Имперский камеральный суд

Имперский камеральный суд, известный также как Имперский Верховный суд, Имперская судебная палата или Рейхскаммергерихт (нем. Reichskammergericht) — высший судебный орган Священной Римской империи, учреждённый в рамках Имперской реформы 1495 года. Явился преемником Королевского камерального суда (нем. Königliche Kammergericht), находившегося при особе монарха и зависимого от него. С 1527 года постоянно находился в Шпайере. После разрушения города французскими войсками в 1689 году, суд переехал в Вецлар, где и оставался до ликвидации Священной Римской империи в 1806 году.

Имперский камеральный суд рассматривал апелляции и кассации на решения судов низших инстанций, а также споры между субъектами империи (светскими и церковными княжествами, имперскими рыцарями, вольными городами), между сословиями и монархами государств, входящих в империю, а также жалобы на действия императора. Из юрисдикции суда были исключены споры с князьями, имеющими привилегию non appellando (запрета на обжалование их действий их подданными в имперских органах — эрцгерцоги Австрии с 1453 года и курфюрсты), а также уголовные дела, кроме случаев, когда были нарушены базовые процессуальные нормы.

Состав членов Имперского камерального суда определялся совместно императором и рейхстагом. Император назначал председателя суда (обычно им являлся представитель высшей немецкой аристократии), президентов судебных палат, а также некоторых судей. Большинство членов суда избиралось рейхстагом, причём если в начальный период существования суда лишь половина судей должна была иметь докторскую степень по римскому праву, то с 1548 года было предписано, чтобы такой степенью обладали все члены Высшего суда. Традиционно считалось, что деятельность Имперского камерального суда была крайне неэффективной: судебные процессы затягивались на десятилетия и столетия, а некоторые дела так и остались неразрешёнными к моменту роспуска Священной Римской империи в 1806 году Однако современные исследования материалов суда показали, что это происходило, в большинстве случаев, из-за потери интереса сторон, участвующих в процессе, к существу спора, в то время как значительное количество судебных дел разрешалось Имперским камеральным судом достаточно оперативно, иногда за несколько дней.

Деятельность Имперского камерального суда имела большое значение для поддержания единства Священной Римской империи. Во всех государственных образованиях империи действовало единое имперское право и единая судебная система, возглавляемая Имперским камеральным судом. Это был один из немногих элементов, объединяющих сотни немецких государств и полунезависимых владений в единый политический организм. Кроме того, с помощью Имперского камерального суда император мог оказывать влияние на внутренние процессы, происходящие в империи, и поддерживать свою власть. Значительную роль Имперский суд сыграл в утверждении в Германии гражданских прав и свобод. В частности, благодаря его постановлениям в империи установился принцип неприкосновенности частной собственности и жилища, а также свобода торговли и предпринимательства. В этой связи правомерно сравнение деятельности Имперского камерального суда с работой Национального собрания Франции в конце XVIII века.

Литература

• Тарановский Ф. В. [www.knigafund.ru/books/40605/read Юридический метод в государственной науке. Очерк развития его в Германии. — Варшава, 1904.]
• Турыгин А.А. Имперский камеральный суд в Германии и его история // Вестник РГГУ. - М.: РГГУ, 2012, № 3 (83). - С. 212-218.
• Имперские суды // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [www.reichskammergericht.de/index_e.htm Научно-исследовательское общество Имперского камерального суда (нем.)]
• [www.wetzlar.de/showobject.phtml?La=1&object=tx|370.1256.1 Музей и исследовательский центр Имперского камерального суда (нем.)]

Отрывок, характеризующий Имперский камеральный суд

Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.


Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.