Кануков, Инал Дударович

Ина́л Дударович Ка́нуков (осет. Хъаныхъуаты Дудары фырт Инал; селение Кануковых (ныне Гизель) 1850 или 1851 год — 1899) — осетинский писатель, просветитель, этнограф, стоявший у истоков передовой общественной мысли Северной Осетии. Автор многих известных произведений, среди которых очерки «В осетинском ауле», «Горцы-переселенцы», «Кровный стол»; рассказы «Две смерти», «Воровство — месть», публицистические статьи.

Биография

Родился в селении Кануковых (ныне Гизель) в семье состоятельного тагаурского алдара Дудара Канукова, представителя осетинской знати. В возрасте 9 лет стал вместе с семьёй и другими горцами — мухаджиром, отправившись в далекий путь в Турцию. Однако скоро вернулся с семьёй в Осетию и поселился в селении Брут.

Сам о себе писатель говорил:

Я родом осетинец, мусульманин. Фамилия наша, Кануковы, считалась и считается до сих пор одной из привилегированных и родовитых фамилий между осетинскими племенами.

Многие годы Инал провёл в Сибири и на Дальном Востоке. Многолетние скитания, тяжёлая жизнь вдали от родины, всяческие лишения подорвали его силы и здоровье, и он скончался от туберкулёза весной 1899 года в селении Брут, где и был похоронен.

По другой версии Инал Дударов родился в 1850 году, а скончался 25 января (по старому стилю) 1898 года на хуторе Ларсе (ныне Новый Батакоюрт). В том же некрологе говорилось:

Канукова многие называли неудачником… Да, это был честный, хороший неудачник, не сумевший приспособиться к требованиям жизни, подладиться к «сильным мира сего».

— [www.iriston.com/nogbon/print.php?newsid=1004]

Ссылки

• [ossetians.com/rus/news.php?newsid=376 Кануков Инал Дударович]

Отрывок, характеризующий Кануков, Инал Дударович

Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.