио Венето»). Экипаж корабля составлял 1920 человек[1]. Также теоретически линкор мог нести три разведывательных самолёта на своей палубе, что и оговаривалось в программе 1938 года[1].
Строительство и последующий слом
Строительством корабля должна была заняться компания «Ансальдо» из Генуи. Закладка линкора произошла 14 мая 1938 года, спуск на воду состоялся 15 ноября 1939 года[1][8]. 8 июня 1940 года корабль срочно перевели в Бриндизи, поскольку французы стали совершать авианалёты на Геную и подвергать её артобстрелу. Первоначально планировалось перевести корабль в Триест, но туда направлялась «Рома», а принять одновременно два линкора в порту не могли.[8] Во время нескольких авианалётов линкор только чудом не пострадал, однако работы были приостановлены. Единственное, что удалось сделать, это подобрать двигатели и башни, куда должны были ставиться орудия[9].
Вооружённый небольшим количеством корабельных и зенитных орудий, «Имперо» отплыл самостоятельно в Венецию 22 января 1942 года, а позднее вернулся в Триест. После капитуляции Италии немцы захватили линкор и решили пустить его на слом, поскольку дальнейшее продолжение строительства не имело никакого смысла[9][3][10]. Однако союзники не позволили немцам это сделать: 20 февраля 1945 года, когда немцы проводили учения (линкор стал судном-мишенью), авиация союзников совершила налёт на Триест и сбросила бомбы на линкор, которые серьёзно его повредили[3][9]. После войны корабль пустили на слом, а официально о выводе его из состава ВМС Италии сообщили 27 марта 1947 года.[11] Процесс утилизации продолжался с 1948 по 1950 годы в Венеции.[3]
Как оказалось, корабль не был готов к моменту захвата даже наполовину: в общей сложности было выполнено 28 % всей работы. Двигатели были готовы на 76 %, корпус на 88 %. По подсчётам, потребовалось бы как минимум полтора года для завершения строительства. Такие ключевые элементы, как основное вооружение, электрооборудование и капитанский мостик, так и не были установлены[10].
Напишите отзыв о статье "Имперо (линкор)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Gardiner, Gray, pg 107
- ↑ 1 2 3 Grossman, pg 66
- ↑ 1 2 3 4 5 Hore, pp 246—247
- ↑ 1 2 Garzke and Dulin, Axis and Neutral Battleships, 432
- ↑ Garzke and Dulin, Axis and Neutral Battleships, 404
- ↑ Knox, Mussolini Unleashed, 20
- ↑ Grossman, pg 14
- ↑ 1 2 Garzke and Dulin, Battleships, 412.
- ↑ 1 2 3 Garzke and Dulin, Battleships, 412—13
- ↑ 1 2 Grossman, pg 47
- ↑ Garzke and Dulin, Battleships, 413.
Литература
- Baniasco, Erminio; Grossman, Mark. Italian Battleships of World War 2. Pictoral Histories Publishing.
- Garzke, William H.; Dulin, Robert O. (1980). Battleships: Axis and Neutral battleships in World War II. Annapolis, Maryland: Naval Institute Press. ISBN 0-87021-101-3. OCLC 12613723.
- Gardiner, Robert; Gray, Randal; (1984). Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1906 to the present. Annapolis: Naval Institute Press.
- Hore, Peter (2005). The Battleships. London: Aness Publishing.
- Knox, MacGregor (1982). Mussolini Unleashed, 1939—1941: Politics and Strategy in Fascist Italy’s Last War. Cambridge: Cambridge University Press. ISBN 0-521-23917-6. OCLC 7775314.
Ссылки
- [wunderwaffe.narod.ru/WeaponBook/Veneto/09.htm «Имперо»] (рус.)
- [www.marina.difesa.it/storia/almanacco/parte02/navi0216-03.asp Impero — Nave da battaglia] (итал.)
| ||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Имперо (линкор)
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.
– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
