Ингушский конный полк
Ингушский конный полк — национальная (туземная) кавалерийская часть русской императорской армии. Входил в состав Кавказской туземной конной дивизии.
Содержание
Формирование и кампании полка
О формировании четырёхсотенного конного полка из ингушей Назрановского округа было объявлено 9 августа 1914 года. Сбором добровольцев занимался старший помощник начальника Назрановского округа подполковник Эдиль-Султан Беймурзаев. 11 сентября во Владикавказ из Петербурга прибыл полковник Мерчуле, назначенный командиром Ингушского конного полка.
В первой половине октября полк, вместе с дивизией, передислоцировался в Подольскую губернию. 26 ноября полк в составе дивизии начал движение через Львов к Самбору, где должен был войти в состав 2-го кавалерийского корпуса Юго-Западного фронта. 8-9 декабря разъезды и разведывательные сотни 3-й бригады (Черкесский и Ингушский полки) Кавказской туземной конной дивизии впервые вступили в соприкосновение с противником в Карпатах. Ингушский полк вступил в первый бой с противником 13 декабря 1914 года у села Рыбне.
15 февраля 1915 года Ингушский полк вместе с Черкесским полком овладел важным опорным пунктом неприятеля на северо-западных подступах к городу Станиславову, дер. Цу-Бабино, а 18-19 февраля участвовал во взятии Станиславова.
2 мая захватил стратегический пункт, село Устье-над-Прутом. 25-26 мая участвовал в отражении наступления противника на р. Прут, у дер. Видынув и Тулава. 27 мая составлял арьергард дивизии при отступлении к Днестру, задержав противника на сутки и разбив австрийский пехотный батальон атакой у села Ясенево-Польное. 28 мая полк последим из частей 2-го кав. корпуса переправился на левый берег Днестра и занял оборону от Усечки до Залещиков. На следующий день был выведен в резерв, но в связи с переправой противника на левый берег Днестра в пешем строю (три сотни из четырёх) был выдвинут на усиление позиций 1-й бригады дивизии у Жежавы.
В июне-июле 1915 года полк охранял берег Днестра у села Ивание. 5-6 июля 2-я и 3-я сотни участвовали в ночном бою у дер. Колодрубки, отразив наступление превосходящих сил противника.
1 сентября дивизия была переброшена в междуречье Стрыпи и Серета с задачей обеспечить левый фланг 11-го армейского корпуса, отражавшего натиск неприятеля южнее Тернополя. 27-29 сентября части дивизии с приданным 2-м батальоном Старооскольского пехотного полка вели бои у деревни Петликовце-Нове. 10 декабря дивизия была возвращена на левый берег Днестра, в район деревень Латач, Шутроминце, Усечко.
22 мая 1916 года дивизия перешла к преследованию выбитых с началом Брусиловского прорыва с укрепленных позиций австрийцев. 2-я и 3-я бригады, вошедшие в состав 33-го армейского корпуса 9-й армии 30 мая переправились через Днестр, чтобы вести наступление в направлении городов Тлумач и Станиславов.
15 июля 1916 года полк взял занятую германскими войсками укреплённую деревню Езераны, при в плен было взято 134 солдата и один офицер 48-го и 56-го германских пехотных полков, 230 немцев было убито. Полк захватил 2 тяжелых германских орудия целыми и 3 взорванными. 26 июля подразделения полка вместе с пехотинцами выбили противника из дер. Пшеничники.
В конце сентября 1916 года 1-я и 3-й бригады дивизии, включённой в состав 4-й армии вновь образованного Румынского фронта, были переброшены из района Станиславова в Лесистые Карпаты, юго-западнее городов Надворная и Ворохта. С начала декабря дивизия вступила в бои с немцами в Восточных Карпатах, близ городов Роман и Бакеу, юго-западнее Ясс.
Осенью в полку была сформирована 5-я сверхштатная («абрекская») сотня из абреков, «прощённых государем» за различные проступки. Сотней командовал осетин ротмистр Георгий Алексеевич Кибиров. Предполагалось перевести в пятисотенный состав и остальные полки дивизии, но в марте 1917 года Ставка отменила переформирование, приказав распределить всадников и офицеров «абрекской» сотни по другим сотням Ингушского полка.
В январе-феврале 1917 года дивизия была отведена в тыл и распределена по бессарабским сёлам для отдыха и пополнения. После февральской революции в полках сохранилась дисциплина.
В начале июня, в связи с готовящимся наступлением Юго-Западного фронта, дивизия вошла в состав 12-го армейского корпуса 8-й армии и была спешно переброшена в Галицию, в район города Станиславова. 25 июня дивизия перешла в наступление от Станиславова к городам Калушу и Долине. 26 июня 4-я сотня Ингушского полка атаковала превосходящие силы неприятеля у села Циенжув, обратив противника в бегство и захватив 8-дюймовое орудие. 27-го июня 3-я бригада дивизии вместе с частями 56-й пехотной дивизии заняла с боем переправу у дер. Блудники. 3-го июля полк в составе дивизии участвовал в бою под Новицей.
В начале июля 1917 года дивизия была переведена в состав разложившейся 11-й армии с целью укрепить рассыпающийся фронт. 10 июля дивизия выступила от Станиславова через Нижнев, переправилась через Днестр и двинулась через Чортков к реке Збруч, к государственной границе России 1914 года. 12 июля Ингушский полк, а за ним 1-я бригада были выдвинуты к дер. Мшанец для содействия 6-му армейскому корпусу в ликвидации прорыва противника у города Трембовля. С утра 14 июля 3-я бригада с двумя орудиями 16-й Донской казачьей батареи, а затем и с Татарским полком сдерживала наступление противника у селения Перемыловки, прикрывая отступление 6-го и 41-го армейских корпусов с позиции у Хоросткова и Сухостава за реки Гнила и Збруч. В ночь на 17 июля Ингушский полк был выделен в распоряжение командира 41-го армейского корпуса для несения разведывательной службы перед фронтом корпуса на правом берегу Збруча. Благодаря действиям подразделений полка, наступление противника было приостановлено на три дня, и пехота смогла закрепиться на восточном берегу реки Гнилы.
В августе 1917 года началась переброска Кавказской конной дивизии из Подольской губернии в в Псковскую губернию, к Новосокольникам, а оттуда на станцию Дно, где вошли в состав отдельной Петроградской армии генерала Крымова. Приказом Верховного Главнокомандующего генерала Корнилова №654 от 21 августа 1917 года Кавказская конная дивизия была развернута в Кавказский туземный конный корпус из двух дивизий. 2-ю бригаду 2-й Кавказской туземной конной дивизии должны были составить Ингушский, 1-й и 2-й Осетинские конные полки. 27 августа на станции Дно Черкесский и Ингушский полки были погружены в эшелоны для выдвижения к Петрограду. 28 августа эшелоны Ингушского полка прибыли на станцию Сусанино, откуда была направлена разведка в сторону Гатчины и Петрограда. 30 августа, после возвращения разведчиков, полк отошел за станцию Вырица, где расположился в ожидании распоряжений Временного правительства.
После Октябрьского переворота, в связи с падением Временного правительства, Кавказский конный корпус перешёл в подчинение Центральному Комитету Союза объединенных горцев Северного Кавказа и Дагестана, формально оставаясь под началом командующего Кавказской армией на Турецком фронте. Осенью полки дивизии вернулись в места первоначального формирования. Полковник Котиев в Назранском округе был избран начальником отряда по поддержанию мира между ингушами и терскими казаками.
1 декабря 1917 года было сформировано коалиционное Терско-Дагестанское правительство, в подчинении которому находились разбросанные по разным районам полки Кавказского конного корпуса. Командир корпуса Половцев попытался сохранить управление, изменив состав дивизий. Ингушский и Чеченский конные полки вошли в состав 2-й бригады 1-й Кавказской туземной конной дивизии.
В начале 1918 года части корпуса были распущены.
Командиры полка
- 11.09.1914-25.05.1917 — полковник Мерчуле, Георгий Алексеевич
- 25.05.1917-хх.хх.1917 — полковник Котиев, Арсланбек Байтиевич[1]
Знамя полка
Пожалован 21 января 1916 года простой штандарт образца 1900 года. Кайма красная, шитье серебряное. Навершие образца 1857 года (армейское) высеребренное. Древко темно-зеленое с высеребренными желобками. Государственный герб. Штандарт, вероятно, не был вручён, поскольку к октябрю 1916 года он еще не был изготовлен.
Известные люди, служившие в полку
- Мальсагов, Созерко Артаганович
- Марков, Анатолий Львович
- Принц Мюрат Наполеон Ахилович
- Светлейший Князь Михаил Николаевич Грузинский
- Светлов, Валериан Яковлевич
- Шабельский-Борк Пётр Николаевич
Память
4 июня 2012 года на территории Мемориала памяти и славы в Назрани открыт памятник Ингушскому конному полку Дикой Дивизии[2].
Напишите отзыв о статье "Ингушский конный полк"
Примечания
Литература
Ссылки
- [www.groznycity.ru/museum/history/markov/document4335_1.shtml А. Л. Марков. В Ингушском конном полку]
- [apsnyteka.narod2.ru/o/kavkazskaya_konnaya_diviziya_1914-1917_vozvraschenie_iz_nebitiya/chast_pervaya/index.html О. Л. Опрышко. Кавказская конная дивизия. 1914-1917. Возвращение из небытия]
Отрывок, характеризующий Ингушский конный полк
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.
Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.
17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.