Гаузнер, Жанна Владимировна

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Гаузнер и Инбер

Жанна Владимировна Гаузнер
Имя при рождении:	Жанна Натановна Инбер
Род деятельности:	писатель, переводчик
Дата рождения:	10 сентября 1912(1912-09-10)
Место рождения:	Париж, Франция
Гражданство:	Франция Франция СССР СССР
Дата смерти:	9 сентября 1962(1962-09-09) (49 лет)
Место смерти:	Ленинград, СССР
Отец:	Натан Осипович Инбер
Мать:	Вера Михайловна Инбер
Супруг:	Григорий Осипович Гаузнер, Юрий Александрович Оснос, Михаил Григорьевич Шапиро

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Жанна Владимировна Гаузнер (урождённая Жанна Натановна Инбер; 28 августа (10 сентября) 1912, Париж — 9 сентября 1962, Ленинград) — русская советская писательница и переводчица.

Биография

Родилась в семье журналиста Натана Осиповича Инбера (известного под литературным псевдонимом Нат Инбер) и поэтессы Веры Михайловны Инбер. Дед со стороны отца — журналист, сотрудник редколлегии «Одесских новостей» Осип Абрамович Инбер (известный под литературным псевдонимом Кин). Дед со стороны матери — крупный одесский книгоиздатель, владелец типографии (с литографией и бланкоиздательством) Моисей Липович (Филиппович) Шпенцер (1860—1927), двоюродный брат Льва Троцкого, оказавший на последнего большое влияние. В 1914 году родители вернулись в Одессу.

В 1919 году родители расстались, отец через Константинополь эмигрировал в Париж, а мать вторично вышла замуж за физикохимика А. Н. Фрумкина и вскоре переехала в Москву. С 1925 года Жанна Инбер жила у отца в Париже, с 1932 года вновь в Москве. В 1939 году окончила Литературный институт имени А. М. Горького.

С 1945 года и до конца жизни — в Ленинграде.

Дебютировала автобиографической повестью «Париж — весёлый город» в 1934 году. Жанна Гаузнер — автор повестей и романов «Париж — весёлый город», «Я увижу Москву», «Мальчик и небо», «Вот мы и дома», «Конец фильма». Написала сценарий к короткометражному фильму «Юность» (новелла «Тётка с фиалками», 1963). Переводила с французского на русский и с русского на французский язык. Была одной из последних, кто общался с Мариной Цветаевой, которая провела в её комнате в доме писателей свою последнюю ночь.

Умерла от цирроза печени (или острого гепатита). Похоронена на Богословском кладбище в Ленинграде.

Личная жизнь

Муж — писатель и публицист Григорий Осипович Гаузнер (умер от менингита в 1934 году). Второй муж — драматург, переводчик и критик Юрий Александрович Оснос (1911—1978), доцент ИФЛИ (их годовалый сын умер в Чистополе в 1942 году). Третий муж — кинорежиссёр Михаил Григорьевич Шапиро.

Книги

• Париж — весёлый город. М.: Советский писатель, 1935.
• Вот мы и дома. М.: Советский писатель, 1948.
• Я увижу Москву! (роман). Л.: Советский писатель, Ленинградское отделение, 1953.
• Я увижу Москву. Л.: Лениздат, 1955.
• Мальчик и небо. Л.: Лениздат, 1963.
• Конец фильма. Л.: Лениздат, 1963.
• Мальчик и небо. Париж — весёлый город. Конец фильма. М.: Советский писатель, 1966. — 437 с.

Отрывок, характеризующий Гаузнер, Жанна Владимировна

– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.