Инашвили, Александр Иович

Инашвили Александр Иович
Дата рождения	11 (23) августа 1887(1887-08-23)
Место рождения	Тифлис, Российская империя
Дата смерти	4 июня 1958(1958-06-04) (70 лет)
Место смерти	Тбилиси, Грузинская ССР, СССР
Страна	СССР
Профессии	камерный певец, оперный певец, театральный режиссёр, режиссёр оперы, педагог
Награды

Александр (Сандро) Иович Инашвили (груз. ალექსანდრე იობის ძე ინაშვილი; сценический псевдоним — Инаев; настоящее имя — Сандро) 1887—1958) — грузинский оперный певец (лирико-драматический баритон), театральный режиссёр, педагог. Народный артист СССР (1950).

Биография

Александр Инашвили родился 11 (23) августа 1887 года, (по другим источникам - в 1889 году) в Тифлисе (ныне - Тбилиси) в семье столяра.

В 1907 году, после смерти отца оставил гимназию, работал молотобойцем в кузнечном цеху железнодорожных мастерских, позднее (до 1911) работал там же в бухгалтерии.

С детских лет пел в хоре под управлением С. Кавсадзе, в 1908—1910 годах — в хоре «Народного музыкального общества» под управлением Н. Сулханишвили.

С 1910 года брал уроки пения у Н. Коваленского. В 1916 году окончил Тифлисское музыкальное училище (с 1917 - Тифлисская консерватория) по классу пения Е.К. Ряднова (1911—1916).

В 1912 году дебютировал на сцене тифлисского Народного дома в партии Эскамильо («Кармен» Ж. Бизе). Позднее пел в антрепризе С. Евлахова, с которой гастролировал в Кутаиси, Батуми, Сухуми, Баку, Грозном и других городах.

С 1916 года — ведущий солист Тбилисского театра оперы и балета, с 1933 — заведующий художественной частью театра.

В 1923 году, по совету А. Сумбаташвили-Южина совершенствовался в Милане (Италия) у Э. Джеральдони, затем выступал на сцене оперного театра города Мачерата в операх «Кармен», «Фаворитка» Г. Доницетти, «Трубадур» Дж. Верди. В 1925 году победил на конкурсе вокалистов в Милане и был приглашен в оперный театр Мадрида, где пел в «Аиде» Дж. Верди, «Трубадуре», «Тоске» Дж. Пуччини, «Андре Шенье» У. Джордано и «Кармен».

Гастролировал в Москве (Большой театр, 1925), Ленинграде (1932), Ереване, Баку, Харькове.

Выступал в концертах и как камерный певец. Записывался на грампластинки.

Александр Инашвили один из основоположников грузинского оперного искусства. Создал множество вокально-сценических образов в грузинских операх, а также в классических операх на русском языке (в репертуаре было около 50 партий). Обладал подвижным, глубоким (в среднем и нижнем регистрах) голосом исключительно красивого тембра и широкого диапазона.

В конце 1920-х — начеле 30-х годов поставил на сцене Тбилисского оперного театра «Аиду» Дж. Верди и «Евгения Онегина» П. Чайковского.

С 1927 года вел педагогическую работу в Тбилисской консерватории, где на протяжении пяти лет руководил оперным классом и вокальной кафедрой, затем вел класс сольного пения (с 1942 — профессор). Среди его учеников М. Амиранашвили, Н. Джапаридзе, Ш. Кикнадзе, П. Томадзе, И. Шушания, П. Заамешвили, Т. Такидзе-Орджоникидзе.

Вел активную музыкально-общественную деятельность: был членом правления профсоюза работников искусств, художественных советов Тбилисского оперного театра, консерватории, жюри конкурсов.

В 1946 году вступил в КПСС.

Александр Инашвили умер 4 июня 1958 года в Тбилиси. Похоронен в Дидубийском пантеоне.

Звания и награды

• Народный артист СССР (1950)
• Орден Ленина
• Орден «Знак Почёта» (1937)
• 1 орден
• Медали.

Вокальные партии

• 1919 — «Абесалом и Этери» З. Палиашвили — Мурман (первый исполнитель)
• 1919 — «Сказание о Шота Руставели» Д. Аракишвили — Мгосани
• 1922 — «Лейла» В. Долидзе — Реваз, Теймураз
• 1937 — «Коварная Дареджан» М. Баланчивадзе — Гоча
• «Даиси» З. Палиашвили — Казио
• «Евгений Онегин» П. Чайковского — Онегин
• «Кармен» Ж. Бизе — Эскамильо
• «Ладо Кецховели» Г. Киладзе
• «Севильский цирюльник» Дж. Россини — Фигаро
• «Борис Годунов» М. Мусоргского — Борис Годунов
• «Демон» А. Рубинштейна — Демон
• «Фауст» Ш. Гуно — Мефистофель, Валентин
• «Князь Игорь» А. Бородина — Князь Игорь
• «Царская невеста» Н. Римского-Корсакова — Грязной
• «Пиковая дама» П. Чайковского — Елецкий
• «Измена» М. Ипполитова-Иванова — Отар-бег
• «Гугеноты» Дж. Мейербера — Граф де Невер
• «Риголетто» Дж. Верди — Риголетто
• «Травиата» Дж. Верди — Жермон
• «Аида» Дж. Верди — Амонасро
• «Сельская честь» П. Масканьи — Альфио
• «Таис» Ж. Массне — Атанаэль
• «Тангейзер» Р. Вагнера — Вольфрам
• «Тоске» Дж. Пуччини — Скарпиа.

Фильмография

• 1928 — Казаки — Оленин

Отрывок, характеризующий Инашвили, Александр Иович

Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.



Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.