Ингигерда

Ингигерда швед. Ingegerd Olofsdotter
великая княгиня киевская

Ингигерда (швед. Ingegerd Olofsdotter, на Руси Ирина, ин. Анна, 1001, Сигтуна, Швеция — 10 февраля 1050) — великая княгиня киевская — вторая жена великого князя киевского Ярослава Владимировича Мудрого, дочь первого христианского короля Швеции Олафа Шётконунга и королевы Эстрид (Астрид, швед. Estrid, по происхождению из ободритов), мать великих князей киевских Изяслава Ярославича, Святослава Ярославича и Всеволода Ярославича. В Русской Православной Церкви почитается как Анна Новгородская, память: 10 (23) февраля и 4 (17) октября (вместе с сыном благоверным князем Владимиром Ярославичем) по юлианскому календарю.

Очевидно, принимала активное участие в государственных делах, особенно в связях Руси со странами Северной Европы, а также сыграла положительную роль в отношениях между Великим Княжеством Киевским и Полоцким княжеством. Основала в Киеве первый женский монастырь.

Биография

Ингигерда, принцесса Швеции, должна была выйти замуж за короля Норвегии Олафа II — в качестве гарантии мира между Швецией и Норвегией в соответствии с решением тинга в Уппсале в 1017 году. Свадьба должна была состояться осенью на границе двух государств на берегу реки Эльв. В соответствии с достигнутыми соглашениями осенью 1018 года Олаф II прибыл на границу для свидания с невестой и её отцом, но их там не оказалось. Отправленные в Швецию гонцы привезли неутешительное известие: ещё летом к Олафу Шётконунгу прибыли послы от новгородского «Конунга Ярицлейва», шведский король выдал свою дочь за будущего Киевского князя и правителя всея Киевской Руси Ярослава (Мудрого), сына Владимира Святославича, который княжил тогда в Новгороде. Олаф II женился на сводной сестре Ингигерды Астрид.

В Новгород Ингигерда прибыла летом 1019 года. Исследователи^[кто?] предполагают, что её свита состояла из представителей европейской знати — с ней на Русь прибыли изгнанные из Англии дети короля Эдмунда Железнобокого Эдуард и Эдмунд.

Судя по «Сагам об Олафе Святом» Снорри Стурлусона, по брачному договору принцесса Ингигерда получила в приданое город Альдейгаборг (до 1703 года Ладога, ныне село Старая Ладога) с прилегающими землями, которые, согласно гипотезе А. М. Шёгрена, на западе получили с тех пор название Ингрии (земли Ингигерды, по финскому произношению — «Инкеринмаа»), а посадником (ярлом) Ладоги (Альдейгаборга) по просьбе Ингигерды был назначен ярл Вестергётланда Рёгнвальд Ульвссон, её родственник по материнской линии.

В «Пряди об Эймунде» о приданом Ингигерды не упоминается, есть лишь упоминание о том, что ярл Ронгвальд владел Альдегиоборгом и остался владеть им и после заключения мирного договора между Ярославом и Брячиславом.

В Новгороде Ингигерда перешла в восточный (православный) обряд под именем Ирина (созвучным с Ингигердой). Считается^[кем?], что Ингигерда с детства знала славянский язык, так как её мать, королева Астрид, была дочерью ободритского князя.

Ингигерда была второй женой Ярослава, так как первую супругу русского князя в 1018 году захватил в плен польский король Болеслав и вместе с сёстрами Ярослава навсегда увёз в Польшу. Предположительно, именно первая жена родила Ярославу сына Илью, умершего в детстве.

Роль в государственных делах

Вероятно, Ингигерда играла значительную роль в политике мужа и государственных делах. «Сага об Эймунде» сообщает нам, что Ярослав послал её возглавить войско, посланное им против Брячислава. Позже, оказавшись в плену, она выступила (хотя и по принуждению) миротворцем в споре между князьями Ярославом и Брячиславом, которые согласились с её решением. Ей же отводилась роль арбитра в дальнейших спорах между этими князьями.

Согласно «Саге об Эймунде», она лично вместе с ярлом Рогнвальдом, сыном Ульфа принимала участие в попытке убийства конунга Эймунда. Перед попыткой убийства Эймунд отзывался о ней так:

…— Я ей не доверяю, потому, что она умнее Конунга (Ярислейфа = Ярослава), но не хочу уклоняться от беседы с нею.

Роль в международных отношениях

Ингигерда оказала большое влияние на отношения Руси со странами Северной Европы.

После завоевания Англии датчанами в 1016 году сыновья английского короля Эдмунда Железнобокого и племянники короля Эдуарда Исповедника английские принцы Эдуард и Эдмунд бежали сначала в Ладогу, потом в Новгород, затем в Киев к Ярославу и Ингигерде, а затем в Венгрию.

В Новгороде долго гостил её бывший жених, изгнанный норвежский король Олаф II с малолетним сыном. Как говорят, во время пребывания Олафа в Новгороде Ингигерда «имела с ним тайную любовную связь». Ингигерда убедила Олафа оставить его сына Магнуса на Руси. Принц Магнус вернулся на родину только тогда, когда княгиня убедилась, что норвежцы отдадут ему престол отца, погибшего сразу после возвращения в Норвегию в 1030 году.

Иногда утверждается, что она научила своих детей скандинавским языкам, и они знали саги.

В христианстве

Великая княгиня основала в Киеве первый женский монастырь во имя своей покровительницы — святой великомученицы Ирины и, по обычаю того времени, не только заботилась о монастыре, но и управляла им.

В 1045 году Ярослав и Ингигерда направились в Новгород из Киева на закладку Софийского собора.

По одной из версий, умерла в Новгороде 10 февраля 1050 года (или 1049—1051), а по другой:

Овдовев в 1054 году, она постриглась в монахини под именем Анна и скончалась в Новгороде 10 февраля 1056 года, приняв перед смертью схиму. Постриг Ирины-Ингигерды был первым в великокняжеском доме, с него началась традиция пострижения русских князей и княгинь после исполнения ими долга правителей народа.

Церковное почитание погребенной в новгородском Софийском соборе княгини Анны, жены князя Ярослава Мудрого, установлено в 1439 году Новгородским архиепископом Евфимием II. Она принимается за мать святого князя Владимира Ярославича. Днями её памяти стали 10 (23) февраля и 4 (17) октября. Анна — небесная покровительница Великого Новгорода.

При возвращении Церкви в 1991 году Софийского собора Новгорода мощи святой Анны вновь стали доступны для поклонения верующих.

Также существует предположение, что Ингигерда и Анна — два разных лица. Возможно, первая жена Ярослава (до 1019; вероятно, Анна) в 1018 была захвачена в Киеве в плен польским королём Болеславом Храбрым вместе с сёстрами Ярослава и навсегда увезена в Польшу или умерла около 1018 года и похоронена в новгородском Софийском соборе, а Ингигерда, мать князя Владимира Ярославича, была второй женой князя Ярослава и по этой версии похоронена в Софийском соборе Киева в одной мраморной гробнице со своим мужем, но останков Ярослава и Ингигерды там пока не обнаружено.

Предки

Эрик Анундсон

Бьёрн Эриксон

Эрик VI (король Швеции)

Олаф (король Швеции)

Скоглар-Тосте

Сигрид Гордая

Ингигерда

король ободритов

Эстрид Ободритская

Дети

Сыновья

• Владимир Ярославич, князь новгородский.
• Изяслав I Ярославич, женился на дочери польского короля Мешко II княгине Гертруде.
• Святослав II Ярославич, от двух браков оставил 5 сыновей.
• Всеволод Ярославич, женился на греческой царевне Анастасии (по другим сведениям — Марии), от брака с которой родился князь Владимир Мономах.
• Вячеслав Ярославич, женился на германской принцессе Оде Леопольдовне, графине Штаденской.
• Игорь Ярославич, женился на германской принцессе Кунигунде, графине Орламиндской.

Происхождение жены одного из сыновей — германской принцессы Оды, дочери Леопольда, — является спорным фактом в части принадлежности к роду Штаденов (правителям Северной марки) или к Бабенбергам (правителям Австрии до Габсбургов). Спорным является и то, чьей женой была Ода — Владимира, Святослава или Вячеслава. Сегодня господствующей является точка зрения, что Ода Леопольдовна была женой Святослава и происходила из рода Бабенбергов.

Дочери

• Елизавета (в замужестве — Эллисава) стала женой норвежского короля Харальда Смелого.
• Анастасия (в замужестве — Агмунда) стала женой короля Венгрии Андраша I.
• Анна, вышла замуж за короля Франции Генриха I. Во Франции она стала известна как Анна Киевская.
• по одной из версий, Агата Киевская.

Спорные вопросы генеалогии

• см. подробнее в статье о Ярославе Мудром.

Образ Ингигерды в кино

• Ярослав Мудрый (1981; СССР) режиссёр Григорий Кохан, в роли Ингигерды Людмила Смородина.

Ссылки

• [www.orthedu.ru/ch_hist/st-irina/irina.htm И.Самсонов.Супруга Ярослава Мудрого — благоверная княгиня Ирина и её роль в отношениях Руси со Скандинавией\\ «Образование и Православие»]

Отрывок, характеризующий Ингигерда

– Вы казак?
– Казак с, ваше благородие.
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.


Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.