500 миль Индианаполиса
Поделись знанием:
На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.
На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
(перенаправлено с «Инди-500»)
| |
| Трасса | Индианаполис Мотор Спидвей (Индианаполис, США) |
|---|---|
| Титульный спонсор | отсутствует |
| Первая гонка | 1911 |
| Первая гонка серии IRL | 1996 |
| Длительность круга | 4,023 км |
| Предыдущие названия | International 500-Mile Sweepstakes (1911—1915) International 300-Mile Sweepstakes (1916)[1] Liberty Sweepstakes (1919) International 500-Mile Sweepstakes (1920—1941, 1946—1979) |
500 миль Индианаполиса, также известная как Indianapolis 500, Indy 500 или The 500, — наиболее популярная ежегодная гонка на автомобилях с открытыми колёсами, проводящаяся в Новом Свете, одно из престижнейших автомобильных соревнований в мире. Местом проведения соревнования традиционно является автодром «Индианаполис Мотор Спидвей».
История
Проводится с 1911 года, являясь старейшей регулярной автогонкой планеты, каждое последнее воскресенье мая, до 1974 года — 30 мая. Самая популярная гонка в Северной Америке, считается одной из трёх самых престижных в мире, наряду с Гран-при Монако и 24 часа Ле-Мана.
С 1911 по 1955 год гонка входила в чемпионат AAA, с 1956 по 1995 входила в различные чемпионаты USAC. С 1950 по 1960 год гонка также шла в зачет чемпионата Формула-1, а с 1979 по 1995 - в зачёт CART IndyCar. с 1996 года входит в зачёт чемпионата, ныне известного как Indy Racing League . Санкционером проведения гонки изначально выступала (с 1911 по 1955 годы) Американская автомобильная ассоциация (AAA); после трагической аварии в Ле-Мане 1955 года AAA отказалась от проведения спортивных мероприятий, передав это USAC, которая проводила эту гонку с 1956 по 1995 годы, с 1996 года санкционером является IRL/INDYCAR. С 1979 по 1995 год, параллельно с USAC ещё одним санкционером гонки был CART.
Схема квалификации
1. День поула (Pole day). В субботу, за 8 дней до гонки, определяются пилоты, которые будут стартовать с 1-го по 24-е места. Как и ранее, позиция на старте определяется по суммарному времени прохождения 4 кругов. Сессия проходит с 11:00 по 16:00 по восточному времени США, за это время каждый пилот имеет право на 3 квалификационных попытки. По окончании сессии распределяются места с 10-го по 24-е. С 16:30 по 18:00 пилоты, показавшие 9 лучших времен в предыдущей сессии, также определяют порядок старта. Каждый из них имеет право только на одну попытку.
2. День выталкивания (Bump day). Проводится на следующий день после Pole day. В сессии определяются остальные места на стартовом поле, с 25-го по 33-е. Сессия проходит с 12:00 по 18:00. Участники, показавшие результат ниже 33-го, к гонке не допускаются, считаясь не прошедшими квалификацию.
Пилоты, прошедшие квалификацию, получают очки в зачёт чемпионата Verizon IndyCar Series следующим образом: 15-13-12-11-10-9-8-7-6 (с 1-го по 9-е места); по 4 очка получают пилоты, показавшие результаты с 10-го по 24-е; остальные пилоты, прошедшие квалификацию получают по 3 очка.
Участник, не прошедший квалификацию, имеет право стартовать с последнего места за рулём машины, которой управлял пилот, прошедший квалификацию.
Если пилот меняет машину после квалификации, то его квалификационное время отменяется и он может стартовать с последнего места на стартовой решётке.
Процедура старта
Перед стартом исполняется гимн США и неофициальный гимн штата Индианы, песня Back Home Again in Indiana. После чего родственник владельца автодрома (в последнее время — Мэри Джордж, мать владельца трассы — Тони Джорджа) произносит фразу Джентльмены, заводите ваши моторы, с 1978 года, если в гонке участвуют женщины, произносится фраза Леди и джентльмены, заводите ваши моторы, и участники гонки заводят моторы и отправляются на прогревочный круг. В 1977 году, когда на старт гонки впервые вышла женщина, Джэнет Гетри, машину заводил механик команды, за которую она выступала.
На прогревочных кругах пилоты выстраиваются в три ряда позади машины безопасности. Старт гонки проходит с хода.
Победители
| Год | Дата | Гонщик | Машина (Шасси / Мотор) |
Команда / Владелец | Дистанция (Мили / км) |
Время | Средняя скорость (Мили / км в час) |
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1911 | 30 мая, 1911 |  Рей Харрун
|
Marmon Model 32 | Marmon | 500.000 / 804.672 | 6:42:08.039 | 74.602 / 120.060 |
| Сайрус Хатчке[2]
| |||||||
| 1912 | 30 мая, 1912 | Джо Доусон
|
National | National Motor Vehicle Company | 500.000 / 804.672 | 6:21:06.144 | 78.719 / 126.686 |
| 1913 | 30 мая, 1913 |  Жюль Гус
|
Peugeot | Peugeot | 500.000 / 804.672 | 6:35:05.108 | 75.933 / 122.202 |
| 1914 | 30 мая, 1914 | Рене Тома
|
Delage | Delage | 500.000 / 804.672 | 6:03:45.060 | 82.474 / 132.729 |
| 1915 | 31 мая, 1915 | Ральф де Пальма
|
Mercedes | Э. К. Паттерсон | 500.000 / 804.672 | 5:33:55.619 | 89.840 / 144.583 |
| 1916 | 30 мая, 1916 |  Дарио Реста
|
Peugeot | Peugeot | 300.000 / 482.803[3] | 3:34:16.990 | 84.001 / 135.187 |
| 1917—1918: Гонки не проводились из-за Первой мировой войны | |||||||
| 1919 | 31 мая, 1919 | Хауди Уилкокс
|
Peugeot | I.M.S. Corporation | 500.000 / 804.672 | 5:40:42.930 | 88.050 / 141.703 |
| 1920 | 31 мая, 1920 | Гастон Шевроле
|
Frontenac | William Small Company | 500.000 / 804.672 | 5:38:31.901 | 88.618 / 142.617 |
| 1921 | 30 мая, 1921 | Томми Мильтон
|
Frontenac | Луи Шевроле | 500.000 / 804.672 | 5:34:44.578 | 89.621 / 144.231 |
| 1922 | 30 мая, 1922 | Джимми Мёрфи
|
Duesenberg / Гарри Миллер | Джимми Мёрфи | 500.000 / 804.672 | 5:17:30.845 | 94.484 / 152.057 |
| 1923 | 30 мая, 1923 | Томми Мильтон
|
Miller | H.C.S. Motor Company | 500.000 / 804.672 | 5:31:19.618 | 90.545 / 145.718 |
| 1924 | 30 мая, 1924 | Лора Корум
|
Duesenberg | Duesenberg | 500.000 / 804.672 | 5:05:23.595 | 98.234 / 158.092 |
| Джо Бойер[4]
| |||||||
| 1925 | 30 мая, 1925 | Питер де Паоло
|
Duesenberg | Duesenberg | 500.000 / 804.672 | 4:56:39.401 | 101.127 / 162.748 |
| 1926 | 31 мая, 1926 | Фрэнк Локхарт
|
Miller | Питер Крис | 400.000 / 643.738 (остановлена из-за дождя) |
5:12:48.768 | 95.904 / 154.343 |
| 1927 | 30 мая, 1927 | Джордж Судерс
|
Duesenberg | Уильям Уайт | 500.000 / 804.672 | 5:07:33.022 | 97.545 / 156.983 |
| 1928 | 30 мая, 1928 | Луи Майер
|
Miller | Альден Сэмпсон | 500.000 / 804.672 | 5:01:33.725 | 99.482 / 160.101 |
| 1929 | 30 мая, 1929 | Рей Кич
|
Miller | М. А. Ягл | 500.000 / 804.672 | 5:07:25.458 | 97.585 / 157.048 |
| 1930 | 30 мая, 1930 | Билли Арнольд
|
Summers / Miller | Гарри Хартц | 500.000 / 804.672 | 4:58:39.720 | 100.448 / 161.655 |
| 1931 | 30 мая, 1931 | Луи Шнайдер
|
Stevens / Miller | Луи Шнайдер | 500.000 / 804.672 | 5:10:27.948 | 96.629 / 155.509 |
| 1932 | 30 мая, 1932 | Фред Фрэйм
|
Wetteroth / Miller | Гарри Хартц | 500.000 / 804.672 | 4:48:03.761 | 104.144 / 167.604 |
| 1933 | 30 мая, 1933 | Луи Майер
|
Miller | Луи Майер | 500.000 / 804.672 | 4:48:00.774 | 104.162 / 167.632 |
| 1934 | 30 мая, 1934 | Билл Каммингс
|
Miller | Х. К. Хеннинг | 500.000 / 804.672 | 4:46:05.254 | 104.863 / 168.761 |
| 1935 | 30 мая, 1935 | Келли Петилло
|
Wetteroth / Offenhauser | Келли Петилло | 500.000 / 804.672 | 4:42:22.771 | 106.240 / 170.977 |
| 1936 | 30 мая, 1936 | Луи Майер
|
Stevens / Miller | Луи Майер | 500.000 / 804.672 | 4:35:03.314 | 109.069 / 175.530 |
| 1937 | 30 мая, 1937 | Уилбур Шоу
|
Shaw / Offenhauser | Уилбур Шоу | 500.000 / 804.672 | 4:24:07.861 | 113.580 / 182.789 |
| 1938 | 30 мая, 1938 | Флойд Робертс
|
Wetteroth / Miller | Лу Мур | 500.000 / 804.672 | 4:15:58.362 | 117.200 / 188.615 |
| 1939 | 30 мая, 1939 | Уилбур Шоу
|
Maserati | Boyle Racing Headquarters | 500.000 / 804.672 | 4:20:47.412 | 115.035 / 185.131 |
| 1940 | 30 мая, 1940 | Уилбур Шоу
|
Maserati | Boyle Racing Headquarters | 500.000 / 804.672 | 4:22:31.201 | 114.277 / 183.911 |
| 1941 | 30 мая, 1941 | Флойд Девис
|
Wetteroth / Offenhauser | Лу Мур | 500.000 / 804.672 | 4:20:36.266 | 115.117 / 185.263 |
| Мори Роуз[5]
| |||||||
| 1942—1945: гонки отменены вследствие Второй мировой войны | |||||||
| 1946 | 30 мая, 1946 | Джордж Робсон
|
Adams / Sparks | Thorne Engineering | 500.000 / 804.672 | 4:21:16.711 | 114.820 / 184.785 |
| 1947 | 30 мая, 1947 | Мори Роуз
|
Deidt / Offenhauser | Лу Мур | 500.000 / 804.672 | 4:17:52.159 | 116.338 / 187.228 |
| 1948 | 31 мая, 1948 | Мори Роуз
|
Deidt / Offenhauser | Лу Мур | 500.000 / 804.672 | 4:10:23.286 | 119.814 / 192.822 |
| 1949 | 30 мая, 1949 | Билл Холланд
|
Deidt / Offenhauser | Лу Мур | 500.000 / 804.672 | 4:07:15.939 | 121.327 / 195.257 |
| 1950 | 30 мая, 1950 | Джонни Парсонс
|
Kurtis Kraft / Offenhauser | Кёртис Крафт | 345.000 / 555.224 (остановлена из-за дождя) |
2:46:55.967 | 124.002 / 199.562 |
| 1951 | 30 мая, 1951 | Ли Уоллард
|
Kurtis Kraft / Offenhauser | Murrell Belanger | 500.000 / 804.672 | 3:57:38.103 | 126.244 / 203.170 |
| 1952 | 30 мая, 1952 | Трой Раттмен
|
Kuzma / Offenhauser | Дж. К. Агаджанян | 500.000 / 804.672 | 3:52:41.930 | 128.922 / 207.480 |
| 1953 | 30 мая, 1953 | Билл Вукович
|
Kurtis Kraft / Offenhauser | Говард Кек | 500.000 / 804.672 | 3:53:01.668 | 128.740 / 207.187 |
| 1954 | 31 мая, 1954 | Билл Вукович
|
Kurtis Kraft / Offenhauser | Говард Кек | 500.000 / 804.672 | 3:49:17.261 | 130.840 / 210.567 |
| 1955 | 30 мая, 1955 | Боб Швейкерт
|
Kurtis Kraft / Offenhauser | Джон Зинк | 500.000 / 804.672 | 3:53:59.576 | 128.209 / 206.332 |
| 1956 | 30 мая, 1956 | Пэт Флаэрти
|
Watson / Offenhauser | Джон Зинк | 500.000 / 804.672 | 3:53:28.872 | 128.490 / 206.785 |
| 1957 | 30 мая, 1957 | Сэм Хэнкс
|
Salih / Offenhauser | Джордж Салих | 500.000 / 804.672 | 3:41:14.238 | 135.601 / 218.229 |
| 1958 | 30 мая, 1958 | Джимми Брайан
|
Salih / Offenhauser | Джордж Салих | 500.000 / 804.672 | 3:44:21.064 | 133.719 / 215.200 |
| 1959 | 30 мая, 1959 | Роджер Уорд
|
Watson / Offenhauser | Leader Cards | 500.000 / 804.672 | 3:40:47.470 | 135.875 / 218.670 |
| 1960 | 30 мая, 1960 | Джим Раттман
|
Watson / Offenhauser | Ken-Paul | 500.000 / 804.672 | 3:36:11.384 | 138.767 / 223.324 |
| 1961 | 30 мая, 1961 | Эй Джей Фойт
|
Trevis / Offenhauser | Bignotti-Bowes Racing | 500.000 / 804.672 | 3:35:37.540 | 139.130 / 223.908 |
| 1962 | 30 мая, 1962 | Роджер Уорд
|
Watson / Offenhauser | Leader Cards | 500.000 / 804.672 | 3:33:50.291 | 140.293 / 225.780 |
| 1963 | 30 мая, 1963 | Парнели Джонс
|
Watson / Offenhauser | Дж. К. Агаджанян | 500.000 / 804.672 | 3:29:35.365 | 143.137 / 230.357 |
| 1964 | 30 мая, 1964 | Эй Джей Фойт
|
Watson / Offenhauser | Ansted-Thompson Racing | 500.000 / 804.672 | 3:23:35.813 | 147.350 / 237.137 |
| 1965 | 31 мая, 1965 | Джим Кларк
|
Lotus / Ford | Lotus | 500.000 / 804.672 | 3:19:05.370 | 150.686 / 242.506 |
| 1966 | 30 мая, 1966 | Грэм Хилл
|
Lola / Ford | Mecom | 500.000 / 804.672 | 3:27:52.543 | 144.317 / 231.966 |
| 1967 | 31 мая, 1967 | Эй Джей Фойт
|
Coyote / Ford | Ansted-Thompson Racing | 500.000 / 804.672 | 3:18:24.211 | 151.207 / 243.344 |
| 1968 | 30 мая, 1968 | Бобби Ансер
|
All American Racers / Offenhauser | Leader Cards | 500.000 / 804.672 | 3:16:13.786 | 152.882 / 246.040 |
| 1969 | 30 мая, 1969 | Марио Андретти
|
Hawk / Offenhauser | STP | 500.000 / 804.672 | 3:11:14.689 | 156.867 / 252.453 |
| 1970 | 30 мая, 1970 | Эл Ансер
|
Colt / Ford | Vel’s Parnelli Jones | 500.000 / 804.672 | 3:12:37.057 | 155.749 / 250.654 |
| 1971 | 29 мая, 1971 | Эл Ансер
|
Colt / Ford | Vel's Parnelli Jones | 500.000 / 804.672 | 3:10:11.545 | 157.735 / 253.850 |
| 1972 | 27 мая, 1972 | Марк Донохью
|
McLaren / Offenhauser | Penske | 500.000 / 804.672 | 3:04:23.851 | 162.692 / 261.827 |
| 1973 | 30 мая, 1973 | Гордон Джонкок
|
Eagle / Offenhauser | Patrick Racing | 332.500 / 535.107 (остановлена из-за дождя) |
2:05:25.320 | 159.063 / 255.987 |
| 1974 | 26 мая, 1974 | Джонни Резерфорд
|
McLaren / Offenhauser | McLaren | 500.000 / 804.672 | 3:09:10.094 | 158.589 / 255.224 |
| 1975 | 25 мая, 1975 | Бобби Ансер
|
Eagle / Offenhauser | All American Racers | 435.000 / 700.065 (остановлена из-за дождя) |
2:54:55.064 | 149.213 / 240.135 |
| 1976 | 30 мая, 1976 | Джонни Резерфорд
|
McLaren / Offenhauser | McLaren | 255.000 / 410.383 (остановлена из-за дождя) |
1:42:52.466 | 148.725 / 239.350 |
| 1977 | 29 мая, 1977 | Эй Джей Фойт
|
Coyote / Foyt | A.J. Foyt Enterprises | 500.000 / 804.672 | 3:05:57.186 | 161.331 / 259.637 |
| 1978 | 28 мая, 1978 | Эл Ансер
|
Lola / Cosworth | Chaparral | 500.000 / 804.672 | 3:05:54.974 | 161.363 / 259.689 |
| 1979 | 27 мая, 1979 | Рик Мирс
|
Penske / Cosworth | Penske | 500.000 / 804.672 | 3:08:47.950 | 158.899 / 255.723 |
| 1980 | 25 мая, 1980 | Джонни Резерфорд
|
Chaparral / Cosworth | Chaparral | 500.000 / 804.672 | 3:29:59.572 | 142.862 / 229.914 |
| 1981 | 24 мая, 1981 | Бобби Ансер
|
Penske / Cosworth | Penske | 500.000 / 804.672 | 3:35:41.819 | 139.084 / 223.834 |
| 1982 | 30 мая, 1982 | Гордон Джонкок
|
Wildcat / Cosworth | Patrick Racing | 500.000 / 804.672 | 3:05:09.122 | 162.029 / 260.760 |
| 1983 | 29 мая, 1983 | Том Снева
|
March / Cosworth | Bignotti-Cotter | 500.000 / 804.672 | 3:05:03.092 | 162.117 / 260.902 |
| 1984 | 27 мая, 1984 | Рик Мирс
|
March / Cosworth | Penske | 500.000 / 804.672 | 3:03:21.638 | 163.612 / 263.308 |
| 1985 | 26 мая, 1985 | Дэнни Салливан
|
March / Cosworth | Penske | 500.000 / 804.672 | 3:16:06.090 | 152.982 / 246.201 |
| 1986 | 31 мая, 1986 | Бобби Рэйхал
|
March / Cosworth | Truesports | 500.000 / 804.672 | 2:55:43.457 | 170.722 / 274.750 |
| 1987 | 24 мая, 1987 | Эл Ансер
|
March / Cosworth | Penske | 500.000 / 804.672 | 3:04:59.121 | 162.175 / 260.995 |
| 1988 | 29 мая, 1988 | Рик Мирс
|
Penske / Chevrolet Indy V-8 | Penske | 500.000 / 804.672 | 3:27:10.167 | 144.809 / 233.047 |
| 1989 | 28 мая, 1989 |  Эмерсон Фиттипальди
|
Penske / Chevrolet | Patrick Racing | 500.000 / 804.672 | 2:59:01.074 | 167.581 / 269.695 |
| 1990 | 27 мая, 1990 |  Ари Лёйендейк
|
Lola / Chevrolet | Doug Shierson | 500.000 / 804.672 | 2:41:18.404 | 185.981 / 299.307[6] |
| 1991 | 26 мая, 1991 | Рик Мирс
|
Penske / Chevrolet | Penske | 500.000 / 804.672 | 2:50:00.791 | 176.457 / 283.980 |
| 1992 | 24 мая, 1992 | Эл Ансер-мл.
|
Galmer / Chevrolet | Galles-Kraco | 500.000 / 804.672 | 3:43:05.148 | 134.477 / 216.420 |
| 1993 | 30 мая, 1993 | Эмерсон Фиттипальди
|
Penske / Chevrolet | Penske | 500.000 / 804.672 | 3:10:49.860 | 157.207 / 253.000 |
| 1994 | 29 мая, 1994 | Эл Анзер-мл.
|
Penske / Mercedes-Benz | Penske | 500.000 / 804.672 | 3:06:29.006 | 160.872 / 258.898 |
| 1995 | 28 мая, 1995 |  Жак Вильнёв
|
Reynard / Ford Cosworth | Green Racing | 500.000 / 804.672[7] | 3:15:17.561 | 153.616 / 247.221 |
| 1996 | 26 мая, 1996 | Бадди Лазье
|
Reynard / Ford Cosworth | Hemelgarn | 500.000 / 804.672 | 3:22:45.753 | 147.956 / 238.112 |
| 1997 | 27 мая, 1997 | Ари Лёйендейк
|
G Force / Aurora | Treadway | 500.000 / 804.672 | 3:25:43.388 | 145.827 / 234.686 |
| 1998 | 24 мая, 1998 | Эдди Чивер
|
Dallara / Aurora | Cheever Racing | 500.000 / 804.672 | 3:26:40.524 | 145.155 / 233.604 |
| 1999 | 30 мая, 1999 |  Кенни Брак
|
Dallara / Aurora | A.J. Foyt Enterprises | 500.000 / 804.672 | 3:15:51.182 | 153.176 / 246.513 |
| 2000 | 28 мая, 2000 |  Хуан Пабло Монтойя
|
G Force / Aurora | Chip Ganassi | 500.000 / 804.672 | 2:58:59.431 | 167.607 / 269.737 |
| 2001 | 27 мая, 2001 | Элио Кастроневес
|
Dallara / Aurora | Penske | 500.000 / 804.672 | 3:31:54.180 | 153.601 / 247.197 |
| 2002 | 26 мая, 2002 | Элио Кастроневес
|
Dallara / Chevrolet | Penske | 500.000 / 804.672 | 3:00:10.871 | 166.499 / 267.954 |
| 2003 | 25 мая, 2003 | Жиль де Ферран
|
Panoz G Force / Toyota | Penske | 500.000 / 804.672 | 3:11:56.989 | 156.291 / 251.526 |
| 2004 | 30 мая, 2004 | Бадди Райс
|
Panoz G Force / Honda | Rahal | 450.000 / 724.205 (остановлена из-за дождя) |
3:14:55.240 | 138.518 / 222.923 |
| 2005 | 29 мая, 2005 | Дэн Уэлдон
|
Dallara / Honda | Green Racing | 500.000 / 804.672 | 3:10:21.077 | 157.603 / 253.637 |
| 2006 | 28 мая, 2006 | Сэм Хорниш-мл.
|
Dallara / Honda | Penske | 500.000 / 804.672 | 3:10:58.759 | 157.085 / 252.804 |
| 2007 | 27 мая, 2007 | Дарио Франкитти
|
Dallara / Honda | Green Racing | 415.000 / 667.878 (остановлена из-за дождя) |
2:44:03.561 | 151.774 / 244.257 |
| 2008 | 25 мая, 2008 |  Скотт Диксон
|
Dallara / Honda | Chip Ganassi | 500.000 / 804.672 | 3:28:57.6792 | 143.567 / 231.048 |
| 2009 | 24 мая, 2009 | Элио Кастроневес
|
Dallara / Honda | Penske | 500.000 / 804.672 | 3:19:34.6427 | 150.318 / 241.913 |
| 2010 | 30 мая, 2010 | Дарио Франкитти
|
Dallara / Honda | Chip Ganassi | 500.000 / 804.672 | 3:05:37.0131 | 161.623 / 260.107 |
| 2011 | 29 мая, 2011 | Дэн Уэлдон
|
Dallara / Honda | Bryan Herta Autosport | 500.000 / 804.672 | 2:56:11.7267 | 170.265 / 274.015 |
| 2012 | 27 мая, 2012 | Дарио Франкитти
|
Dallara / Honda | Chip Ganassi | 500.000 / 804.672 | 2:58:51 | 167.734 / 269.934 |
| 2013 | 26 мая, 2013 | Тони Канаан[8]
|
Dallara / Chevrolet | KV | 500.000 / 804.672 | 2:40:03 | 187.433 / 301.644 |
| 2014 | 25 мая, 2014 | Райан Хантер-Рей[9]
|
Dallara / Honda | Andretti Autosport | 500.000 / 804.672 | 2:40:48.2305 | 186,563 / 300,244 |
| 2015 | 24 мая, 2015 | Хуан Пабло Монтойя
|
Dallara / Chevrolet | Penske | 500.000 / 804.672 | 3:05:56.5286 | 161,341 / 259,653 |
| 2016 | 29 мая, 2016 | Александр Росси
|
Dallara DW12 / Honda | Andretti Autosport | 500.000 / 804.672 | 3:00:02.0872 | 166,634 / 268,171 |
Напишите отзыв о статье "500 миль Индианаполиса"
Примечания
- ↑ Гонка укорочена из-за Первой мировой войны.
- ↑ 1911: Сайрус Хатчке подменял Рея Харруна с 71 по 102 круг, пока тот отдыхал в боксах.
- ↑ Проводилась только на 300 миль
- ↑ 1924: Корум стартовал в гонке, Бойер сменил его на пит-стопе после 109 кругов.
- ↑ 1941: Девис вёл машину первую половину гонки, Роуз сменил его на пит-стопе.
- ↑ race record average speed
- ↑ Жак Вильнев по ходу гонки был оштрафован на 2 круга за обгон сейфети-кара, которые затем отыграл, так что практически он прошел дистанцию в 505 миль
- ↑ [f1one.ru/component/k2/item/5556378-news Тони Канаан - победитель «500 миль Индианаполиса»]
- ↑ [f1one.ru/news/item/5559064-pobedu-v-500-milyakh-indianapolisa-dostalas-rajanu-khanteru-reyu Победа в «500 милях Индианаполиса» досталась Райану Хантеру-Рею]
Ссылки
- [www.indy500.com/ 500 миль Индианаполиса] — официальный сайт
- [www.indianapolismotorspeedway.com Индианаполис Мотор Спидвей] — официальный сайт
- [flickr.com/groups/indy500/ Фотографии с Indianapolis 500]
| 500 миль Индианаполиса: 1911 | 1912 | 1913 | 1914 | 1915 | 1916 1919 1920 | 1921 | 1922 | 1923 | 1924 | 1925 | 1926 | 1927 | 1928 | 1929 1930 | 1931 | 1932 | 1933 | 1934 | 1935 | 1936 | 1937 | 1938 | 1939 1940 | 1941 | 1950 | 1951 | 1952 | 1953 | 1954 | 1955 | 1956 | 1957 | 1958 | 1959 1960 | 1961 | 1962 | 1963 | 1964 | 1965 | 1966 | 1967 | 1968 | 1969 1970 | 1971 | 1972 | 1973 | 1974 | 1975 | 1976 | 1977 | 1978 | 1979 1980 | 1981 | 1982 | 1983 | 1984 | 1985 | 1986 | 1987 | 1988 | 1989 1990 | 1991 | 1992 | 1993 | 1994 | 1995 | 1996 | 1997 | 1998 | 1999 2000 | 2001 | 2002 | 2003 | 2004 | 2005 | 2006 | 2007 | 2008 | 2009 2010 | 2011 | 2012 | 2013 | 2014 | 2015 |
| ||||||
Отрывок, характеризующий 500 миль Индианаполиса
На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.
На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
