Инбер, Вера Михайловна

Инбер Вера Михайловна
Имя при рождении:	Вера Моисеевна Шпенцер
Дата рождения:	28 июня (10 июля) 1890(1890-07-10)
Место рождения:	Одесса, Херсонская губерния, Российская империя
Дата смерти:	11 ноября 1972(1972-11-11) (82 года)
Место смерти:	Москва, СССР
Гражданство:	Российская империя, СССР
Род деятельности:	поэтесса, прозаик, переводчик
Направление:	конструктивизм, социалистический реализм
Жанр:	проза, стихотворение, поэма, рассказ, очерк
Язык произведений:	русский
Премии:
Награды:

Ве́ра Миха́йловна И́нбер (урождённая Шпенцер; 1890—1972) — русская советская поэтесса и прозаик.

Лауреат Сталинской премии второй степени (1946).

Биография

Вера Инбер родилась 28 июня (10 июля) 1890 год в Одессе в еврейской семье. Её отец, Моисей Липович (Филиппович) Шпенцер (1860—1927), был владельцем крупной типографии (с литографией и бланкоиздательством) и председателем товарищества научного издательства «Матезис» (1904—1925), купцом второй гильдии. Мать её, Фанни Соломоновна Шпенцер (в девичестве Гринберг), была учительницей русского языка и заведующей казённым еврейским девичьим училищем. В их семье с 9 до 15 лет жил и воспитывался Лев Троцкий (двоюродный брат отца) в пору своей учёбы в реальном училище в Одессе в 1889—1895 годах.

Инбер краткое время посещала историко-филологический факультет на одесских Высших женских курсах. Первая публикация появилась в одесских газетах в 1910 году («Севильские дамы»).

Вместе с первым мужем, Натаном Инбером, жила в Париже и Швейцарии в течение четырёх лет — в 1910—1914 годах. В Париже она издала за свой счёт первый сборник стихов. Сотрудничала с рядом столичных и провинциальных русских изданий.

В 1914 году вернулась в Одессу, а в начале 20-х переехала в Москву. В это же время, как и многие другие поэты, принадлежала к литературной группе, в её случае, к «Литературному центру конструктивистов». Кроме того начала работать журналистом, писала прозу и очерки, ездила по стране и за рубеж (в 1924—1926 годах в качестве корреспондента жила в Париже, Брюсселе и Берлине).

Второй раз с 1920 года была замужем за знаменитым электрохимиком, профессором А. Н. Фрумкиным. В 1927 году приняла участие в коллективном романе «Большие пожары», публиковавшемся в журнале «Огонёк». Одна из авторов книги «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина» (1934).

Проведя три года в блокадном Ленинграде во время Великой Отечественной войны, Инбер отобразила жизнь и борьбу жителей в стихах и прозе. Во время блокады в 1943 году стала членом ВКП(б). Третий её муж, профессор Илья Давидович Страшун, был ректором 1-го медицинского института в осаждённом городе.

Переводила поэтические произведения Т. Г. Шевченко и М. Ф. Рыльского с украинского, а также таких зарубежных поэтов, как П. Элюар, Ш. Петефи, Я. Райнис и других.

В. М. Инбер умерла 11 ноября 1972 года. Похоронена на Введенском кладбище в Москве.

Именем Веры Инбер назван бывший Стурдзовский переулок в Одессе.

Семья

• Муж (1910—1914) — Натан Осипович Инбер, журналист, литератор, известный под литературным псевдонимом Нат Инбер, сотрудник «Одесских новостей» (сын члена редколлегии «Одесских новостей» Осипа Абрамовича Инбера, известного под псевдонимом Кин).
  • Дочь — писательница Жанна Владимировна Инбер (в замужестве Гаузнер; 1912—1962).
• Второй муж (с 1920 года) — Александр Наумович Фрумкин, физикохимик, академик АН СССР.
• Третий муж — Илья Давыдович Страшун (1892—1967), историк медицины, организатор здравоохранения, академик АМН СССР (1944).

Награды и премии

• Сталинская премия второй степени (1946) — за поэму «Пулковский меридиан» и ленинградский дневник «Почти три года»
• два ордена Трудового Красного Знамени
• орден «Знак Почёта» (1939)
• медали

Адреса в Ленинграде

• С августа 1941 по 1946 — улица Льва Толстого, 6.

Адреса в Москве

«Дом писательского кооператива» — Камергерский переулок, 2

Избранные сборники и произведения

• Печальное вино. — Париж, 1914.
• Горькая услада. — Пг.-М., изд. Вольф, 1917.
• Бренные слова. — Одесса: изд. автора, 1922. — 68 с.
• Портной и чайник. — М.-Л.: Радуга., 1925
• Цель и путь. — М.: ГИЗ, 1925.
• Рассказы. — М.: Огонек, 1925.— 48 с.
• Крошки сороконожки. — Л.-М, 1925
• Уравнение с одним неизвестным. — М.-Л.: ЗиФ, 1926.
• Его животные. — М., Никитинские субботники, 1926.
• Мальчик с веснушками. — М.: Огонек, 1926. — 32 с.
• Маляры. — Л.: ГИЗ, 1926.
• Парикмахер. — Л.: ГИЗ, 1926.
• Столяр. — Л.: ГИЗ, 1926.
• Соловей и роза. — М.-Л., 1926
• Ловец комет. — М.-Л.: ЗиФ, 1927.
• Сыну, которого нет. — М.-Л., 1927.
• Бывают исключения. — Л.: ЗиФ, 1927.
• Тройка разных. — М.: «Огонек», 1927.
• Пуговица с мясом. — М.-Л., 1927
• Чеснок в чемодане. — М.-Л., 1927
• Солнечный заяц. — М.-Л.: ГИЗ., 1928
• Сочинения. Кн. 1-6. — Харьков, 1928-1930.
• Америка в Париже. — М.-Л., 1928.
• Соловей и роза. — 1928.
• Место под солнцем. — Берлин; «Петрополис», 1928.
• Печень Хаима Егудовича. — М.-Л., 1928
• Плоды и корни. — М.-Л., 1928
• Тосик. Мура и "ответственный коммунист". — М., изд. Мириманова, 1928
• Крошки сороконожки. — Л., 1929
• Так начинается день. — 1929.
• Стихи. — Х.: Пролетарий, 1929.
• Кресло, стул и табурет. — Киев: Культура, 1930.
• Похищение Европы. — М.-Л., 1930.
• Вполголоса. — 1932.
• Стихи. — М.: Журн.-газ. об-ние, 1932. — 32 с.
• Стихи. — М.: Федерация, 1932. — 124 с.
• Избранные произведения. — М., ГИХЛ, 1933.
• Избранные стихи. — М., Советская литература, 1933.
• Избранные произведения. — М., Гослитиздат, 1934.
• Избранные стихи. — М., 1935.
• Переулок моего имени. — М., Гослитиздат, 1935.
• Избранное.  — М., 1936
• Союз матерей. — М., 1938.
• Путевой дневник. — М., Гослитиздат, 1939 .
• Весна в Самарканде. — 1940.
• Сдается квартира. — М., Л.: Детиздат, 1941. — 16 с.
• Путевой дневник. — М., Правда, 1941.
• Душа Ленинграда. — Гослитиздат, 1942, 1943.
• Пулковский меридиан. — 1942, 1943,1944.
• О Ленинграде. — Л., 1943.
• Почти три года. Ленинградский дневник. — М.. 1946, 1947.
• Домой, домой. — М., Детгиз, 1946. — 16 с.
• Три недели в Иране. — 1946.
• Пулковский меридиан. — М., Правда, 1946.
• Избранное. — М., Гослитиздат, 1947.  — 584 с.
• Избранное. — М.: Советский писатель, 1947.  — 256 с.
• Стихи: Избранные для детей. — М., 1947.
• Избранная проза. — М., 1948
• Рассказы о детях. — М., 1948
• Домой, домой. — Молотов, 1949
• Избранное. — М.: Гослитиздат, 1950.  — 604 с.
• Путь воды. — М., 1951.
• Поэмы и стихи. — М.: Советский писатель, 1952. — 196 с.
• Избранная проза. — М., 1952
• Избранные произведения. В 2-х тт. — М., Гослитиздат, 1954, 1955.
• Как я была маленькая. — М., 1954.
• Книга и сердце. — М.-Л: Детгиз, 1954.
• Приключения сосульки. — М., 1955.
• Как я была маленькая. — М., 1956.
• Как я была маленькая. — Минск, 1956.
• Стихи и поэмы. — М., 1957.
• Вдохновение и мастерство. — М., 1957.
• Избранные произведения. В 3-х тт. — М., Гослитиздат, 1958.
• Апрель. Стихи о Ленине. — М., 1960.
• Вдохновение и мастерство. — М., 1961.
• Как я была маленькая. — М., 1961.
• Книга и сердце. — М.: Детгиз, 1961.
• Апрель. Стихи о Ленине. — М., 1963.
• За много лет. Статьи, воспоминания. — М., 1964.
• Собрание сочинений. В 4-х тт. — М., Художественная литература, 1965—1966.
• Страницы дней перебирая. — М., 1967.
• Стихи. — М., Художественная литература, 1967.
• Почти три года. — М., 1968
• Анкета времени. — М., Детская литература, 1971.
• Избранная проза. — М., Художественная литература, 1971.

Современные издания

• Смерть луны. — М.: Текст, 2011. (Сборник рассказов 1924—1938 годов.)
• Сеттер Джек. — М.: Текст, 2011. (Сборник детских стихов.)

Источники

• Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. — М. : РИК «Культура», 1996. — XVIII, 491, [1] с. — 5000 экз. — ISBN 5-8334-0019-8.</span>

Ссылки

• [e-lingvo.net/library_search?type=advanced&search_author=%C8%ED%E1%E5%F0&search_cat=4 Стихи Веры Инбер] в [e-lingvo.net библиотеке филолога E-Lingvo.net]
• [www.stihi-rus.ru/1/Inber/ Вера Инбер: стихи] в [www.stihi-rus.ru/page3.htm Антологии русской поэзии]

Отрывок, характеризующий Инбер, Вера Михайловна

Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.