Имперские военно-воздушные силы Германии
Поделись знанием:
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.
После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…
В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.
5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.
8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.
Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
 |
Эта статья или раздел содержит незавершённый перевод с немецкого языка. Вы можете помочь проекту, закончив перевод.
|
Имперские военно-воздушные силы Германии (нем. Deutsche Luftstreitkräfte) — официальное название немецких военно-воздушных сил в период 1910—1918 гг.
В состав немецких воздушных сил входили:
- военная авиация (нем. Fliegertruppe),
- воздухоплавательные части (нем. Luftschiffertruppe),
- метеорологическая служба (нем. Wetterdienst),
- войска ПВО (нем. Flugabwehrartillerie).
Согласно Версальскому мирному договору подлежали расформированию.
Содержание
- 1 История формирования и организация германских воздухоплавательных частей
- 2 Применение дирижаблей и аэростатов в мировой войне
- 3 Список цеппелинов, построенных до войны
- 4 Список цеппелинов, построенных во время войны
- 5 Список дирижаблей Шютте-Ланц
- 6 История формирования и организация германской военной авиации
- 7 Германская авиация в Первой мировой войне
- 8 Наиболее результативные асы германского воздушного флота
- 9 Известные личности, служившие в германском воздушном флоте
- 10 Знаки отличия германского воздушного флота
- 11 См. также
- 12 Примечания
- 13 Литература
История формирования и организация германских воздухоплавательных частей
В 1884 году был основан Испытательный воздухоплавательный отряд, переформированный в 1901 году в Воздухоплавательный батальон. Он был оснащен сферическими привязными аэростатами (впоследствии заменены змейковыми аэростатами конструкции Парсеваля-Зигесфельда с мягкой оболочкой объёмом 600 куб. м.). С привязного аэростата наблюдатель мог следить за изменениями в расположении как своих, так и неприятельских военных частей, а также производить перспективную и панорамную фотографическую съёмку; прямая непрерывная связь с землей обеспечивалась телефоном. В 1914 году были созданы 2-й и 3-й воздухоплавательные батальоны, а в 1913 году были сформированы ещё два — 4-й и 5-й. В дальнейшем в 1-м воздухоплавательном батальоне и в Баварском батальоне производилось обучение личного состава технике полетов на привязных аэростатах.
Быстрое и многообещающее развитие авиации воздухоплавания на управляемых аэростатах в последние годы перед войной оттеснило привязной аэростат на задний план; его совершенствование остановилось, и часто он рассматривался как пережиток.
В апреле 1898 года во Фридрихсхафене была основана компания для постройки и эксплуатации воздушных кораблей — «Акционерное общество развития управляемого воздухоплавания». Здесь графом Фердинандом фон Цеппелином был создан не имевший аналогов в мировом дирижаблестроении воздушный корабль, получивший название LZ-1. Он стал первым германским дирижаблем. Однако потребовалось достаточно много усилий и средств, чтобы довести дирижабли до совершенства; многие из них потерпели крушение по разным причинам. Контора Цеппелина была на грани банкротства, на новые дирижабли деньги собирались с помощью лотерей и частных пожертвований.
Первым среди дочерних предприятий Цеппелина стало пассажирское общество ДЕЛАГ «Deutsche Luftschiffahrts Aktien Gesellschaft» — «Немецкие воздушные перевозки»), основанное в 1909 году для организации пассажирских перевозок дирижаблями. Руководил этой фирмой доктор Хуго Эккенер — известная личность в послевоенном воздухоплавании. ДЕЛАГ получила в период с 1910 по 1914 год 7 дирижаблей в транспортно-пассажирском варианте, из которых аппараты, названные «Дойчланд», «Швабен», «Виктория-Луиза» и «Ганза», выполнили большую часть работы. Многие из гражданских дирижаблей с началом военных действий были мобилизованы в качестве тренировочных кораблей.
Помимо Цеппелина разработкой дирижаблей занимались также инженеры Август фон Парсеваль и доктор Иоганн Шютте.
С 1906 года в Воздухоплавательном батальоне начали проводиться опыты с дирижаблями. К этому моменту Цеппелин сумел построить усовершенствованный дирижабль, который заинтересовал военных. Уже первые полеты его дирижаблей убедительно показали перспективность их использования в военном деле. В 1914 году с целью усиления воздухоплавательных частей были образованы 2-й и 3-й батальоны, а в 1913 году сформированы ещё два — 4-й и 5-й. В дальнейшем в 1-м и Баварском батальонах были созданы школы по подготовке военных специалистов воздухоплавательного дела. С 1913 года воздухоплавательные части подчинялись особой инспекции в составе военной инспекции воздушных и автомобильных сообщений при Главной инспекции военных сообщений германской армии. В военных целях применялись поначалу полужесткие, а затем мягкие дирижабли «Парсеваль», а также дирижабли «Цеппелин» жесткого типа; в 1913 году был принят на вооружение жесткий дирижабль «Шютте-Ланц».
Сравнительные испытания этих воздухоплавательных аппаратов в 1914 году показали превосходство дирижаблей жесткого типа. Последние, при длине 150 м и объёме оболочки 22 000 м³ подымали до 8000 кг полезного груза, имея максимальную высоту подъема 2200 м. При трех моторах мощностью 210 л.с. каждый они достигали скорости 21 м/с. В полезную нагрузку входили 10-килограммовые бомбы и 15-сантиметровые и 21-сантиметровые гранаты (общим весом 500 кг), а также радиотелеграфное оборудование.
В январе 1914 года Германия по общему объёму (244 000 куб. м) и по боевым качествам своих дирижаблей обладала самым мощным воздухоплавательным флотом в мире. К началу войны к ведению боевых операций на суше были готовы 8 жестких дирижаблей:
- на западном фронте:
- «Цеппелин Z-6» — в Кельне;
- «Цеппелин Z-7» — в Бадене;
- «Цеппелин Z-8» — в Трире;
- «Цеппелин Z-9» — в Дюссельдорфе;
- «Цеппелин Z-Саксония» — во Франкфурте-на-Майне.
- на восточном фронте:
- «Цеппелин Z-4» — в Кенигсберге;
- «Цеппелин Z-5» — в Познани;
- «Шютте-Ланц SL-2» — в Лигнице.
Кроме цеппелинов использовались: один дирижабль SL-2 (эллинг в Лигнице) и три нежестких «Парсеваля» (PL-2, PL-3, PL-4). Вдоль западной границы была построена система воздухоплавательных баз и аэродромов. Кроме них, имелся ряд военных и частных эллингов для дирижаблей жесткого типа в Меце, Дрездене, Алленштейне, Готе, Иоганнистале и Лейпциге. Строились эллинги близ Дюссельдорфа, Бонна, Дармштадта, Мангейма, Фридрихсхафена, Ганновера, Шнейдемюля и Ютербога. Некоторые из них имели собственные газодобывающие заводы.
Германское морское воздухоплавание вступило в войну имея в составе лишь один L-3, также был мобилизован гражданский цеппелин «Виктория-Луиза», один полужесткий дирижабль системы Гросс-Базенах M-IV, и два мягких «Парсеваля», предназначенных для учёбы и тренировок экипажей.
Военные дирижабли находились в непосредственном подчинении у главного командования; иногда они придавались фронтам или армиям. В начале войны дирижабли выполняли боевые задания под руководством командируемых на дирижабли офицеров генерального штаба. В этом случае командиру дирижабля отводилась роль вахтенного офицера.
Благодаря гениальным конструкциям графа Цеппелина и фирмы Шютте-Ланц, Германия имела в этой области значительное превосходство над всеми другими странами мира, которое при правильном его использовании могло принести большую пользу, в частности для глубокой разведки.
Применение дирижаблей и аэростатов в мировой войне
Армейские дирижабли на Западном и Восточном фронте. Морские дирижабли на восточном фронте
 |
Этот раздел статьи ещё не написан. Согласно замыслу одного из участников Википедии, на этом месте должен располагаться специальный раздел.
Вы можете помочь проекту, написав этот раздел. |
Дирижабли флота на Западном фронте. Налеты сухопутных и флотских дирижаблей на Великобританию
|
Этот раздел статьи ещё не написан. Согласно замыслу одного из участников Википедии, на этом месте должен располагаться специальный раздел.
Вы можете помочь проекту, написав этот раздел. |
Список цеппелинов, построенных до войны
| Заводская нумерация | Наименование/тактические нумерации | Применение | Объём (м ³) | Первый вылет | Комментарии | Последний вылет |
|---|---|---|---|---|---|---|
| LZ 1 | Прототип | 11.300 | 2.7.1900 | см. Цеппелин | ? | |
| LZ 2 | Экспериментальный | 11.300 | 17.1.1906 | Случайно уничтожен; см Цеппелин | ? | |
| LZ 3 | Z I | Экспериментальный; военный | 11.300 /12.200 | 9.10.1906 | разоружены после реконструкции в 1908 проданных в армию, использовали как учебный корабль в 1913 году | ? |
| LZ 4 | Военный (планируемый) | 15.000 | 20.6.1908 | Разрушен | ? | |
| LZ 5 | Z II | Экспериментальный; Военный | 15.000 | 26.5.1909 | 1910 сел на мель во время бури. | ? |
| LZ 6 | Экспериментальный; гражданский | 15.000/ 16.000 | 25.8.1909 | Уничтожен в 1914 году по неосторожности в Баден-Оос | ? | |
| LZ 7 | «Германия» | гражданский | 19.300 | 19.6.1910 | произошла авария в Тевтобургском лесу ремонту не подлежит | 28.6.1910 |
| LZ 8 | Заменил«Германия» | гражданский | 19.300 | 30.3.1911 | Потерпел крушение | ? |
| LZ 9 | Замена Z II | Армия | 16.500 /17.800 | 2.10.1911 | разрушен 1. Августа 1914 г. | ? |
| LZ 10 | «Швабен» | гражданский | 16.500 | 26.6.1911 | 28 Июнь 1912 уничтожен в результате несчастного случая на аэродроме в Дюссельдорфе. | ? |
| LZ 11 | «Виктория Луиза» | гражданский; позже: Армейский | 18.700 | 19.2.1912 | Осуществлял перевозки пассажиров. В августе 1914 года мобилизован армию, под командованием капитана Лампертц во Франкфурте.
Впоследствии использовались в качестве учебного судна, сломал на 8 Октябрь 1915 в Einhallen друг от друга. |
? |
| LZ 12 | Z III | Военный | 16.500 | 25.4.1912 | разоружен 1. Августа 1914 г. | ? |
| LZ 13 | «Ганза» | Гражданский; позже: Военный | 18.700 | 30.7.1912 | ? | |
| LZ 14 | L 1 | ВМФ | 22.500 | 7.10.1912 | Потерпел крушение во время шторма в Северном море. Погибло 14 членов экипажа. | 9.9.1913 |
| LZ 15 | Заменил Z I | военный | 22.500 | 16.1.1913 | разрушен во время аварийной посадки | 19.3.1913 |
| LZ 16 | Z IV | Военный | 19.500 | 14.3.1913 | ? | |
| LZ 17 | «Саксония» | гражданский; позже ВМФ | 22.500 / 20.900 | 3.5.1913 | На момент начала Первой мировой войны как учебный корабль зафрахтован ВМС. Разоружили осенью 1916-м | ? |
| LZ 18 | L 2 | ВМФ | 27.000 | 9.9.1913 | Уничтожен в результате взрыва двигателя, а весь экипаж погиб. | 17.10.1913 |
| LZ 19 | Второй запасной Z I | Военный | 22.500 | 6.6.1913 | Потерпел крушение во время грозы. Отремонтирован в июне 1914 года. | ? |
| LZ 20 | Z V | Военный | 22.500 | 8.7.1913 | Использовался в Первой мировой войне для разведывательных полетов над Польшей, совершил вынужденную посадку во время Танненбергской битвы после нападения на Млаву, и экипаж пытался поджечь корабль во время атаки русской кавалерии. Был взят в плен. | 23.8.1914 |
| LZ 21 | Z VI | Военный | 20.870 | 10.11.1913 | Списан после утечки газа в Бонне. | 6.8.1914 |
| LZ 22 | Z VII | Военный | 22.140 | 8.1.1914 | Пострадал от ружейного огня в Эльзасе и последующией аварийной посадки в Санкт-Курин в Лотарингии. Не подлежит ремонту. | 23.8.1914 |
| LZ 23 | Z VIII | Военный | 22.140 | 11.5.1914 | После аварийной посадки во французском тылу экипаж попал в плен. Позже экипаж совершил побег. | 23.8.1914 |
| LZ 24 | L 3 | ВМФ | 22.470 | 11.5.1914 | Принял участие во время налета на Англию. 20 января 1915 года совершил вынужденную посадку из-за повреждения двигателя во время шторма в Фане, Дания | 17.2.1915 |
| LZ 25 | Z IX | Военный | 22.470 | 13.7.1914 | Сбит 8 октября 1914 года в Англии. | ? |
Список цеппелинов, построенных во время войны
| Серийный номер (нем. Werk-Nr.) | Тактический номер | Применение | Volumen (m³) | Первый полёт | Комментарии | Последний полёт |
|---|---|---|---|---|---|---|
| LZ 26 | Z XII | Сухопутн. войска | 25.000 | 14 декабря 1914 | Nach Aufgabe der Воздушн. навигац. ВВС am 8. August 1917 in Jüterbog abgewrackt. | ? |
| LZ 27 | L 4 | ВМФ | 22.470 | 18 августа 1914 | 11 Патрульных вылетов над Северным морем; nahm am ersten Luftangriff auf Англия am 20. Января1915 teil. Wetterbedingte Notlandung in Blavandshuk bei Fanø am 17. Февраля 1915; der größte Teil der Mannschaft konnte sich aus dem havarierten Luftschiff retten, das erleichterte Wrack stieg ungelenkt auf (mit noch vier Mann an Bord — vermisst) der Rest der Besatzung wurde in Dänemark interniert. | 17 февраля 1915 |
| LZ 28 | L 5 | ВМФ | 22.470 | 22 сентября 1914 | 47 Патрульных вылетов über Nord- и Ostsee; besonders hilfreich beim Aufspüren feindlicher Seeminen; zwei Военных вылетов, dabei Abwurf von 700 kg Bomben; am 7. August 1915 bei Angriff auf Daugavgrīva durch russisches Abwehrfeuer nach Treffern beschädigt и gestrandet. | 7 августа 1915 |
| LZ 29 | Z X | ВМФ | 22.470 | 13 октября 1914 | zwei Angriffe auf Кале и Париж, dabei Abwurf von 1800 kg Bomben; auf dem Rückweg durch feindliches Feuer beschädigt и nach Notlandung in Saint-Quentin abgewrackt. | 20 марта 1915 |
| LZ 30 | Z XI | Сухопутн. войска | 22.470 | 11 ноября 1914 | Einsatz für Angriffe auf Warschau, Grodno и andere Ziele nahe der Ostfront. Beim Herausbringen aus der Halle in Posen am 20. Мая 1915 aufgebrannt. | 20 мая 1915 |
| LZ 31 | L 6 | ВМФ | 22.470 | 3 ноября 1914 | spielte eine wichtige Rolle bei der Abwehr eines britischen ВМФangriffs auf die deutsche Küste am 25 декабря 1914; 36 Патрульных вылетов über Северным морем и Umgebung, dabei Markierung von Minenfeldern; ein erfolgreicher Angriff против Англии, dabei Abwurf von 700 kg Bomben. Fing am 16. Сентября 1916 beim Gasnachfüllen in seiner Halle in Hamburg-Fuhlsbüttel Feuer и verbrannte zusammen mit L 9. | 19 сентября 1915 |
| LZ 32 | L 7 | ВМФ | 22.470 | 20 ноября 1914 |
|
4 мая 1916 |
| LZ 33 | L 8 | ВМФ | 22.470 | 17 декабря 1914 | Патрульных вылетов над Западным фронтом; strandete nach Beschädigung durch feindliches Feuer am 5. März 1915 bei Tienen. | 5 марта 1915 |
| LZ 34 | LZ 34 | Сухопутн. войска | 22.470 | 6 января 1915 | zwei Военных вылетов an der Ostfront, dabei Abwurf von 1110 kg Bomben; am 21 июня 1915 durch feindliches Abwehrfeuer schwer beschädigt; verbrannte nach Notlandung nahe Insterburg. | 21 мая 1915 |
| LZ 35 | LZ 35 | Сухопутн. войска | 22.470 | 1 января 1915 | zwei Angriffe auf Париж и Poperinge (Бельгия), dabei Abwurf von 2420 kg Bomben; Notlandung nahe Aeltre (Бельгия) wegen starker Abwehrfeuerschäden, dann in einem Sturm zerstört. | 13 апреля 1915 |
| LZ 36 | L 9 | ВМФ | 24.900 | 8 марта 1915 | 74 Патрульных вылетов над Северным морем; vier Angriffe auf Англия, dabei Abwurf von 5683 kg Bomben; mehrere Angriffe auf britische U-Boote. Verbrannte am 16. Сентября 1916 zusammen mit L 6 in seiner Halle in Hamburg-Fuhlsbüttel. | 16 сентября 1916 |
| LZ 37 | LZ 37 | Сухопутн. войска | 22.470 | 4 марта 1915 | Nach der ersten Angriffsfahrt nach Кале am 7 июня 1915 durch den britischen Jagdflieger Flt.Sub-Lt. Reginald Alexander John Warneford vom RNAS bei Gent brennend abgeschossen | ? |
| LZ 38 | LZ 38 | Сухопутн. войска | 31.900 | 3 апреля 1915 | fünf erfolgreiche Angriffe auf Harwich, Ramsgate, Southend (zweimal) и London, dabei Abwurf von 8360 kg Bomben. Durch britischen Bombenabwurf auf seine Halle in Brüssel zerstört. | 7 июня 1915 |
| LZ 39 | LZ 39 | Сухопутн. войска | 22.900 | 24 апреля 1915 | drei Военных вылетов an der West- и später zwei an der Ostfront, dabei Abwurf von 4184 kg Bomben insgesamt. Am 17 декабря 1915 durch feindliches Feuer schwer beschädigt и nach Notlandung abgerüstet. | 18 декабря 1915 |
| LZ 40 | L 10 | ВМФ | 31.900 | 13 мая 1915 | 8 Патрульных вылетов über Северным морем и Umgebung; 5 Angriffe auf Англия, dabei Abwurf von 9900 kg Bomben. Am 3. Сентября 1915 Blitzschlag in der Luft nahe Cuxhaven verbrannt. | 3 сентября 1915 |
| LZ 41 | L 11 | ВМФ | 31.900 | 7 июня 1915 | 31 Патрульных вылетов, insbesondere während der Seeschlacht von Skagerrak; 12 Военных вылетов против Англии, dabei Abwurf von 15.543 kg Bomben. Abgerüstet als veraltet am 25 апреля 1916 | ? |
| LZ 42 | LZ 72 | Сухопутн. войска | 31.900 | 15 июня 1915 | qualitativ schlechtes Rippenmaterial, daher nur als Schulschiff eingesetzt; als veraltet abgerüstet am 16. Февраля 1917 | ? |
| LZ 43 | L 12 | ВМФ | 31.900 | 21 июня 1915 | 5 Патрульных вылетов; Notwasserung auf dem Kanal nach einem Angriff auf London, Harwich и den Humber am 10. August 1915. Wird eingeschleppt nach Ostende и dann am «Cockerill-Kai» (Cockerillkaaj) festgemacht. Bei den Reparaturarbeiten gerät das Luftschiff in Brand; die Reste wurden abgewrackt. | 10 августа 1915 |
| LZ 44 | LZ 74 | Сухопутн. войска | 31.900 | 8 июля 1915 | zwei Военных вылетов против Англии, dabei Abwurf von 3500 kg Bomben; kollidierte bei Nebel am 8 октября 1915 mit einem Berg и wurde abgewrackt. | 8 октября 1915 |
| LZ 45 | L 13 | ВМФ | 31.900 | 23 июля 1915 | 45 Патрульных вылетов; 15 Военных вылетов против Англии, dabei Abwurf von 20.667 kg Bomben; abgerüstet am 25 апреля 1917 | ? |
| LZ 46 | L 14 | ВМФ | 31.900 | 9 августа 1915 | erfolgreichstes deutsches Флот дирижаблей; 42 Патрульных вылетов; 17 Военных вылетов против Англии, dabei Abwurf von 22.045 kg Bomben; 1917 и 1918 nicht mehr eingesetzt. Am 23 июня 1919, dem Tag der Selbst-Versenkung der Kaiserlichen Hochseeflotte in Scapa Flow, von seiner Mannschaft zerstört. | ? |
| LZ 47 | LZ 77 | Сухопутн. войска | 31.900 | 24 августа 1915 | 6 Angriffe против Англии и Франции, dabei Abwurf von 12.610 kg Bomben. In der Schlacht um Verdun durch gegnerisches Abwehrfeuer brennend abgeschossen. | 21 февраля 1916 |
| LZ 48 | L 15 | ВМФ | 31.900 | 9 сентября 1915 | 8 Патрульных вылетов; 3 Angriffe против Англии, dabei Abwurf von 5780 kg Bomben. Strandete am 1 апреля 1916 bei einem Angriff auf London, beschädigt durch Abwehrfeuer, nahe der Themsemündung niedergegangen; die Mannschaft geriet in Gefangenschaft. | 1 апреля 1916 |
| LZ 49 | LZ 79 | Сухопутн. войска | 31.900 | 2 августа 1915 | Abwurf von 4440 kg Bomben bei fünf Angriffen против: Брест-Литовск и Kowelam 10/11. Aug. 1915; Kobrin-Pinsk am 25/26. Aug. 1915; Англия am 13. Sept. 1915 ;la Creuzof am 25/26 января 1916 и против Парижа am 29/30 января 1916 dabei von französischem Abwehrfeuer getroffen и bei Notlandung ohne Personenschäden nahe Ath irreparabel beschädigt | 30 января 1916 |
| LZ 50 | L 16 | 31.900 | ВМФ | 23 сентября 1915 | 44 Патрульных вылетов; 12 Angriffe против Англии, dabei Abwurf von 18.048 kg Bomben; Versorgungsfahrten zu deutschen Inseln зимой 1916. Als Schulschiff bei Notlandung nahe Brunsbüttel am 19 октября 1917 irreparabel beschädigt и abgewrackt. | 19 октября 1917 |
| LZ 51 | LZ 81 | Сухопутн. войска | 35.800 | 7 октября 1915 | Einsatz an der Südost- и Западным фронтом; beförderte am 9 ноября 1915 eine diplomatische Kommission über feindliches Gebiet in Serbien; ein Angriff auf Etables (Франции) и zwei auf Bukarest, dabei Abwurf von insgesamt 4513 kg Bomben; strandete am 27. Сентября 1916 nahe Tirnowa (Bulgarien) и wurde abgewrackt. | 27 сентября 1916 |
| LZ 52 | L 18 | ВМФ | 31.900 | 3 ноября 1915 | In der Halle von Tondern bei der Explosion von L 24 am 17 ноября 1915 beim Gasnachfüllen vernichtet. | 7 ноября 1916 |
| LZ 53 | L 17 | ВМФ | 31.900 | 27 ноября 1915 | 27 Патрульных вылетов; 9 Angriffe против Англии, dabei Abwurf von 10.724 kg Bomben. Verbrannte am 28 декабря 1916 in seiner Halle in Tondern, als LZ69 «L 24» Feuer fing. | 2 февраля 1916 |
| LZ 54 | L 19 | ВМФ | 31.900 | 27 ноября 1915 | Eine Angriffsfahrt против Англии am 31. Января1916, dabei Abwurf von 1600 kg Bomben. L 19 war am 1. Февраля 1916 im Nebel irrtümlich über niederländisches Gebiet geraten, von der Flak beschossen worden и musste nach Treffern wegen Motorhavarie auf dem Wasser notlanden. Das Wrack hielt sich noch zwei Tage auf Wasser. Der englische Fischdampfer «King Stephen» weigerte sich völkerrechtswidrig angeblich aus Angst vor den Schiffbrüchigen, die Luftschiffer zu retten. Die Besatzung starb den Seemannstod, die Briten ereilte bereits am 25 апреля 1916 ihr Schicksal, als sie von einem deutschen Torpedoboot gefangengenommen и nach Deutschland verbracht wurden. | 2 февраля 1916 |
| LZ 55 | LZ 85 | Сухопутн. войска | 35.800 | 12 сентября 1915 | 6 Военных вылетов против Dünaburg (Litauen), Minsk, Eisenbahnknoten in Riga, и Thessaloniki (dreimal), dabei Abwurf von 14.200 kg Bomben; strandete am 5. Мая 1916, beschädigt durch feindliches Abwehrfeuer, in den Wardarsümpfen | 5 мая 1916 |
| LZ 56 | LZ 86 | Сухопутн. войска | 35.800 | 10 октября 1915 | 7 Военных вылетов над Ost- и Südostfront, dabei Abwurf von 14.800 kg Bomben; Absturz in Zzentandras am 3. Сентября 1916 nach einer Angriffsfahrt, als beide Gondeln abbrachen. | 4 сентября 1916 |
| LZ 57 | LZ 87 | Сухопутн. войска | 35.800 | 6 декабря 1915 | zwei Angriffe против Ramsgate beziehungsweise Margate, dabei Abwurf von 3.000 kg Bomben; im Juli 1916 an die ВМФ übergeben; 16 Патрульных вылетов über Ostsee и Umgebung; später als Schulschiff eingesetzt. Im Juli 1917 als veraltet in Jüterbog abgerüstet. | 28 июля 1917 |
| LZ 58 | LZ 88 / L 25 | Сухопутн. войска/ВМФ | 35.800 | 14 ноября 1915 | 14 Патрульных вылетов; 3 Военных вылетов над Западным фронтом, dabei Abwurf von 4.249 kg Bomben; im Января1917 nach Auflösung der Сухопутн. войскаesluftschifffahrt an die ВМФ übergeben, die es nur zu Testzwecken einsetzte. Abgerüstet am 15. Сентября 1917. | 15 сентября 1917 |
| LZ 59 | L 20 | ВМФ | 35.800 | 21 декабря 1915 | 6 Патрульных вылетов; 2 Военных вылетов против Англии, dabei Abwurf von 2.864 kg Bomben; strandete nach dem zweiten Angriff am 4. Мая 1916 wegen Treibstoffknappheit nahe Stavanger (Norwegen). Die Mannschaft wurde interniert; Kapitänleutnant Stabbert entkam jedoch sechs Monate später. | 3 мая 1916 |
| LZ 60 | LZ 90 | Сухопутн. войска | 35.800 | 1 января 1916 | Im Мая 1916 in Dresden durch die Zeppelinwerft aus Friedrichshafen um 12 m verlängert, um mehr Auftrieb zu erhalten. Vier Военных вылетов против Bar-le-Duc, Norwich, London и Etables, dabei Abwurf von 8860 kg Bomben. Am 4. Sept. 1916 bei einer Angriffsfahrt auf London wurde die erstmals mitgeführte Beobachtungsgondel mit Winde über London abgeworfen, um größere Höhe zu erreichen. Dann wurde die damalige Rekordhöhe von 5900 m erreicht. Kommandant war Hptm. la Quiante. Ab Oktober 1916 neuer Kommandant Hptm. Werner. Am 7 ноября 1916 bei einem Sturm unbemannt bei Wittmund über die Северным морем abgetrieben и nie wieder gesehen. | ? |
| LZ 61 | L 21 | ВМФ | 35.800 | 12 сентября 1915 | 17 Патрульных вылетов; 10 Angriffe против Англии, dabei Abwurf von 14.442 kg Bomben; Am 28 ноября 1916 durch englischen Abfangjäger mit Phosphormunition brennend abgeschossen. | 28 ноября 1916 |
| LZ 62 | L 30 | ВМФ | 55.200 | 28 мая 1916 | 10 Военных вылетов против Англии, dabei Abwurf von 23.305 kg Bomben (die aber wegen schlechter Sichtverhältnisse kaum Schaden anrichteten); 31 Патрульных вылетов über Nord- и Ostsee и an der Ostfront; Minenräumeinsatz над Северным морем nach dem 1WK; außer Dienst gestellt am 17 ноября 1917. 1920 im Rahmen der Reparationsleistungen an Бельгия ausgeliefert, wo er verschrottet wurde. | ? |
| LZ 63 | LZ 93 | Сухопутн. войска | 31.900 | 23 февраля 1916 | drei Военных вылетов auf Dünkirchen, Mardick и Harwich, dabei Abwurf von 3.240 kg Bomben. Nach Auflösung der Сухопутн. войскаesluftschifffahrt im August 1917 abgerüstet. | 22 февраля 1916 |
| LZ 64 | L 22 | ВМФ | 35.800 | 2 марта 1916 | 30 Патрульных вылетов; 8 Angriffe против Англии, dabei Abwurf von 9215 kg Bomben; während einer Aufklärungsfahrt am 14. Мая 1917 durch britischen Flieger nahe Terschelling abgeschossen. | 14 мая 1917 |
| LZ 65 | LZ 95 | Сухопутн. войска | 35.800 | 31 января 1916 | am 2. Февраля 1916 bei einem versuchten Angriff против Vitry-le-François durch französisches Luftabwehrfeuer beschädigt и bei Namur gestrandet. | 2 февраля 1916 |
| LZ 66 | L 23 | ВМФ | 35.800 | 8 апреля 1916 | 51 Патрульных вылетов; 3 Angriffe против Англии, dabei Abwurf von 5254 kg Bomben; am 21. August 1917 von einem Bordflugzeug des britischen Kreuzers Yarmouth bei Lyngrik/Dänemark abgeschossen. | 21 августа 1917 |
| LZ 67 | LZ 97 | Сухопутн. войска | 35.800 | 4 апреля 1916 | 4 Angriffe против London (zweimal), Boulogne и später Bukarest, dabei Abwurf von 5.760 kg Bomben, außerdem mehrere erfolglose Fahrten bei schlechtem Wetter. Nach Auflösung der Сухопутн. войскаesluftschifffahrt am 5. Juli 1917 abgerüstet. | ? |
| LZ 68 | LZ 98 | Сухопутн. войска | 35.800 | 28 апреля 1916 | eine Angriffsfahrt против London, dabei Abwurf von 1513 kg Bomben; weitere Fahrten wegen schlechten Wetters abgebrochen; im November 1916 an die ВМФ übergeben; 15 Патрульных вылетов über Ostsee и Umgebung. Nach Auflösung der Сухопутн. войскаesluftschifffahrt im August 1917 abgewrackt. | ? |
| LZ 69 | L 24 | ВМФ | 35.800 | 20 мая 1916 | 19 Патрульных вылетов über Северным морем и Umgebung; 4 Angriffe против Англии, dabei Abwurf von 8510 kg Bomben; stieß beim Einhallen in Tondern am 28 декабря 1916 против eine Wand и verbrannte zusammen mit LZ53 «L17». | 28 декабря 1917 |
| LZ 70 | Wegen Umstellung auf größeren Schiffstyp nicht gebaut | |||||
| LZ 71 | LZ 101 | Сухопутн. войска | 35.800 | 29 июня 1916. | stationiert in Jambol (Bulgarien); 7 Angriffe против Bukarest, Ciulnita, Feteşti, Galaţi, Odessa, Mytilini, Iaşi и Mudros, dabei Abwurf von 11.934 kg Bomben. Abgerüstet im Сентября 1917 nach Auflösung der Сухопутн. войскаesluftschifffahrt. | ? |
| LZ 72 | L 31 | ВМФ | 55.200 | 12 июля 1916 | eine wichtige Aufklärungsfahrt bei einer Flottenoperation против Sunderland; 6 Военных вылетов против Англии, dabei Abwurf von 19.411 kg Bomben; am 2 октября 1916 über London von britischem Abfangjäger brennend abgeschossen. | 1 октября 1916 |
| LZ 73 | LZ 103 | Сухопутн. войска | 35.800 | 8 августа 1916 | ein erfolgreicher Angriff auf Кале, dabei Abwurf von 1530 kg Bomben (mehrere weitere Военных вылетов wurden wegen schlechten Wetters abgesagt oder abgebrochen); nach Auflösung der Сухопутн. войскаesluftschifffahrt am 8. August 1917 abgewrackt. | ? |
| LZ 74 | L 32 | ВМФ | 55.200 | 8 августа 1916 | eine wichtige Aufklärungsfahrt bei einer Flottenoperation против Sunderland; drei Военных вылетов против Англии, dabei Abwurf von 6860 kg Bomben; am 24. Сентября 1916 von britischem Abfangjäger über London brennend abgeschossen. | 24 сентября 1916 |
| LZ 75 | L 37 | ВМФ | 55.200 | 9 ноября 1916 |
17 Патрульных вылетов über Nord- и Ostsee и Англия; 4 Военных вылетов, dabei Abwurf von 6450 kg Bomben; außer Dienst gestellt am 24 декабря 1917; 1920 in Einzelteile zerlegt an Japan ausgeliefert. |
? |
| LZ 76 | L 33 | ВМФ | 55.200 | 30 августа 1916 | über London abgeschossen и bei Little Wigborough, Essex notgelandet, bei der 3.200 kg Bomben abgeworfen wurden. Obgleich die Mannschaft die Hülle verbrannte, vermaßen britische Ingenieure das Gerippe; die Pläne dienten später als Grundlage für die Konstruktion des Luftschiffs R34. | 24 сентября 1916 |
| LZ 77 | LZ 107 | Сухопутн. войска | 35.800 | 16 октября 1916 | eine Angriffsfahrt против Boulogne (Франции), dabei Abwurf von 1.440 kg Bomben (mehrere weitere Angriffe wurden abgesagt oder abgebrochen). Nach Auflösung der Сухопутн. войскаesluftschifffahrt abgerüstet im Juli 1917. | ? |
| LZ 78 | L 34 | ВМФ | 55.200 | 27 сентября 1916 | drei Патрульных вылетов; zwei Angriffe против Англии, dabei Abwurf von 3890 kg Bomben; am 28 ноября 1916 über Hartlepool von britischem Abfangjäger über Sunderland brennend abgeschossen. | 28 ноября 1916 |
| LZ 79 | L 41 | ВМФ | ? | 15 января 1917 | 15 Патрульных вылетов über Северным морем и Umgebung; vier Angriffe против Англии, dabei Abwurf von 6567 kg Bomben; ab dem 11 декабря 1917 als Schulschiff verwendet. Am 23 июня 1919 von seiner Mannschaft zerstört. | ? |
| LZ 80 | L 35 | ВМФ | 55.200 | 18 октября 1916 | 13 Патрульных вылетов über Nord- и Ostsee; drei Angriffe против Англии, dabei Abwurf von 4284 kg Bomben; 1918 Versuche mit dem Siemens Torpedogleiter, einem kabelgesteuerten Seezielflugkörper; Versuche mit Bordflugzeug vom Typ Albatros D.III; abgerüstet im Сентября 1918. | ? |
| LZ 81 | LZ 111 | Сухопутн. войска | 35.800 | 20 декабря 1916 | vom Сухопутн. войска nicht eingesetzt и im Мая 1917 der ВМФ übergeben; 7 Патрульных вылетов над Ostsee. Abgerüstet am 10. August 1917. | ? |
| LZ 82 | L 36 | ВМФ | 55.200 | 7 ноября 1916 | 20 Fahrten über Северным морем и Англия; bei Notlandung im Nebel bei Rethen schwer beschädigt и wenig später abgewrackt. | 7 февраля 1917 |
| LZ 83 | LZ 113 | Сухопутн. войска | 35.800 | 22 февраля 1917 | 15 Патрульных вылетов nahe der Ostfront и над Ostsee; drei Angriffe, dabei Abwurf von 6.000 kg Bomben. Nach Auflösung der Сухопутн. войскаesluftschifffahrt von der ВМФ übernommen. Am 18 октября 1920 im Rahmen der Reparationsleistungen an Франции ausgeliefert. | ? |
| LZ 84 | L 38 | ВМФ | 55.200 | 22 ноября 1916 | bei versuchter Angriffsfahrt am 29 декабря 1916 против Reval и Sankt Petersburg durch starken Schneefall zur Notlandung gezwungen и dabei irreparabel beschädigt. | 29 декабря 1916 |
| LZ 85 | L 45 | ВМФ | 55.200 | 12 апреля 1917 | 12 Патрульных вылетов über Северным морем и Umgebung; drei Военных вылетов против Англии, dabei Abwurf von 4.700 kg Bomben. Auf Rückmarsch von Angriffsfahrt zerstört bei Notlandung am 20 октября 1917 bei Sisteron (Франции) wegen Treibstoffknappheit; die Mannschaft geriet in Gefangenschaft. | 20 октября 1917 |
| LZ 86 | L 39 | ВМФ | 55.200 | 11 декабря 1916 | zwei Патрульных вылетов über Северным морем и Umgebung; ein Angriff против Англии am 17. März 1917, dabei Abwurf von 300 kg Bomben, и auf dem Rückweg durch französisches Luftabwehrfeuer über Compiègne / Royallieu zerstört. | 17 марта 1917 |
| LZ 87 | L 47 | ВМФ | 55.200 | 11 мая 1917 | 18 Патрульных вылетов и drei Angriffe, bei denen 3240 kg Bomben abgeworfen wurden, über Северным морем и Англия. Am 5. Января1918 zerstörte eine gewaltige Explosion in der Luftschiffbasis in Ahlhorn vier Zeppeline (darunter L 47) и ein Schütte-Lanz-Luftschiff, die auf drei Hallen verteilt waren. Man geht von einem Unfall aus, Sabotage konnte jedoch nicht ausgeschlossen werden. | ? |
| LZ 88 | L 40 | ВМФ | 55.200 | 3 января 1917 | 6 Патрульных вылетов; zwei Военных вылетов против Англии, dabei Abwurf von 3105 kg Bomben, die ihr Ziel größtenteils verfehlten. Am 16 июня 1917 bei durch böiges Wetter fehlgeschlagener Landung in Nordholz irreparabel beschädigt. | 17 июня 1917 |
| LZ 89 | L 50 | ВМФ | 55.200 | 13 июня 1917 | 5 Патрульных вылетов über Северным морем и Umgebung; zwei Angriffe против Англии, dabei Abwurf von 4135 kg Bomben. Musste nach Англияeinsatz am 20 октября 1917 bei Dammartin (SüdФранции) wegen Treibstoffknappheit notlanden и wurde dann unbemannt ins Mittelmeer abgetrieben. | 20 октября 1917 |
| LZ 90 | LZ 120 | Сухопутн. войска/ВМФ | 55.200 | 31 января 1917 | 17 Патрульных вылетов и drei Angriffe, bei denen 11.250 kg Bomben abgeworfen wurden, nahe der Ostfront и над Ostsee. Bei der 101stündigen Fahrt vom 26. bis 31. Juli 1917 stellte Kommandant Kapitän Ernst A. Lehmann einen neuen Dauerfahrtrekord auf. Nach der Landung hatte das Luftschiff noch Benzin für weitere 33 Stunden Fahrt an Bord. Nach Auflösung der Сухопутн. войскаesluftschifffahrt von der ВМФ übernommen am 8 октября 1917 außer Dienst gestellt; 1920 im Rahmen der Reparationsleistungen an Italien ausgeliefert, wo es ein Jahr später durch unsachgemäße Behandlung beim Entleeren auseinanderbrach. | ? |
| LZ 91 | LZ 42 | ВМФ | 55.500 | 22 февраля 1917 | 20 Патрульных вылетов; 4 Angriffe против Англии, dabei Abwurf von 6030 kg Bomben; vom 6 июня 1918 an als Schulschiff eingesetzt. Am 23 июня 1919, dem Tag der Selbstversenkung der Kaiserlichen Hochseeflotte in Scapa Flow, von seiner Mannschaft zerstört. | ? |
| LZ 92 | L 43 | ВМФ | 55.500 | 6 марта 1917 | 6 Патрульных вылетов; ein Angriff auf englische Werften, dabei Abwurf von 1850 kg Bomben. Bei einer Aufklärungsfahrt am 14 июня 1917 von britischem Kampfflugzeug над Северным морем abgeschossen. | 14 июня 1917 |
| LZ 93 | L 44 | ВМФ | 55.800 | 1 апреля 1917 | 8 Патрульных вылетов; 4 Angriffe против Англии и britische ВМФeinheiten. Am 20 октября 1917 bei Rückmarsch von Angriffsfahrt durch einen Sturm nach Франции abgetrieben и über Lunéville brennend abgeschossen. | 20 октября 1917 |
| LZ 94 | L 46 | ВМФ | 55.800 | 24 апреля 1917 | 19 Патрульных вылетов über Северным морем и Umgebung; drei Военных вылетов против Англии, dabei Abwurf von 5700 kg Bomben. Zerstört bei der Explosion in Ahlhorn (siehe LZ87 «L 47»). | ? |
| LZ 95 | L 48 | ВМФ | 55.800 | 22 мая 1917 | eine Aufklärungsfahrt; bei einem versuchten Angriff nahe Yarmouth von feindlichem Abfangjäger abgeschossen. | 16 июня 1917 |
| LZ 96 | L 49 | ВМФ | 55.800 | 13 июня 1917 | zwei Патрульных вылетов über Северным морем и Umgebung; ein Angriff auf Англия am 20 октября 1917, dabei Abwurf von 2100 kg Bomben; wurde auf dem Rückweg nahe Bourbonne les Bains zur Landung gezwungen и geriet fast unbeschädigt in französische Hände. Von LZ96 abgeleitete Pläne dienten später den USA als Vorlage beim Bau ihres ersten Starrluftschiffs, der ZR-1 USS Shenandoah. | 20 октября 1917 |
| LZ 97 | L 51 | ВМФ | 55.800 | 6 июля 1917 | 3 Патрульных вылетов; ein Angriff auf die englische Küste, dabei Abwurf von 280 kg Bomben. Zerstört bei der Explosion in Ahlhorn (siehe LZ87 «L 47»). | ? |
| LZ 98 | L 52 | ВМФ | 55.800 | 14 июля 1917 | 20 Патрульных вылетов; bei einer Angriffsfahrt durch einen Sturm unbeabsichtigt nach London abgetrieben, wo 2.020 kg Bombenlast abgeworfen wurden. Am 23 июня 1919, dem Tag der Selbstversenkung der Kaiserlichen Hochseeflotte in Scapa Flow, von seiner Mannschaft zerstört. | ? |
| LZ 99 | L 54 | ВМФ | 55.800 | 13 августа 1917 | 14 Патрульных вылетов; zwei Angriffe против Англии, dabei Abwurf von 5840 kg Bomben; zusammen mit LZ108 «L 60» am 19. Juli 1918 zerstört, als die Luftschiffhallen in Tondern von Britischen Sopwith-Camel-Kampfflugzeugen vom ersten Flugzeugträger der Welt, der [[HMS Furious (1916)|HMS Furious]], bombardiert wurden. (Nur zwei Flugzeugen kehrten zur Furious zurück.) | 19 июля 1918 |
| LZ 100 | L 53 | ВМФ | 56.000 | 8 августа 1917 | 19 Патрульных вылетов; 4 Angriffe против Англии, dabei Abwurf von 11.930 kg Bomben. Am 11. August 1918 durch britischen Kampfflieger bei Terschelling brennend abgeschossen. | 11 августа 1918 |
| LZ 101 | L 55 | ВМФ | 56.000 | 1 сентября 1917 | zwei Angriffe, dabei Abwurf von 5450 kg Bomben; beim zweiten am 19 октября 1917 trieb er schwer beschädigt hinter die Западным фронтом ab и stieg auf die Rekordhöhe von 7.600 m auf, um zu entkommen; nach Notlandung bei Tiefenort/Thüringen verschrottet. | 19 октября 1917 |
| LZ 102 | L 57 | ВМФ | 68.500 | 26 сентября 1917 | vorgesehen für einen Einsatz in Afrika, jedoch am 8 октября 1917 nach einer Testfahrt bei starkem Wind beim Einfahren in Jüterbog aufgebrannt. | 8 октября 1917 |
| LZ 103 | L 56 | ВМФ | 68.500 | 24 сентября 1917 | 17 Патрульных вылетов; nahm am letzten Geschwaderangriff против Англии am 6. August 1918 teil. Am 23 июня 1919, dem Tag der Selbstversenkung der Kaiserlichen Hochseeflotte in Scapa Flow, von seiner Mannschaft zerstört. | ? |
| LZ 104 | L 59 | ВМФ | 68.500 | 30 октября 1917 | stationiert in Jambol (Bulgarien) unter Kommando von Kapitänleutnant Bockholdt; sollte Nachschub für deutsche Truppen in Deutsch-Ostafrika liefern; als das Schiff bereits Ägypten überquert hatte erhielt das Schiff unter ungeklärten Umständen per Funk Order zurückzukehren. Mit einer Marschleistung von 6.757 km erreichte das Luftschiff bei diesem Einsatz einen neuen Langstreckenrekord: 6757 km in 95 Stunden и 5 Minuten. Ein Angriff auf Italien, dabei Abwurf von 6.400 kg Bomben. Stürzte aus ungeklärter Ursache am 7 апреля 1918 bei einer Angriffsfahrt против Malta над Straße von Otranto brennend ab. | 7 апреля 1918 |
| LZ 105 | L 58 | ВМФ | 56.000 | 29 октября 1917 | zwei Патрульных вылетов; zerstört bei der Explosion in Ahlhorn (siehe LZ 87/«L 47») | ? |
| LZ 106 | L 61 | ВМФ | 56.000 | 12 декабря 1917 | 9 Aufklärunsfahrten; zwei Angriffe против Англии, dabei Abwurf von 4500 kg Bomben. 1920 im Rahmen der Reparationsleistungen nach Italien ausgeliefert, bei erster Fahrt vernichtet. | 28 августа 1920 |
| LZ 107 | L 62 | ВМФ | 56.000 | 18 декабря 1917 | zwei Патрульных вылетов; zwei Angriffe против Англии, dabei Abwurf von 5923 kg Bomben; stürzte bei einem Aufklärungseinsatz am 10. Мая 1918 aus ungeklärter Ursache nördlich von Helgoland brennend ab. | 19 июля 1918 |
| LZ 108 | L 60 | ВМФ | 55.800 | 18 декабря 1917 | 11 Патрульных вылетов; ein Angriff против Англии, dabei Abwurf von 3120 kg Bomben; zusammen mit LZ 99 «L 54» bei britischem Bombenangriff auf seine Halle in Tondern zerstört. | ? |
| LZ 109 | L 64 | ВМФ | 56.000 | 11 марта 1918 | 13 Патрульных вылетов над Северным морем; ein Angriff auf Англия, dabei Abwurf von 2800 kg Bomben. 1920 im Rahmen der Reparationsleistungen nach Англия ausgeliefert, bei Unwetter losgerissen и gestrandet, danach verschrottet. | 21 июля 1919 |
| LZ 110 | L 63 | ВМФ | 56.000 | 4 марта 1918 | drei Военных вылетов против Англии, dabei Abwurf von 8915 kg Bomben; insbesondere Teilnahme am letzten Geschwaderangriff am 6. August 1918. Am 23 июня 1919, zwei Tage nach der Selbstversenkung der Kaiserlichen Hochseeflotte in Scapa Flow, von seiner Mannschaft zerstört. | ? |
| LZ 111 | L 65 | ВМФ | 56.000 | 17 апреля 1918 | nahm am letzten Geschwaderangriff против Англии am 6. August 1918 teil. Am 23 июня 1919, zwei Tage nach der Selbstversenkung der Kaiserlichen Hochseeflotte in Scapa Flow, von seiner Mannschaft zerstört. | ? |
| LZ 112 | L 70 | ВМФ | 62.200 | 1 июля 1918 | führte den letzten Geschwaderangriff против Англии am 6. August 1918 an; dabei war der Kommandeur der Флот дирижаблейabteilung, Fregattenkapitän Peter Strasser an Bord. Bei Rückmarsch durch seinen intensiven Funkverkehr von britischen Seestreitkräften eingepeilt и über Norfolk von britischem D.H.4-Kampfflugzeug brennend abgeschossen. | 6 августа 1918 |
| LZ 113 | L 71 | ВМФ | 62.200 | 29 июля 1918 | im Krieg nicht mehr eingesetzt; 1920 im Rahmen der Reparationsleistungen nach Англия ausgeliefert, wo er verschrottet wurde. 32.200 m³ | ? |
| LZ 114 | vorgesehen als L 72 in Франции: «Dixmude» | ВМФ | 62.200 | 9 февраля 1920 | wegen Kriegsende nicht mehr von der ВМФ übernommen; 1920 im Rahmen der Reparationsleistungen nach Франции ausgeliefert. 50 Tote beim Verlust bei Pantelleria/Sizilien am 23 декабря 1923. Das Schiff verbrannte in der Luft, keine Überlebenden. LZ 114 war auf der Rückfahrt von einer Testfahrt in die Sahara. | 22 декабря 1923 |
| LZ 115 | nicht umgesetzt, im Juli 1918 als Versuchluftschiff L 100 bestellt, 75.500 m³, das Projekt wurde dann unter der Nummer LZ 119 weitergeführt. | |||||
| LZ 116 | durch Kriegsende nicht fertiggestellt; vorgesehen als L 73 | |||||
| LZ 117 | durch Kriegsende nicht fertiggestellt; vorgesehen als L 74 | |||||
| LZ 118 | war bei Kriegsende noch nicht bestellt; vorgesehen als L 75, 68.500 m³, 226 Meter lang, 6 Motoren | |||||
| LZ 119 | nicht umgesetzt; Vergrößerung des Projektes LZ 115 auf 108.000 m³, zehn Motoren, geplanter Baubeginn Июня 1919, der Auftrag wurde jedoch am 6 октября 1918 annulliert. | |||||
Список дирижаблей Шютте-Ланц
Lediglich die Luftschiffe SL I und SL II führten eine römische Ziffer im Namen, alle anderen sprich nachfolgenden Bautypen hießen SL plus arabische Ziffer.
| Nr. | Betreiber | erste Fahrt | Einsätze | Verbleib, Bemerkungen |
|---|---|---|---|---|
| S.L.I | Heer | 1. Oktober 1911 | keine (Prototyp) | im Juli 1913 am Ankermast in Schneidemühl in einem Sturm zerstört |
| S.L.II | Heer | 28. Februar 1914 | führte im August 1914 zwei Aufklärungen für Österreich im Rahmen der Operationen in Galizien in den Raum Chelm, Lublin, Kraśnik durch; später vier Angriffsfahrten mit 3554 kg Bomben (2×Nancy, Compiègne, London) | im Mai/Juni 1915 um 12 m verlängert; am 10. Januar 1916 bei Luckenwalde — präzise etwa einen Kilometer nördlich Jänickendorf (in den Renne-Bergen) — gestrandet |
| S.L.3 | Marine | 5. Februar 1915 | 30 Aufklärungen über Nord- und Ostsee; ein erfolgloser Angriff gegen England mit 150 kg Bomben; ein Gefecht mit brit. Unterseeboot | am 1. Mai 1916 auf dem Mauersee bei Steinort (Masuren/Ermland) notgelandet, abgewrackt. (Steinort heute Sztynort; Mauersee = Jezioro Mamry) |
| SL 4 | Marine | 2. Mai 1915 | 21 Aufklärungen über Nord- und Ostsee; zwei Angriffe gegen die Insel Saaremaa/Ösel mit 600 kg Bomben | am 14. Dezember 1915 in der Halle Seddin durch Sturm zerstört |
| SL 5 | Heer | 21. Mai 1915 | keine | am 15. Juli 1915 nach Notlandung in Gießen durch Gewitter zerstört |
| SL 6 | Marine | 9. Oktober 1915 | 6 Aufklärungen | am 10. November 1915 kurz nach dem Start in der Nähe von Seddin verbrannt |
| SL 7 | Heer | 3. September 1915 | drei Aufklärungen über der Ostsee; drei Angriffsfahrten mit 2958 kg Bomben (La Neufville, Dünamünde, Wenden) | am 6. März 1917 als veraltet außer Dienst gestellt; abgewrackt in Jüterbog |
| SL 8 | Marine | 30. März 1916 | 34 Aufklärungen über Nord- und Ostsee; drei Angriffsfahrten mit 4600 kg Bomben (Werder, Moon, Pernau) | am 20. November 1917 als veraltet außer Dienst gestellt; demontiert in Seddin |
| SL 9 | Marine | 1. November 1916 | 13 Aufklärungen; drei Angriffsfahrten mit 4230 kg Bomben (Mariehamn, Sworbe, Arensburg); erfolglose Teilnahme an einem Geschwaderangriff gegen England am 24. August 1916 | am 30. März 1917 in der Bucht von Danzig verschollen |
| SL 10 | Heer | 17. Mai 1916 | eine Aufklärungsfahrt nach Zonguldak | bei versuchter Angriffsfahrt auf Sewastopol am 28. Juli 1916 über dem Schwarzen Meer verschollen |
| S.L.11 | Heer | 1. August 1916 | drei versuchte Angriffsfahrten gegen England; zwei davon mussten abgebrochen werden | Am 3. September 1916 während des dritten Angriffs unter Hauptmann Wilhelm Schramm über London von einem Flugzeug (William Leefe Robinson) in Brand geschossen und abgestürzt |
| SL 12 | Marine | 9. November 1916 | 9 Aufklärungen über Nord- und Ostsee | am 28. Dezember 1916 durch ein verfangenes Halteseil abgestürzt |
| SL 13 | Heer | 19. Oktober 1916 | keine | am 8. Februar 1917 durch Halleneinsturz in Leipzig zerstört |
| SL 14 | Marine | 23. August 1916 | zwei Aufklärungen über der Ostsee; zwei Angriffsfahrten mit 2960 kg Bomben gegen Papensholm. | am 18. Mai 1917 nach Unfall auf dem Luftschiffhafen Wainoden abgewrackt (siehe Artikel Luftschiffhafen Wainoden). |
| SL 15 | Heer | 4. November 1916 Probefahrt, 9. November 1916 Fahrt nach Sandhofen.9/11/24/27 und 28. November 1916 Abnahme des neuen Schiffes durch Hptm. la Quiante u. Herrn Helferich von Schuette Lanz |
28/29. Januar 1917 Fahrt nach England. Bei Rückkehr nach Mannh. Sandhofen infolge eingefrorenen Wasserballastes Zerstörung der vorderen Gondel. Erkundigungsfahrten über den Atlantik wegen der amerikanischen Flotte im Mai 1917. Drei Tage später Wiederholung der Erkundigungsfahrt; der Flottenverband war bei Le Havre. | Ende August SL 15 unter Aufsicht von Obermaschinist Schöner in Ma-Sandhofen abgewrackt. |
| SL 16 | Heer | 18. Januar 1917 | keine | im August 1917 ausgemustert weil veraltet; abgewrackt unter Aufsicht von Obermaschinist Schöner in Spich. Führte auch die Bezeichnung E 9 (siehe auch Betrachtungen u. Tabellen von Dr. Dieckerhoff) |
| SL 17 | Heer | 22. März 1917 | keine | im August 1917 ausgemustert weil veraltet; abgewrackt in Allenstein |
| SL 18 | Heer | nicht fertiggestellt | wurde während des Baus durch einen Einsturz der Halle in Leipzig zerstört | |
| SL 19 | Heer | nicht fertiggestellt | Auftrag nach Aufgabe der Heeresluftschiffahrt storniert | |
| SL 20 | Marine | 10. September 1917 | zwei Aufklärungen im Zuge der Operation Albion (Ösel) über der östlichen Ostsee, ein Angriffsversuch bei der Ösel-Invasion am 8. Oktober 1917 (3 von 5 Motoren ausgefallen) | (neuer Typ F, Baunummer F-1), am 5. Januar 1918 (9 Wochen nach Abnahme) bei Brand und Explosion in Doppelhalle in Ahlhorn mit weiteren Luftschiffen zerstört. Brandursache ungeklärt; es wird von einem Unfall ausgegangen, Sabotage konnte jedoch nicht ausgeschlossen werden. |
| SL 21 | Heer | 26. November 1917 | keine; weitere Probefahrt am 28. November 1917. | Trägerbrüche zwangen zur Überholung, nicht wieder in Dienst gestellt, 1918 demontiert |
| SL 22 | Marine | 5. Juni 1918 | keine | im Sommer 1920 demontiert und an Siegermächte übergeben |
| SL 23 | unklar | nicht fertiggestellt | keine | (neuer Typ G, Baunummer G-1) erstes SL-Schiff, das nicht mehr aus Sperrholz, sondern aus Duraluminium gefertigt wurde. Quelle: «Der Luftschiffbau Schütte-Lanz 1909—1925», Johann Schütte 1926 |
| SL 24 | unklar | nicht fertiggestellt | keine | (neuer Typ H, Baunummer H-1) Quelle: wie SL 23 |
История формирования и организация германской военной авиации
Удачное применение аэростатов и самолетов на императорских маневрах в марте 1911 года, успехи испытательных стрельб по аэростатам, а также сообщения о высоких достижениях Франции в области военной авиации показали Генеральному штабу, что самолет более пригоден для разведки, чем аэростат. От самолета ожидали в первую очередь сбора сведений в рамках оперативной разведки. Что он мог быть также отличным средством тактической и дальней разведки, впервые поняли лишь во время самой войны.
На вооружение германских ВВС стали поступать самолеты производства авиационной Компании Fokker.
В мае 1910 в Деберитце была основана первая военная авиационная школа. В конце того же года на вооружение германской армии поступают первые 10 самолетов германской постройки.
Развитие авиации в Германии тормозилось сразу по нескольким причинам:
- Военные отдавали приоритет воздухоплаванию. Концепция воздушной войны была построена вокруг применения дирижаблей. Самолеты достаточно долго рассматривались как вспомогательное средство ближней разведки и как связное транспортное средство.
- Рассчитанное на пятилетие 1912—1916 годов сокращение численности армии замедлило дальнейшее развитие воздушного флота вообще.
- Недостаточное финансирование воздушного флота.
В конце 1912 года Главная инспекция артиллерии указывала, что Франция, опережая Германию в применении самолетов для нужд артиллерии, тем самым до известной степени компенсирует существовавшее в то время отставание в тяжелой артиллерии. Это известие побудило командование активнее заниматься вопросами воздушных сил. Были созданы множество авиационных предприятий, испытывались новые конструктивные типы самолетов. Уже на маневрах 1913 года подтвердилось большое значение авиации в разведывательном деле.
Первого октября 1913 года были сформированы пять авиационных батальонов. За исключением Баварского батальона, они подчинялись вновь учрежденной Инспекции авиации; последняя, наряду с Инспекцией воздухоплавания, входила в состав Инспекции военных воздушных и автомобильных сообщений, которая, в свою очередь, была подчинена Главной инспекции военных сообщений.
Начало войны застало немецкую военную авиацию на первой стадии её планомерного развития, которое было рассчитано на несколько лет и потому не закончилось к этому моменту. Организация авиации в военное время соответствовала довоенным взглядам на её будущее применение и задачи. Каждой армии и каждому активному корпусу придавалось по одному полевому авиационному отряду с 6-ю самолетами. В пограничных крепостях имелись крепостные авиационные отряды с 4-мя самолетами. Требования Генерального штаба об увеличении количества самолетов в полевых авиационных отрядах до 8-ми, о придании по одному отряду резервным корпусам и по второму отряду армиям, о формировании специальных артиллерийских авиационных отрядов выполнены всего из 5-ти авиационных батальонов было сформировано при мобилизации 34 полевых авиационных отряда и 7 крепостных авиационных отрядов. Эти отряды располагали 232-мя самолетами. Кроме того были развернуты 8 авиационных парков и 6 запасных авиационных отрядов.
Германская авиация в Первой мировой войне
Германская авиационная промышленность построила во время первой мировой войны 47 931 самолет. 3200 немецких машин было сбито в боях. За всю войну противник потерял 8400 самолетов. Из них 6800 самолетов было сбито немецкой истребительной авиацией.
Статья 198 Версальского договора гласит: «Германия не должна иметь собственных военно-воздушных сил ни на суше, ни на море». Согласно этому, все военные самолеты, в том числе 5 тыс. вполне боеспособных машин, передавались правительствам стран Антанты и их союзников.
Система обозначения типов самолетов в германском воздушном флоте
В германской авиации начала XX в. использовалась следующая классификация самолётов:
- A — одномоторные невооруженные монопланы;
- B — одномоторные двухместные невооруженные бипланы;
- C — одномоторные двухместные вооруженные бипланы;
- CL — одномоторные двухместные вооруженные бипланы облегченной конструкции;
- L — в сочетании с другой буквой — облегченный тип;
- D — одномоторные одноместные вооруженные бипланы;
- E — одномоторные одноместные вооруженные монопланы;
- Dr — одномоторные одноместные вооруженные трипланы;
- W — поплавковый самолет;
- J — бронированный самолет;
- N — в сочетании с другой буквой — ночной вариант;
- G — двухмоторный бомбардировщик;
- R — многомоторный (более двух моторов) бомбардировщик.
1914—1915 гг.
В начале войны германская авиация располагала невооруженными бипланами (В) и монопланами (А). Защитное вооружение, кроме револьверов и карабинов экипажа на них отсутствовали, что сделало германские аппараты легкой добычей для французских скоростных «Моранов» и «Вуазенов», оснащенных пулеметами. Потери росли, однако в середине 1915 года был найден выход. Турель инженера Шнейдера закончила испытания и теперь была готова к установке на самолет. Все новые двухместные самолеты получили это оружие, также на многих самолетах устанавливался курсовой пулемет. Таким образом возникли самолеты типа С. Этот тип стал основным к концу войны. Несмотря на эти прогрессивные нововведения невооруженные самолеты типа А и В продолжали применяться вплоть до конца 1916 года.
Наиболее известные самолеты типа А:
Наиболее известные самолеты типа В:
Наиболее известные самолеты типа С, применявшиеся в указанный период:
В середине 1915 появляются первые германские многомоторные самолеты типа G и R.
Наиболее известные самолеты типа G, применявшиеся в указанный период:
1915 год следует считать годом рождения истребительной авиации. До этого времени вращающийся пропеллер создавал непреодолимое препятствие для огня пулемета. Однако французы решили эту проблему оснастив пропеллер самолета-истребителя Morane N стальными отсекателями. В начале 1915 года этот самолет стал грозой германских летчиков, однако французов часто подводили ненадежные пулеметы «Кольт» (на «Моранах» стояли пулемёты Гочкис M1909 или Виккерс) (Из-за этого недостатка французы вскоре отказались от своего довольно перспективного изобретения; кроме самолета Morane N дефлекторы нигде больше не применялись).
Синхронизатор Фоккера
Голландский инженер Антон Фоккер на основе этой идеи разработал синхронизатор пулемета. Пулемет стрелял только тогда, когда на его пути не было пропеллера. Интенсивность огня возросла в разы, хотя частые поломки синхронизатора заставляли фронтовых механиков заковывать винт в металл. Синхронные пулеметы были установлены на самолетах Fokker A.I, которые до этого служили скоростными «кавалерийскими» разведчиками. Индекс самолета сменился с А на Е. Новый истребитель стал очень опасным даже для французских вооруженных самолетов. Большинство французских машин было оснащено толкающим винтом и, даже имея на борту пулемет, не было возможности защитить заднюю полусферу. Фоккер, оснащенный пулеметом с синхронизатором, заходил своему противнику в хвост и расстреливал его беззащитный двигатель. И хотя Fokker был менее маневренным чем Morane N, беглый огонь его пулеметов заставлял французский самолет спасаться бегством. С августа 1915 и до весны 1916 года во фронтовом небе доминировала германская авиация. Возникло такое понятие как «Бич Фоккера» — когда действия ВВС Антанты были напрочь парализованы присутствием германских истребителей воздухе.
Наиболее тяжелые потери понесли англичане, которые летали на тихоходных безоружных разведчиках типа ВЕ-2.
Всю вторую половину 1915 года германские монопланы безраздельно контролировали воздушное пространство.
Наиболее известные самолеты типа E этого периода:
Наиболее результативные асы германского воздушного флота
Список наиболее результативных асов[1]:
- Манфред фон Рихтгофен (нем. Manfred von Richthofen) — 80 (+2) побед; погиб 21.04.1918 г.;
- Эрнст Удет (нем. Ernst Udet) — 62 (+1) победы;
- Эрих Левенхардт (нем. Erich Löwenhardt) — 54 победы; погиб 10.08.1918 г.;
- Йозеф Якобс (нем. Josef Сarl Peter Jacobs) — 48 побед;
- Вернер Фосс (нем. Werner Voss) — 48 побед; погиб 23.09.1917 г.;
- Фриц Румей (нем. Fritz Rumey) — 45 побед; погиб 27.09.1918 г.;
- Рудольф Бертхольд (нем. Rudolf Berthold) — 44 (+2) победы;
- Бруно Лёрцер (нем. Bruno Loerzer) — 44 победы;
- Пауль Боймер (нем. Paul Bäumer) — 43 победы;
- Франц Бюхнер (нем. Franz Büchner) — 40 (+1) побед;
- Освальд Бёльке (нем. Oswald Boelcke) — 40 побед; погиб 28.10.1916 г.;
- Лотар фон Рихтгофен (нем. Lothar von Richthofen) — 40 побед; погиб 4.07.1922 г.;
- Генрих Гонтерманн (нем. Heinrich Gontermann) — 39 (+1) побед; погиб 30.10.1917 г.
- Юлиус Буклер (нем. Julius Buckler) - 36 побед
- Manfred von Richthofen.jpeg
«Красный барон» Манфред фон Рихтгофен, наиболее результативный пилот-истребитель Первой мировой войны (80 побед)
- Lothar von Richthofen.jpg
Лотар фон Рихтгофен, младший брат Манфреда фон Рихтгофена (40 побед). Погиб в 1922 году в авиакатастрофе
- Max Immelmann.jpg
Макс Иммельманн, первый германский ас. Погиб в июне 1916 г.
- Loewenhardt.jpeg
Эрих Левенхардт, третий по результативности летчик-истребитель (54 победы)
- Fritz Rumey.jpeg
Фриц Румей, шестой по результативности летчик-истребитель (45 побед). Погиб в сентябре 1918 г.
- Julius Buckler.jpg
Юлиус Буклер, 36 побед
Известные личности, служившие в германском воздушном флоте
В германской военной авиации служили выдающиеся личности. Некоторые из них малоизвестны как боевые пилоты, однако их служба в ВВС сильно повлияла на их дальнейшую судьбу:
Вольфрам фон Рихтгофен
С сентября 1917 — в авиации (в учебных частях до конца марта 1918). Служил в знаменитой 11-й истребительной эскадрилье — Jagdstaffel 11. Одержал восемь воздушных побед. В июне 1918 награждён Железным крестом 1-й степени. В будущем - генерал-фельдмаршал Люфтваффе.
Фридрих Вильгельм Мурнау
С началом Первой мировой войны в октябре 1914 записывается добровольцем в армию. 7 августа 1915 его производят в офицеры. В 1917 после ряда курсов переводят в подразделение, которое занимается разведывательными полетами. В конце 1917 Мурнау и его пилот, заблудившись в тумане, приземляются на швейцарской территории. До окончания войны он остается в плену сначала в Андерматте, а затем в Люцерне. Там ставит несколько спектаклей с участием военнопленных. В 1919 возвращается в Берлин. Вскоре стал кинорежиссёром и снял несколько известных немых фильмов, принесших ему мировую известность.
Фридрих Карл Сигизмунд, принц прусский
Троюродный племянник кайзера, долгое время был командиром полевого артиллерийского отряда. Затем стал истребителем, но вскоре был сбит и погиб. 21-го марта 1917 сбит в воздушном бою с неким лейтенантом Пиктфорном из 32-й эскадрильи RFC. Получив повреждения двигателя, принц был вынужден сесть в расположении траншей австралийцев и был взят ими в плен. Но в плену он пробыл недолго, скончавшись 6-го апреля от полученных при пленении ран (по другим данным, застрелен при попытке к бегству). Событие имело широкий резонанс в тогдашней английской и германской прессе.
Гюнтер Плюшов
Летчик крепости Циндао. Располагая единственным исправным Rumpler 3С, в период с августа по ноябрь совершал регулярные разведывательные и бомбардировочные вылеты, оказавшие огромную помощь осажденным в крепости войскам. Сбрасывая самодельные бомбы, ему удавалось отвлекать внимание японцев от наземных войск. В конце концов, противник вынужден был включить в состав артиллерийских батарей зенитные орудия, что значительно замедлило выдвижение батарей японцев на позиции. Плюшов утверждает, что в одном из полетов он сбил японский «Фарман» из своего пистолета. 6 ноября, накануне сдачи, Плюшов вылетел из обреченной крепости для ухода на нейтральную территорию. В тот же день Плюшов сжег свой самолет, чтобы он не достался неприятелю. После войны стал известным пилотажником. Погиб в 1931 во время экспедиции в Южной Америке.
Герман Геринг
Будущий командир Люфтваффе закончил войну с 22 воздушными победами и орденом «Pour le Mérite» (Орден за Заслуги, именуемый среди лётчиков «Голубой Макс»).
Знаки отличия германского воздушного флота
Довоенным опознавательным знаком была чёрная полоска на нижней плоскости крыла. На маневрах 1913 года использовались красные и синие железные кресты. В ходе мобилизации на самолеты были нанесены черные железные кресты, хотя отдельные самолеты продолжали летать с довоенной полоской. В марте 1918 года был введен знаменитый балочный крест, который практически вытеснил железный крест. После этого железный крест стал использоваться ВВС Австро-Венгерской Империи. Балочный крест в белом окаймлении впоследствии стал эмблемой нацистских Люфтваффе.
См. также
Напишите отзыв о статье "Имперские военно-воздушные силы Германии"
Примечания
- ↑ В скобках указаны неподтвержденные победы.
Литература
- Эрнст фон Гепнер. Война Германии в воздухе
- Шеер Рейнгард. Германский флот в первой мировой войне
- Обухович В. А., Кульбака С. П. Дирижабли на войне
- Обухович В. А. Самолеты первой мировой войны
|
Эта статья или раздел содержит незавершённый перевод с немецкого языка. Вы можете помочь проекту, закончив перевод.
|
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи по истории желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Имперские военно-воздушные силы Германии
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.
После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…
В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.
5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.
8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.
Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
