Инари (богиня)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Инари (мифология)»)
Перейти к: навигация, поиск

Синтоизм

Основы

Боги (список) • святилища (список) • священнослужителимацуринорито

Священные тексты

КодзикиНихон сёкиФудоки

Родственные темы

Буддизмконфуцианстводаосизмкокугаку


Портал:Синтоизм

Инари (яп. 稲荷 инари), также 稲荷神 инарисин, 稲荷大神 инари о:ками — синтоистское божество изобилия, риса (и злаковых культур вообще), лис, промышленности, житейского успеха, одно из основных божеств синтоизма. Инари может изображаться в образе мужчины, женщины либо андрогина и иногда рассматривается как собирательный образ трёх или пяти отдельных ками. Инари почитается, по-видимому, с момента основания храма на горе Инари в 711 году; однако, некоторые учёные полагают, что культ богини возник в конце V века н. э.

Культ Инари распространился по Японии в период Эдо, и к XVI веку она стала покровительницей кузнецов и защитницей воинов. Инари — популярный персонаж как синтоистской, так и буддийской мифологии. Ей посвящены более трети (около 32 000) синтоистских храмов Японии. Современные корпорации (например, косметическая компания Shiseido) продолжают чтить Инари в качестве своего покровителя, устанавливая её святилища на крышах своих штаб-квартир.[1]

Роль посланников Инари выполняют лисы — кицунэ.





Изображение

Инари может изображаться в образе как мужчины, так и женщины. Самые популярные образы Инари — молодая девушка, старик, нагруженный рисом, и андрогинный бодхисаттва.[2] Ни один из этих взглядов не является единственно верным; пол божества варьирует в соответствии с местными традициями и личными верованиями.[2] Из-за тесных ассоциаций с кицунэ Инари часто представляется людьми в образе лисы; однако, и синтоистские, и буддийские священники отрицают правильность таких представлений.[2] Инари также может являться в облике змеи или дракона, а в одной из сказок она является злому человеку в образе гигантского паука — чтобы преподать тому урок.

Иногда Инари отождествляется с другими мифологическими персонажами. Так, некоторые учёные сопоставляют её с Уканомитамой классической японской мифологии или с Укэмоти из хроник «Кодзики»; другие отождествляют её с богиней Тоёукэ. Некоторые отождествляют Инари со всеми божествами зерновых культур.[3][4]

Женский аспект Инари часто отождествляется или сливается с буддийским божесттвом Дакинитэн (японским вариантом индийских дакини[5]), а также с Бэндзайтэн — одной из семи богов счастья.[6] Дакинитэн изображается в виде женщины или бодхисаттвы, летящих на белой лисе.[5] Связь Инари с буддизмом могла возникнуть в VIII веке, когда буддийский монах Кукай, основатель школы Сингон, возглавил храм То-дзи в Киото и в качестве покровителя храма выбрал Инари.[1] Таким образом, Инари и по сей день тесно ассоциируется со школой Сингон.

Инари часто почитается как собирательный образ трёх божеств («Инари сандза»); со времён периода Камакура их число иногда увеличивается до пяти («Инари годза»). Однако, состав этих божеств не был постоянным, в него включались различные ками: Идзанаги, Идзанами, Вакумусуби, Уканомитама, Сарутахико, Омияномэ, Танака, Укэмоти и др.[7]

Важные символы Инари — лиса и драгоценный камень, исполняющий желания. Другие распространённые элементы изображений Инари и (иногда) её кицунэ — серп, связка или мешок риса, меч. Другая её принадлежность, хотя и малоизвестная, — хлыст, которым Инари могла сжигать крестьянские посевы риса.

История

Происхождение культа Инари не совсем ясно. Современные кандзи, обозначающие имя Инари, впервые были использованы в историческом трактате «Руидзю Кокуси» (яп. 類聚国史 руидзю: кокуси) в 892 году. Ранее использовались другие наборы кандзи с тем же фонетическим чтением; в большинстве из них упоминался рис. Большинство учёных сходятся на том, что имя Инари образовано от слова инэнари (яп. 稲成り «растущий рис»).[8] Известно, что в 711 году (официальная дата основания храма на горе Инари в Фусими-ку) поклонение Инари уже существовало. Историки (например, Кадзуо Хиго) считают, что культ Инари проводился за века до этой даты; они предполагают, что клан Хата ввёл официальное почитание богини как ками земледелия в конце V века.[9] В классической японской мифологии имя Инари не упоминается.[10]

В период Хэйан популярность культа Инари увеличилась. В 823 году монах Кукай «назначил» её покровителем храма То-дзи, во главу которого его поставил император Сага. В 827 году двор пожаловал Инари пятый разряд. Впоследствии положение Инари возросло, и в 942 году император Судзаку даровал ей высший разряд — в благодарность за подавление мятежей. Храм Инари в Фусими-ку был в то время одним из двадцати двух, находившихся под покровительством императора.[11] Второй храм Инари, Такэнома Инари, был основан в конце IX века.

Популярность Инари продолжала расти. Храм в Фусими, уже успевший стать популярным местом паломничества, получил ещё большую известность, когда в 1072 году стал местом паломничества императора. К 1338 году храмовый праздник соперничал в роскоши с фестивалем Гион.[12]

Во время войны годов Онин весь комплекс храмов Фусими сгорел. На их восстановление ушло около тридцати лет; новое здание было освящено в 1499 году. В старом храме трём ками были посвящены отдельные здания; в новом храме пять ками почитались в одном здании. Также в новом святилище впервые построили буддийский храм, а в наследственное священство включили клан Када.[13]

Во время периода Эдо культ Инари распространился по Японии. Особенно важным он стал в Эдо.[14] Возможно, это распространение связано с передвижениями даймё (феодальных властителей). К XVI веку Инари стала покровительницей кузнецов и воинов (поэтому во многих японских замках есть её святилище), и даймё, переселяясь в новые владения, приносили её культ с собой.[14] Функции Инари продолжали расширяться: на побережье она стала защитницей рыбаков; в Эдо считалось, что она может предотвращать пожары. Она стала покровительницей актёров и проституток, так как её святилища часто находились вблизи кварталов, где они жили. Она стала почитаться как Инари — исполнительница желаний, божество удачи и благополучия. Затем ей стали приписывать способность излечивать от болезней; считалось, что она способна справиться с такими недугами, как кашель, зубная боль, переломы и сифилис.[15] Женщины просили у Инари даровать им детей.

После постановления правительства, согласно которому буддизм и синтоизм стали отдельными религиями, многие храмы Инари претерпели изменения. Например, в храме Фусими были снесены сооружения явно буддийские. Среди населения, однако, продолжали существовать смешанные формы культа.[16] В некоторых буддийских храмах (например, в Тоёкава Инари) продолжали почитать Инари; при этом утверждалось, что они посвящены какому-либо буддийскому божеству (часто Дакинитэн), которое простой народ принимал за Инари.[17]

В период Токугава, когда деньги заменили рис в качестве меры богатства, роль Инари как ками материального благополучия была распространена на все области, связанные с финансами, предпринимательством и промышленностью. В XVIII веке последователи Инари в монетном дворе Гиндза чеканили монеты, предназначенные для приношений Инари. На них были изображены две лисы и драгоценный камень либо иероглифы «долголетие» и «удача».[18]

Храмы и приношения

Инари — популярное божество: её храмы и святилища есть на большей части территории Японии. Согласно исследованию, проведённому в 1985 году Национальной ассоциацией синтоистских храмов, ей посвящены около 32 000 храмов — более трети от их общего числа.[19] В это число включены только храмы с постоянно служащими в них священниками; если включить в него маленькие придорожные и полевые, домашние и офисные святилища, небольшие храмы без постоянно работающих священников, а также буддийские храмы, оно станет, по крайней мере, на порядок больше.[20]

У входа к храмам Инари обычно стоят одно или несколько тории цвета киновари и несколько статуй кицунэ, часто украшенных красными ёдарэкакэ (нагрудниками), приносимыми в знак уважения. Красный цвет стал ассоциироваться с Инари из-за частого его использования в её храмах и тории.[21] В таком же стиле выполнены и дорожки, ведущие к расположенному на холме главному храму Инари в Киото. Статуи кицунэ иногда принимаются за саму Инари; они обычно располагаются парами, олицетворяя мужское и женское начала.[22] В своей пасти или под передней лапой эти статуи держат некий символический предмет, чаще всего драгоценный камень и ключ, но иногда также сноп риса, свиток или лисёнка. Почти во всех храмах Инари, вне зависимости от их размеров, имеется хотя бы пара таких статуй, находящихся обычно по бокам храма, на алтаре или перед главным святилищем.[22] Они редко бывают реалистичными; чаще всего стилизованы, изображают сидящее животное с хвостом, поднятым вверх. Несмотря на общее сходство, все статуи — одиночные, особенные; едва ли можно встретить две одинаковые.[23][24]

Чтобы ублажить кицунэ, посланников богини, им подносятся приношения в виде риса, сакэ и другой пищи; ожидается, что тогда они встанут перед Инари на сторону подносящего.[25] Ещё одно популярное приношение — инари-дзуси, суши-роллы с начинкой из жареного тофу. Жареное тофу считается любимой едой японских лис, а уголки роллов инари-дзуси похожи на лисиные уши, усиливая тем самым ассоциации.[26] Священники обычно не подносят их божеству, но в магазинах у храмов Инари часто можно увидеть жареное тофу, продаваемое богомольцам.[27] Верующие часто приносят в святилища статуэтки лисиц, а временами храмам дарятся их набитые чучела. В своё время в храмах жили живые лисы, и их чтили; в настоящее время этот обычай вышел из употребления.[28]

Фестиваль

Традиционным днём празднований в честь Инари был первый день лошади (шестой день) второго месяца (нигацу но хацуума) по лунно-солнечному календарю.

В некоторых областях острова Кюсю празднества или период молений начинаются в ноябре, за пять дней до полнолуния, и длятся иногда целую неделю. Они сопровождаются ежедневным приношением в святилище Инари даров в виде продуктов из риса и получением защитных амулетов омамори.

Напишите отзыв о статье "Инари (богиня)"

Примечания

  1. 1 2 * Reader Ian. Simple Guides: Shinto. — Kuperard, 2008. — P. 20,69. — ISBN 1857334337.
  2. 1 2 3 Smyers, Karen Ann. The Fox and the Jewel: Shared and Private Meanings in Contemporary Japanese Inari Worship. Honolulu: University of Hawaii Press, 1999. 8
  3. Smyers 7, 77—78
  4. Ashkenazy, Michael. Handbook of Japanese Mythology. Santa Barbara, California: ABC-Clio, 2003. 67—68
  5. 1 2 Smyers 82—83
  6. Schumacher, Mark [www.onmarkproductions.com/html/oinari.shtml Oinari]. A to Z Photo Dictionary of Japanese Buddhist & Shinto Deities (September 1995). Проверено 17 февраля 2007. [www.webcitation.org/65lfrO2d2 Архивировано из первоисточника 27 февраля 2012].
  7. Smyers 151—155
  8. Smyers 15
  9. Higo, Kazuo. «Inari Shinkō no Hajime.» Inari Shinkō (ed. Hiroji Naoe). Tokyo: Yūzankaku Shuppan, 1983.
  10. Smyers 16
  11. Smyers 17—18
  12. Smyers 18
  13. Smyers 18—19
  14. 1 2 Smyers 20
  15. Smyers 94, 137—138, 160
  16. Smyers 22
  17. Smyers 25
  18. Smyers 133
  19. Okada, Shōji. «Reii-jin to Sūkei-kō.» Nihon Shūkyō Jiten (1985). 73—80.
  20. Gorai, Shigeru. Inari Shinkō no Kenkyū. Okayama: Sanyō Shimbunsha, 1985. 3
  21. Smyers 60, 177
  22. 1 2 Smyers 93
  23. Smyers 93, 164
  24. Hearn, Lafcadio. Glimpses of Unfamiliar Japan. [www.gutenberg.org/etext/8130 Project Gutenberg e-text edition], 2005. 152—153. Retrieved on February 19, 2007.
  25. Hearn 154
  26. Smyers 96
  27. Smyers 95
  28. Smyers 88-89

Источники

  • Ashkenazy, Michael. Handbook of Japanese Mythology. Santa Barbara, California: ABC-Clio, 2003. ISBN 1-57607-467-6
  • Smyers, Karen Ann. The Fox and the Jewel: Shared and Private Meanings in Contemporary Japanese Inari Worship. Honolulu: University of Hawaii Press, 1999. ISBN 0-8248-2102-5

Ссылки

  • [www.geocities.jp/general_sasaki/tamatsukuri_shrine.html Tamatsukuri Inari Shrine]

Отрывок, характеризующий Инари (богиня)

– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.


С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.