Индонезийско-малайзийская конфронтация

Индонезийско-малайзийская конфронтация
Британские солдаты десантируются на Борнео
Дата	20 января 1963 — 11 августа 1966
Место	северная часть острова Калимантан
Причина	Стремление Индонезии включить в состав своей страны Северный Калимантан, находящийся под контролем Федерации Малайзии
Итог	После прихода к власти генерала Сухарто конфликт был урегулирован
Противники
Индонезия Индонезия Малайзия Малайзия Великобритания Великобритания Австралия Австралия Новая Зеландия Новая Зеландия
Командующие
Сукарно Омар Дани Мараден Пангабеан Тунку Абдул Рахман Уолтер Уолкер
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
590 убитых 222 раненых 114 убитых 181 раненый

Индонезийско-малайзийская конфронтация 1963—1966 годов — малоинтенсивный вооружённый конфликт между Индонезией с одной стороны и Федерацией Малайзии, Великобританией, Австралией и Новой Зеландией с другой стороны из-за создания государства Малайзия и включения в его состав британских владений на северной части острова Калимантан.

Канун конфликта (1960—1962)

Первоначально Индонезия ничего не имела против намечавшегося объединения бывших британских владений Малайи, Саравака, Брунея и Северного Борнео в государство Малайзию. 20 ноября 1960 года министр иностранных дел Индонезии Субандрио, выступая на сессии Генеральной Ассамблеи ООН, прямо заявил, что Индонезия не возражает против такого объединения, а 26 сентября 1962 года на пресс-конференции в Сингапуре отрицал наличие какого-либо конфликта между Индонезией и Малайей. Субандрио только предостерег Малайю от размещения на острове Борнео военной базы США, пообещав, что в этом случае Индонезия разместит на своей части острова военную базу СССР. «У нас будет общая граница с Малайзией, как мы можем остаться безучастными в такой ситуации», — сказал он. Однако вскоре позиция индонезийского президента Сукарно изменилась.

Восстание в Брунее (1962)

Осенью 1962 года Народная партия Брунея во главе с бывшим служащим армии Индонезии Азхари подняла восстание и провозгласила независимость государства «Северный Калимантан». Сукарно заявил, что индонезийцы изменят своим принципам, если «не поддержат революцию на Северном Калимантане», тем более что в своё время брунейцы поддерживали индонезийских повстанцев деньгами и добровольцами во время их борьбы с Голландией. Но британская армия быстро разбила повстанцев Азхари и оттеснила их в джунгли. Несмотря на это, парламент Индонезии принял резолюцию об их поддержке. В Джакарте пришли к выводу, что Северный Калимантан ближе к Индонезии, чем к Малайе.

Начало конфликта (1963)

Уже 20 января 1963 года Субандрио, вернувшись из Пекина, где он по поручению Сукарно заручился полной поддержкой руководителей КНР, заявил, что Индонезия вынуждена перейти к противостоянию с Малайзией, так как «эта страна в настоящее время представляет собой сообщника неоколониализма, проводя враждебную политику в отношении Индонезии». Одновременно главнокомандующий сухопутными войсками Индонезии генерал Ахмад Яни сообщил, что «армия готова и ждёт приказа». Затем Сукарно заявил, что Федерация Малайзия намерена защищать интересы «оловянных, каучуковых и нефтяных королей Запада», и Индонезия выступает против создания этого «порождения неоколониализма». Одновременно генерал Насутион отправил первых добровольцев на границу с Сараваком, а Азхари прибыл в Джакарту и сформировал «правительство в изгнании».

Попытка манёвра (1963)

Через полгода после начала конфликта внешняя политика Индонезии вновь сделала неожиданный зигзаг. 31 мая — 1 июня 1963 года в Токио при посредничестве премьер-министра Японии Хаято Икэды прошли переговоры между Сукарно и малайским лидером Абдул Рахманом. 7 июня на трёхсторонней встрече в Маниле Субандрио объявил о поддержке идеи филиппинского президента Диосдадо Макапагала о Конфедерации Малайи, Филиппин и Индонезии — Мафилиндо. Но создание такой конфедерации осталось только на бумаге — Абдул Рахман не был намерен отказываться от планов создания Малайзии, а комиссия ООН пришла к выводу, что население Северного Калимантана, Сабаха и Саравака не желает объединяться с Индонезией. Конфронтация возобновилась с ещё большей силой.

Провозглашение Малайзии и прямая конфронтация (1963—1964)

На следующий день после того, как 15 сентября 1963 года было провозглашено создание Малайзии, Джакарта была охвачена массовыми демонстрациями. 17 сентября дипломатические отношения между странами были разорваны, а индонезийское посольство в Куала-Лумпуре было разгромлено. На следующий день были разгромлены и сожжены уже посольства Малайи и Великобритании в Джакарте. Сукарно отдал приказ прекратить всякую торговлю с Малайзией, несмотря на то, что это лишило Индонезию трети её внешних рынков.

Осенью 1963 года сторонники Азхари, индонезийские добровольцы и сторонники Мао Цзэдуна развернули партизанское движение на Северном Калимантане. В начале мая 1964 года Сукарно провозгласил свои «Две команды народу» («ДВИКОРА»), призвав индонезийцев защитить завоевания своей революции, поддержать партизанскую войну в Малайе, Сингапуре, Сабахе, Сараваке и Брунее и «сокрушить» Малайзию до 1 января 1965 года. В движение добровольцев по освобождению Северного Калимантана записался 21 миллион человек. Борьбу с Малайзией поддержали и проживавшие в Индонезии китайцы, давшие 200.000 добровольцев, денежные пожертвования и даже поставившие оперу «Сокрушим Малайзию», которую показывали по всей стране.

Противостояние (1964—1965)

В июне 1964 года Сукарно и Абдул Рахман ещё раз встретились в Токио, но не смогли договориться. На сторону Малайзии встала Великобритания, уже готовая объявить Индонезии войну, и США, в июле 1964 года поддержавшие малайзийского лидера Абдул Рахмана. Свои войска на территории Малайзии в соответствии с договором 1957 года «Об обороне и взаимной помощи» держали Австралия и Новая Зеландия. Сукарно обвинил США в предательстве и 17 августа призвал продолжить борьбу, даже если за Малайзию вступится «десяток империалистических держав».

В августе-сентябре индонезийская армия высадила неудачные морской и воздушный десанты в штате Джохор , а в сентябре 1964 года на Северном Калимантане между Индонезией и Малайзией начались пограничные столкновения, переходящие в бои местного значения. Сукарно заявил: «Если мы посылаем своих солдат в Малайзию, то это вовсе не означает, что мы нарушаем её суверенитет, так как государства Малайзии не существует».

7 января 1965 года, после того, как Малайзия стала непостоянным членом Совета Безопасности ООН, Сукарно объявил о выходе Индонезии из ООН. Стремясь создать вместе с КНР новую, «революционную ООН» он утверждал, что в борьбе с Малайзией «Индонезия стала маяком для мира и человечества и заняла выдающееся место среди государств Азии, Африки и Латинской Америки и социалистических стран». Диверсионные группы индонезийской армии постоянно действовали на Калимантане, и президент Индонезии настаивал на том, чтобы этот «огонь революции» распространился на всю Юго-Восточную Азию. Сукарно утверждал, что Малайзия создана британцами с помощью «клея и ножниц», и когда 9 августа 1965 года Сингапур по своим причинам покинул Федерацию, приписал это своей политике. Тем временем подготовка войны с Малайзией поглощала 80 % и без того скудного бюджета Индонезии.

Оппозиция армии Индонезии

Руководство вооружённых сил Индонезии не разделяло революционных настроений Сукарно и не видело смысла в «сокрушении Малайзии». Индонезийские генералы на деле свернули военные действия и тайно установили контакты с командованием малайзийской армии. Чтобы прекратить саботаж своих решений, Сукарно 11 июля 1965 года поставил во главе Объединённого командования «Готовность» (КОЛАГ) верного ему маршала авиации Омара Дани. Но правым генералам во главе с главнокомандующим сухопутными войсками генерал-лейтенантом Ахмадом Яни удалось усилить Командование стратегического резерва армии (КОСТРАД, выполняло оборонные функции на острове Ява) во главе с генералом Сухарто. Именно оно позволило командованию армии выиграть противостояние с Сукарно и Субандрио и подавить Движение 30 сентября.

Завершение конфликта (1965—1966)

После провала попытки левого переворота 30 сентября 1965 года власть Сукарно стала быстро слабеть, а вместе с ней ослабевало и противостояние с Малайзией. 21 февраля 1966 года в результате реорганизации было создано Командование по сокрушению Малайзии (КОГАМ) во главе с Сукарно. Его заместителем по военным вопросам стал генерал Абдул Харис Насутион, а штаб КОГАМ возглавил генерал Сухарто, которые не намеревались воевать с Малайзией. Сменивший арестованного 18 марта министра иностранных дел Субандрио новый глава МИД Адам Малик также только формально поддерживал лозунги президента. Более того, он заявил о необходимости «революции» во внешней политике и в апреле начал искать основу для новых отношений с Малайзией и Сингапуром. В конце мая он вылетел в Бангкок, где провёл переговоры с министром иностранных дел Малайзии Абдул Разаком о нормализации отношений.

11 августа 1966 года Сухарто в обход Сукарно, формально остававшегося президентом, заключил с Малайзией в Джакарте соглашение о прекращении конфронтации. Согласно соглашению, враждебные действия немедленно прекращались и между странами без промедления восстанавливались дипломатические отношения. Малайзия обязалась провести в Сабахе и Сараваке свободные демократические всеобщие выборы для подтверждения их решения о вхождении в Федерацию и официально признать суверенитет Сингапура. Начались переговоры с Великобританией о начале поэтапного предоставления независимости Брунею. Вскоре прекратило своё существование и Командование по сокрушению Малайзии.

Литература

• Другов А. Ю., Резников А. Б. Индонезия в период «направляемой демократии». — М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1969.
• Капица М. С., Малетин Н. П. Сукарно: политическая биография. — М.: Мысль, 1980.
• Колосков Б. Т. Малайзия вчера и сегодня. — М.: Мысль, 1984.

Ссылки

• М. Жирохов, А. Котлобовский. [www.airwar.ru/history/locwar/asia/indones4/indones4.html «Конфронтация» — необъявленная война]
• [www.britains-smallwars.com/Borneo/ Britain’s Small Wars — Borneo]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Индонезийско-малайзийская конфронтация

– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.


Уже смерклось, когда князь Андрей и Пьер подъехали к главному подъезду лысогорского дома. В то время как они подъезжали, князь Андрей с улыбкой обратил внимание Пьера на суматоху, происшедшую у заднего крыльца. Согнутая старушка с котомкой на спине, и невысокий мужчина в черном одеянии и с длинными волосами, увидав въезжавшую коляску, бросились бежать назад в ворота. Две женщины выбежали за ними, и все четверо, оглядываясь на коляску, испуганно вбежали на заднее крыльцо.
– Это Машины божьи люди, – сказал князь Андрей. – Они приняли нас за отца. А это единственно, в чем она не повинуется ему: он велит гонять этих странников, а она принимает их.
– Да что такое божьи люди? – спросил Пьер.
Князь Андрей не успел отвечать ему. Слуги вышли навстречу, и он расспрашивал о том, где был старый князь и скоро ли ждут его.
Старый князь был еще в городе, и его ждали каждую минуту.
Князь Андрей провел Пьера на свою половину, всегда в полной исправности ожидавшую его в доме его отца, и сам пошел в детскую.
– Пойдем к сестре, – сказал князь Андрей, возвратившись к Пьеру; – я еще не видал ее, она теперь прячется и сидит с своими божьими людьми. Поделом ей, она сконфузится, а ты увидишь божьих людей. C'est curieux, ma parole. [Это любопытно, честное слово.]
– Qu'est ce que c'est que [Что такое] божьи люди? – спросил Пьер
– А вот увидишь.
Княжна Марья действительно сконфузилась и покраснела пятнами, когда вошли к ней. В ее уютной комнате с лампадами перед киотами, на диване, за самоваром сидел рядом с ней молодой мальчик с длинным носом и длинными волосами, и в монашеской рясе.
На кресле, подле, сидела сморщенная, худая старушка с кротким выражением детского лица.
– Andre, pourquoi ne pas m'avoir prevenu? [Андрей, почему не предупредили меня?] – сказала она с кротким упреком, становясь перед своими странниками, как наседка перед цыплятами.
– Charmee de vous voir. Je suis tres contente de vous voir, [Очень рада вас видеть. Я так довольна, что вижу вас,] – сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его несчастие с женой, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими ». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
– А, и Иванушка тут, – сказал князь Андрей, указывая улыбкой на молодого странника.
– Andre! – умоляюще сказала княжна Марья.
– Il faut que vous sachiez que c'est une femme, [Знай, что это женщина,] – сказал Андрей Пьеру.
– Andre, au nom de Dieu! [Андрей, ради Бога!] – повторила княжна Марья.
Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.


Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!