Ингушский конный полк

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ингушский конный полк

Офицеры «Дикой Дивизии» на станции «Дзвиняч-Жежава». Крайний справа — командир Ингушского конного полка с 1917 года Котиев Асланбек Бейтиевич
Годы существования

1914-1918

Страна

Российская империя

Входит в

Кавказская туземная конная дивизия

Тип

кавалерия

Дислокация

Владикавказ

Участие в

Первая мировая война

Командиры
Известные командиры

Мерчуле, Георгий Алексеевич, Котиев, Арсланбек Байтиевич

Ингушский конный полк — национальная (туземная) кавалерийская часть русской императорской армии. Входил в состав Кавказской туземной конной дивизии.





Формирование и кампании полка

О формировании четырёхсотенного конного полка из ингушей Назрановского округа было объявлено 9 августа 1914 года. Сбором добровольцев занимался старший помощник начальника Назрановского округа подполковник Эдиль-Султан Беймурзаев. 11 сентября во Владикавказ из Петербурга прибыл полковник Мерчуле, назначенный командиром Ингушского конного полка.

В первой половине октября полк, вместе с дивизией, передислоцировался в Подольскую губернию. 26 ноября полк в составе дивизии начал движение через Львов к Самбору, где должен был войти в состав 2-го кавалерийского корпуса Юго-Западного фронта. 8-9 декабря разъезды и раз­ведывательные сотни 3-й бригады (Черкесский и Ингушский полки) Кавказской туземной конной дивизии впервые вступили в соприкосновение с противником в Карпатах. Ингушский полк вступил в первый бой с противником 13 декабря 1914 года у села Рыбне.

15 февраля 1915 года Ингушский полк вместе с Черкесским полком овладел важным опорным пунктом неприятеля на северо-западных подступах к городу Станиславову, дер. Цу-Бабино, а 18-19 февраля участвовал во взятии Станиславова.

2 мая захватил стратегический пункт, село Устье-над-Прутом. 25-26 мая участвовал в отражении наступления противника на р. Прут, у дер. Видынув и Тулава. 27 мая составлял арьергард дивизии при отступлении к Днестру, задержав противника на сутки и разбив австрийский пехотный батальон атакой у села Ясенево-Польное. 28 мая полк последим из частей 2-го кав. корпуса переправился на левый берег Днестра и занял оборону от Усечки до Залещиков. На следующий день был выведен в резерв, но в связи с переправой противника на левый берег Днестра в пешем строю (три сотни из четырёх) был выдвинут на усиление позиций 1-й бригады дивизии у Жежавы.

В июне-июле 1915 года полк охранял берег Днестра у села Ивание. 5-6 июля 2-я и 3-я сотни участвовали в ночном бою у дер. Колодрубки, отразив наступление превосходящих сил противника.

1 сентября дивизия была переброшена в междуречье Стрыпи и Серета с задачей обеспечить левый фланг 11-го армейского корпуса, отражавшего натиск неприятеля южнее Тернополя. 27-29 сентября части дивизии с приданным 2-м батальоном Старооскольского пехотного полка вели бои у деревни Петликовце-Нове. 10 декабря дивизия была возвращена на левый берег Днестра, в район деревень Латач, Шутроминце, Усечко.

22 мая 1916 года дивизия перешла к преследованию выбитых с началом Брусиловского прорыва с укрепленных позиций австрийцев. 2-я и 3-я бригады, вошедшие в состав 33-го армейского корпуса 9-й армии 30 мая переправились через Днестр, чтобы вести наступление в направлении городов Тлумач и Станиславов.

15 июля 1916 года полк взял занятую германскими войсками укреплённую деревню Езераны, при в плен было взято 134 солдата и один офицер 48-го и 56-го германских пехотных полков, 230 немцев было убито. Полк захватил 2 тяжелых германских орудия целыми и 3 взорванными. 26 июля подразделения полка вместе с пехотинцами выбили противника из дер. Пшеничники.

В конце сентября 1916 года 1-я и 3-й бригады дивизии, включённой в состав 4-й армии вновь образованного Румынского фронта, были переброшены из района Станиславова в Лесистые Карпаты, юго-западнее городов Надворная и Ворохта. С начала декабря дивизия вступила в бои с немцами в Восточных Карпатах, близ городов Роман и Бакеу, юго-западнее Ясс.

Осенью в полку была сформирована 5-я сверхштатная («абрекская») сотня из абреков, «про­щённых государем» за различные проступки. Сотней командовал осетин рот­мистр Георгий Алексеевич Кибиров. Предполагалось перевести в пятисотенный состав и остальные полки дивизии, но в марте 1917 года Ставка отменила переформирование, приказав распределить всадников и офицеров «абрекской» сотни по другим сотням Ингушского полка.

В январе-феврале 1917 года дивизия была отведена в тыл и распределена по бессарабским сёлам для отдыха и пополнения. После февральской революции в полках сохранилась дисциплина.

В начале июня, в связи с готовящимся наступлением Юго-Западного фронта, дивизия во­шла в состав 12-го армейского корпуса 8-й армии и была спешно переброшена в Галицию, в район города Станиславова. 25 июня дивизия перешла в наступление от Станиславова к городам Калушу и Долине. 26 июня 4-я сотня Ингушского полка атаковала превосходящие силы неприятеля у села Циенжув, обратив противника в бегство и захватив 8-дюймовое орудие. 27-го июня 3-я бригада дивизии вместе с частями 56-й пехотной дивизии заняла с боем переправу у дер. Блудники. 3-го июля полк в составе дивизии участвовал в бою под Новицей.

В начале июля 1917 года дивизия была переведена в состав разложившейся 11-й армии с целью укрепить рассыпающийся фронт. 10 июля дивизия выступила от Станиславова через Нижнев, переправилась через Днестр и двинулась через Чортков к реке Збруч, к государственной границе России 1914 года. 12 июля Ингуш­ский полк, а за ним 1-я бригада были выдвинуты к дер. Мшанец для содействия 6-му армейскому корпусу в ликвидации прорыва противника у города Трембовля. С утра 14 июля 3-я бригада с двумя орудиями 16-й Донской казачьей батареи, а затем и с Татарским полком сдерживала наступление противника у селения Перемыловки, прикрывая отступление 6-го и 41-го армейских корпусов с позиции у Хоросткова и Сухостава за реки Гнила и Збруч. В ночь на 17 июля Ингушский полк был выделен в распоряжение командира 41-го армейского корпуса для не­сения разведывательной службы перед фронтом корпуса на правом берегу Збруча. Благодаря действиям подразделений полка, наступление противника было приостановлено на три дня, и пехота смогла закрепиться на вос­точном берегу реки Гнилы.

В августе 1917 года началась переброска Кавказской конной дивизии из Подольской губернии в в Псковскую губернию, к Новосокольникам, а оттуда на станцию Дно, где вошли в состав отдельной Петроградской армии генерала Крымова. Приказом Верховного Главнокоман­дующего генерала Корнилова №654 от 21 августа 1917 года Кавказская конная диви­зия была развернута в Кавказский туземный конный корпус из двух дивизий. 2-ю бригаду 2-й Кавказской туземной конной дивизии должны были составить Ингушский, 1-й и 2-й Осетинские конные полки. 27 августа на станции Дно Черкесский и Ингушский полки были погружены в эшелоны для выдвижения к Петрограду. 28 августа эшелоны Ингушского полка прибыли на станцию Сусанино, откуда была направлена разведка в сторону Гатчины и Петрограда. 30 августа, после возвращения разведчиков, полк отошел за станцию Вырица, где расположился в ожидании распоряжений Временного правительства.

После Октябрьского переворота, в связи с падением Временного правительства, Кавказ­ский конный корпус перешёл в подчинение Центральному Комитету Союза объединенных горцев Северного Кавказа и Дагестана, формально оставаясь под началом командующего Кавказской армией на Турецком фронте. Осенью полки дивизии вернулись в места первоначального формирования. Полковник Котиев в Назранском округе был избран начальником отряда по поддержанию мира между ингушами и терскими казаками.

1 декабря 1917 года было сформировано коали­ционное Терско-Дагестанское правительство, в подчинении которому находились разбросанные по разным районам полки Кавказского конного корпуса. Командир корпуса Половцев попытался сохранить управление, изменив состав дивизий. Ингушский и Чеченский конные полки вошли в состав 2-й бригады 1-й Кавказской туземной конной дивизии.

В начале 1918 года части корпуса были распущены.

Командиры полка

Знамя полка

Пожалован 21 января 1916 года простой штандарт образца 1900 года. Кайма красная, шитье серебряное. Навершие образца 1857 года (армейское) высеребренное. Древко темно-зеленое с высеребренными желобками. Государственный герб. Штандарт, вероятно, не был вручён, поскольку к октябрю 1916 года он еще не был изготовлен.

Известные люди, служившие в полку

Память

4 июня 2012 года на территории Мемориала памяти и славы в Назрани открыт памятник Ингушскому конному полку Дикой Дивизии[2].

Напишите отзыв о статье "Ингушский конный полк"

Примечания

  1. Утверждён приказом по ЮЗФ от 7 июня.
  2. [kavkaz.mk.ru/articles/2013/01/16/798538-terra-inkognita.html Светлана Изотьева MKRU. Светлана Изотьева: Терра инкогнита О востребованности исторической памяти]

Литература

Ссылки

  • [www.groznycity.ru/museum/history/markov/document4335_1.shtml А. Л. Марков. В Ингушском конном полку]
  • [apsnyteka.narod2.ru/o/kavkazskaya_konnaya_diviziya_1914-1917_vozvraschenie_iz_nebitiya/chast_pervaya/index.html О. Л. Опрышко. Кавказская конная дивизия. 1914-1917. Возвращение из небытия]


Отрывок, характеризующий Ингушский конный полк

– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.


17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.