Индо-греческое царство

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Для этой статьи не заполнен шаблон-карточка {{историческое государство}}.
Вы можете помочь проекту, добавив его.
Эта статья или раздел содержит незавершённый перевод с иностранного языка.
Вы можете помочь проекту, закончив перевод. Если вы знаете, на каком языке написан фрагмент, укажите его в этом шаблоне.

И́ндо-гре́ческое ца́рство — государство в Северной Индии, существовавшее в период с 180 г. до н. э. до 10 года н. э. и управлявшееся греческими царями, продолжателями династии Евтидема. Индо-греческое царство возникло как расширение Греко-Бактрийского царства.





История

Индо-греческое царство основал Деметрий, сын греко-бактрийского царя Евтидема.

Завоевание Северной Индии

Вторжение в Северную Индию Деметрий начал в 180 году до н. э., после того, как династия Маурьев была свергнута полководцем Пусьямитой Шунга, основавшим свою династию Шунга (185—78 годах до н. э.). Греки продвинулись до самой столицы Паталипутры в Восточной Индии (теперь Патна). Страбон (15.698) писал:

«Те, кто пришёл за Александром, дошли до Ганги и до Паталипутры».

Индийские летописи также говорят о греческой атаке городов Матхура, Панчала, Сакета и Паталипутра, об этом пишет Патанджали около 150 года до н. э., а также Юга Пурана (Гарги-Самхита).

К югу греки заняли области Синдх и Гуджарат, а потом стратегический порт Баригаза (Бхаруч), о чём говорит Страбон и другие авторы, и что засвидетельствовано на монетах Аполлодота I. Более вероятно, занятие области к востоку от Пенджаба совершилось позже, во второй половине века царём Менандром.

Город Сиркап, на северо-западе современного Пакистана, по всей вероятности, был построен Деметрием. По своей структуре город использует греческие стандарты градостроительства. Найдено немало предметов эллинистической культуры, в частности, монеты греко-бактрийских царей и изображения на камнях сцен из греческой мифологии.


Укрепление царства Менандром

Первый поход был завершён к 175 году до н. э., и царство Шунга потеснилось на восток, но в это время в Бактрии узурпатор Евкратид совершил переворот, лишил власти династию Евтидема и занял территорию вплоть до реки Инд, это происходило между 170 и 150 гг. до н. э. Гарги-самхита (Юга-пурана 7) сообщает о раздорах между греками и ожидает жестокой гражданской войны.

Продвижение Евкратида было, однако, остановлено Менандром, который обосновался в индийской части державы, одержав в Бактрии ряд побед, что зафиксировано на монетах в греко-бактрийском стиле, после чего он продолжил экспансию на восток.

Менандра можно считать самым успешным индо-греческим царём, покорившим максимальную территорию. Его монеты наиболее часто встречаются и распространены на большой территории. Термин «горы Менандра» (Menander Mons) в I веке до н. э. означал горный хребет на крайнем востоке Индостана, где находятся Холмы Нагов и Аракан, как показано на карте Птолемея. Менандр упоминается в буддийской литературе (Милиндапаньха - Вопросы царя Менандра) как царь Милинда, обратившийся в буддизм: он стал архатом, и его мощи бережно хранились, подобно мощам Будды.

В 125 до н. э. на территорию индо-греков вторглись греко-бактрийцы во главе с царём Гелиоклом, сыном Евкратида, но в это время юэчжи стали наступать с севера на греко-бактрийцев и заняли Бактрию. Оставшееся царство было разделено на две части — династия Менандра осталась на своих территориях к востоку от реки Джхелум вплоть до Матхура, а другие цари управляли большей территорией (Паропамисады, западный Пенджаб и Арахозия).

Восточные территории

Около двадцати царей правило после Менандра. После смерти Менандра правила его вдова Агафоклея, которая потом некоторое время осуществляла опеку над сыном Стратоном I.

Около 100 года до н. э. индийские цари смогли вернуть территорию Матхура и Восточный Пенджаб к востоку от реки Рави, после чего они стали чеканить собственную монету. Упоминания об Арджунайане и Яудхее на монетах связано с победами над греками в соответствующих районах Матхура. В I веке до н. э. индийские цари стали также чеканить свои монеты, подражая по стилю индо-греческим.

Западный царь Филоксений смог на короткое время занять всю оставшуюся греческую территорию от Паропамисад до Западного Пенджаба между 100 и 95 годами до н. э., после чего царство снова распалось. Восточные цари смогли вернуть территорию вплоть до Арахозии.

Около 80 года до н. э. царь индо-скифов Меус, а возможно, военачальник на службе индо-греков, управлял несколько лет северо-западной Индией, но потом индо-греки снова смогли вернуть власть. Царь Гиппострат (65—55 год до н. э.) был, пожалуй, самым успешным из последующих царей, но потом он потерпел поражение, и индо-скифский царь Азес I установил новую династию.

В течение всего I века до н. э. индо-греки постепенно теряли территорию по причине вторжения индо-скифов, удерживаясь в восточном Пенджабе, пока последний индо-греческий царь Стратон II не был побеждён индо-скифами, и в 10 году н. э. ко власти пришёл Раджувула.

Западные территории

Гелиокл I правил в западной части Индо-греческого царства в Паропамисадах (около Кабула), но был свергнут по причине нашествия на Бактрию юэчжей. Он отчеканил несколько монет по верху монет царицы Агафоклеи, показав тем самым, что занял часть её территории. Его последователь Зоил I чеканил монеты с Гераклом и символами победы, он, по-видимому, вступил в альянс с юэчжами.

Известно около восьми западных индо-греческих царей, последним из которых был Гермей, правивший примерно до 70 до н. э., пока его не сменили юэчжи, пришедшие из Бактрии. В китайских хрониках Поздней Династии Хань говорится, что китайский генерал Вэнь Чжун помогал организовать союз Гермея с юэчжами против индо-скифов.

После 70 года до н. э. юэчжи стали управлять Паропамисадами, но ещё тридцать лет выпускали монеты Гермея, а потом они сменились кушанскими монетами.

Предположительно Юэчжи заняли Паропамисады после Гермея. Первый упоминаемый в документах принц Юэчжи Сападбиз правил около 20 г. до н. э., о нём говорится по-гречески в том же стиле, что и о предыдущих греческих царях. Юэчжи распространились на восток в I веке н. э., и образовали Кушанскую Империю. Первый кушанский царь Куджула Кадфиз ассоциировал себя с Гермеем на своих монетах, видимо, подчёркивая свою преемственность или обосновывая право на престол.

Индо-греческие связи

Греки могли считать себя союзниками династии Маурья с тех пор, как Селевк I заключил союз с Чандрагуптой Маурьей, закрепив его родственными связями, о чём пишет Юниан Юстин. В одном из эдиктов (наскальный эдикт 13) Ашока упоминает империю Селевкидов в ряду мест, где была одержана победа дхармы, а греческое население своей империи — в ряду адептов буддизма.

Известно, что в Индо-греческом царстве процветал буддизм. Существует мнение, что вторжение бактрийских греков в Индию было обусловлено не только защитой греческих поселенцев, но и буддийского населения бывшей Империи Маурьев от религиозных преследований со стороны брахманистской династии Шунгов.

Деметрий, предпринявший поход, называется в индийских пуранах (Юга-Пурана) Дхармамита («друг дхармы»). Основанный Деметрием город Сиркап сочетает греческую и индийскую культуру без видимых следов сегрегации.

Первые монеты, посвящённые индо-греческим царям, содержат эпитет βασιλευς σωτηρ (царь-спаситель).

В индийской литературе для индийских греков используется название явана (транслитерация от ионийцы). В Харивамсе индо-греки явана совместно с группами сака, камбоджа, пахлава и парава относятся к кшатриям (касте воинов). Мадджхима-никая говорит, что явана камбоджа — неиндийские касты воинов, в то время как среди индийского населения существуют только две категории людей — арья (хозяева) и даса (рабы), которые могут переходить из одной категории в другую.


Индуизм

Об индуизме можно судить по монетам, которые чеканили греческие цари. В самом начале на монетах активно сочетались изображения индийских богов с греческими образами, а также встречались двуязычные надписи.

Далее индуистских божеств изображать перестали, появились буддийские изображения в эллинистическом стиле. Это даёт возможность предположить, что греки, завоёвывая Индию, вначале стремились быть популярными среди индуистских общин, а потом стали активно внедрять буддизм.

В позднее время снова стали чеканиться монеты с греческими и индуистскими мотивами уже индийскими царями, возможно, для подтверждения своего права преемственности.

Буддизм

Основная статья: Греко-буддизм

Обращение царя Менандра в буддизм

Царь Менандр I (Милинда) был одним из самых успешных и знаменитых потомков Деметрия, но правил с 150 по 135 до н. э. Греческие авторы сравнивают его иногда с Александром Македонским, о его величии и завоеваниях пишет Страбон (XI.II.I).

Менандр, которого именуют Спасителем, обратился в буддизм, и его роль в распространении буддизма оценивается в буддийской литературе так же высоко, как роль царя Ашоки и кушанского царя Канишки. Его диалоги с буддийским монахом Нагасеной известны нам по сочинению «Вопросы Милинды» — в этих диалогах объясняется, как стать буддийским архатом.

Плутарх говорит, что после его смерти пепел от погребального костра был распределён между многими городами, и построены монументы (предположительно ступы), подобно ступам Будды.

Распространение буддизма

По свидетельству Махавамсы, греческий монах Махадхармараксита пришёл из города Александрии (предположительно Александрия Кавказская около Кабула) c 30 тысячью монахов на церемонию открытия Великой Ступы в Анурадхапуре в Шри-Ланка. Это свидетельство говорит о существенной роли, которую играли греки в буддийской общине.

Находятся также надписи и посвящения от греческих губернаторов буддийского характера.

Хотя основная волна распространения буддизма в Центральной и Северной Азии связывается с кушанами, не исключена возможность, что буддизм получил распространение там раньше, через царство Гандхара, входившего в Греко-бактрийское и Индо-греческое царства.

Греко-буддийское искусство

Искусство индо-греческого периода плохо засвидетельствовано, за исключением монет и каменных палет, нередко работы Гандхары относят к более позднему периоду Индо-скифского царства, Индо-парфянского царства или Кушанское царство.

Трудность представляет датировка. По некоторым предположениям, работы с индийской и греческой символикой принадлежат странствующим греческим художникам первых веков нашей эры.

Предполагается также, что в индо-греческий период были распространены буддийские скульптурные изображения в греческой традиции, однако установить точную датировку не удаётся.

Зороастризм

Скифское и кушанское нашествия

С 130 года до н. э., индоевропейские кочевники (скифы и юэчжи) стали наступать на Бактрию с севера. В 125 году до н. э. греко-бактрийский царь Гелиокл покинул Бактрию и переместил свою столицу в долину Кабула, откуда он управлял своими индийскими владениями.

В то время как юэчжи задержались в Бактрии ещё на сотню лет, скифы двинулись на юго-восток в северный Пакистан и образовали Индо-скифские царства, поначалу признавая главенство индо-греческих царей.

Индо-скифский царь Май занял Гандхару и Таксилу около 80 года до н. э., но после его смерти его царство не смогло продержаться, и индо-греки восстановили династию, которая опять стала успешно развиваться, что видно по обильному выпуску монет царей Аполлодота II и Гиппострата, пока наконец Азес I уже окончательно установил скифское владычество на северо-западе в 55 году до н. э. Индо-скифские монеты несут изображения персонажей греческой мифологии.

В последний период индо-греческие цари нашли поддержку Китайской империи. Хроника поздней династии Хань описывает альянс между китайским генералом Вэнь Чуном, управляющим пограничную область в западном Ганьсу по поводу Ки-пинь (Кабульская долина) с Инь Мофу (Гермей), «сыном короля Юн-Кюй» (йонака, грек) около 50 года до н. э. Объединённые войска атаковали Ки-пинь, который был под контролем индо-скифов, и Инь Мофу. Гермей был провозглашён царём Ки-пинь как вассал Ханьской империи, получив китайские атрибуты власти и печать. Позднее китайцы потеряли интерес к таким удалённым землям, и альянс распался.

Последний царь западной индо-греческой территории Гермей, по всей видимости, был свергнут эллинизированными юэчжи около 70 до н. э., которые продолжали выпускать его монеты ещё до 40 года до н. э. Последний царь в центральной области Гиппострат был свергнут индо-скифами около 50 г. до н. э., но на востоке индо-греческие короли держались ещё до 10 года н. э., последним царём был Стратон II. Но в I веке ещё остались малые индо-греческие царьки, управлявшими небольшими греческими общинами без права выпуска монет, среди них известен Феодам на севере Гандхары.

Юэчжи, основавшие позже Кушанскую империю, в культурном и политическом отношении являлись последователями индо-греков, они переняли письмо, буддийское искусство, продолжали чеканить монеты Гермея, обосновывая свою преемственность.


После гибели царства

Искусство и религия

 Этот раздел статьи ещё не написан.
Согласно замыслу одного из участников Википедии, на этом месте должен располагаться специальный раздел.
Вы можете помочь проекту, написав этот раздел.

Астрономия

 Этот раздел статьи ещё не написан.
Согласно замыслу одного из участников Википедии, на этом месте должен располагаться специальный раздел.
Вы можете помочь проекту, написав этот раздел.

Языковые заимствования

 Этот раздел статьи ещё не написан.
Согласно замыслу одного из участников Википедии, на этом месте должен располагаться специальный раздел.
Вы можете помочь проекту, написав этот раздел.

Генетика

Ограниченные генетические исследования ДНК митохондрий, проведённые на индийском субконтиненте, пытались оценить генетическую роль греков. Некоторые из важных маркеров, характерных для сегодняшних греков, так и не были обнаружены, поэтому генетическое влияние греков и европейцев в районе Пенджаба оценивают в интервале 0—15 %. Подробно: Kivisild et al. «Origins of Indian Casts and Tribes».

При этом ожидалось, что какие-то генетические особенности греков должны остаться в регионе, тем более что некоторые общины в Гиндукуше и таджикском Горном Бадахшане непосредственно считают себя потомками греков (в частности, пакистанские Калаша и Хунза, и нуристанцы в Афганистане).

Но есть и предположение о том, что в армии Александра Македонского собственно греков было немного, а большинство солдат было персидского, скифского и фракийского происхождения.

Римские и греческие контакты с Индией


Хронология царей и территорий

Потомки греко-бактрийского царя Евтидема вторглись в Северную Индию около 180 до н. э., дойдя вплоть до столицы Восточной Индии Паталипутры и заняв область между Гиндукушем и Матхура и взяв под контроль большую часть северной Индии.

Территория Деметрия от Бактрии до Паталипутры была разделена на восточную и западную и управлялась удельными царями и их наследниками.

Западная часть управлялась далее царями Греко-Бактрийского царства вплоть до Гелиокла (130 до н. э.).

Восточная часть, в которую входили Паропамисады, Арахозия, Гандхара и Пенджаб до Матхура, управлялась династией, которая считается индо-греческой.

Восточные земли

Территории: Паропамисады до Матхура (династия Евтидема)

Узурпатор Евкратид смог свергнуть династию Евтидема и занять территорию до реки Инд в период между 170 и 145 до н. э.. Евкратид потом был убит своим сыном, после чего царь Менандр I смог взять под контроль все территории к западу от Гиндукуша

Территория от Гиндукуша до Матхура (150—125 год до н. э.):

[www.coinarchives.com/a/results.php?results=100&search=Menander+I&Thumb=1 Монеты]

[www.coinarchives.com/a/results.php?results=100&search=Agathokleia+NOT+Menander&Thumb=1 Монеты]

После смерти Менандра его наследники были потеснены обратно на восток ко Гандхаре, потеряв Паропамисады и Арахосию, которые перешли во владения западного Индо-греческого царства. Позднее восточные цари были оттеснены ещё дальше до западного Пенджаба.

Территория от Гандхары/Западного Пенджаба до Матхура (125—100 год до н. э.):

Следующие цари управляли частями царства:

После 100 год до н. э. индийские цари овладели территорией Матхура и восточного Пенджаба за рекой Рави, и стали чеканить свои монеты. Западный царь Филоксен на короткое время овладел оставшейся греческой территорией от Паропамисад до западного Пенджаба между 100 и 95 год до н. э., но потом восточные цари снова смогли восстановиться на этой территории до запада Арахозии.

В течение I века до н. э. индо-греки постепенно теряли территорию по причине вторжения индо-скифов, последний царь Стратон II правил восточным Пенджабом до 10 н. э.

Территории: Арахосия и Гандхара (95—70 до н. э.)

Территория Западного Пенджаба (95—55 до н. э.)

Около 80 до н. э. части восточного Пенджаба были снова взяты под контроль:

Территории: Восточный Пенджаб (80 до н. э. — 10 н. э.)


Западные земли

В западной части греко-бактрийского и индо-греческого пространства правили уже западные цари. После смерти Менандра I Паропамисады и Арахозия были потеряны, и западные цари вторглись в Гандхару. Некоторые из этих царей причисляются к династии Эвкратида.

Территории: Паропамисады, Арахозия, Гандхара (130—95 до н. э.):

После правления Филоксения Западное царство распалось и ослабело, следующие цари правят преимущественно в области Паропамисады.

Территория Паропамисады (95—70 до н. э.)

Предположительно Юэчжи заняли Паропамисады после Гермея. Первый упоминаемый в документах принц Юэчжи Сападбиз правил около 20 до н. э., о нём говорится по-гречески в том же стиле, что и о предыдущих греческих царях. Юэчжи распространились на восток в I веке н. э., и образовали Кушанскую Империю. Первый кушанский царь Куджула Кадфиз ассоциировал себя с Гермеем на своих монетах, видимо, подчёркивая свою преемственность или обосновывая право на престол.

Отдельные поздние греческие цари на западе

Уже после того, как индо-скифы овладели Северной Индией, отдельные греческие общины, видимо, ещё продолжали управляться малыми царями, уже не упоминаясь на монетах, в областях Парапомисады и Гандхара.

  • Теодам (I век н. э.) Индо-греческий правитель области Баджаур в северной Гандхаре.

Судя по надписям царей Сатаваханы, военные отряды индо-греков ещё во II веке н. э. продолжали играть значимую роль в политике региона.

См. также

Напишите отзыв о статье "Индо-греческое царство"

Литература

  • «Monnaies Gréco-Bactriennes et Indo-Grecques, Catalogue Raisonné», Osmund Bopearachchi, 1991, Bibliothèque Nationale de France, ISBN 2-7177-1825-7.
  • «The Shape of Ancient Thought. Comparative studies in Greek and Indian Philosophies» by Thomas McEvilley (Allworth Press and the School of Visual Arts, 2002) ISBN 1-58115-203-5
  • «Buddhism in Central Asia» by B.N. Puri (Motilal Banarsidass Pub, January 1, 2000) ISBN 81-208-0372-8
  • «The Greeks in Bactria and India», W.W. Tarn, Cambridge University Press.
  • «Dictionary of Buddhism» Damien Keown, Oxford University Press ISBN 0-19-860560-9
  • «De l’Indus à l’Oxus, Archéologie de l’Asie Centrale», Osmund Bopearachchi, Christine Sachs, ISBN 2-9516679-2-2
  • «The Diffusion of Classical Art in Antiquity» by John Boardman (Princeton University Press, 1994) ISBN 0-691-03680-2
  • «The Crossroads of Asia. Transformation in Image and symbol», 1992, ISBN 0-9518399-1-8
  • «Indo-Greek, Indo-Scythian and Indo-Parthian coins in the Smithsonian institution», Smithsonian Institution, Bopearachchi, 1993
  • Милиндапаньха. Пер. с пали А. Парибка. Изд-во "Наука". М.1989

Ссылки

  • [www.med.unc.edu/~nupam/greek1.html Indo-Greek history and coins]
  • [www.wildwinds.com/coins/greece/baktria/i.html Ancient coinage of the Greco-Bactrian and Indo-Greek kingdoms]
  • [www.gengo.l.u-tokyo.ac.jp/~hkum/bactrian.html Text of Prof. Nicholas Sims-Williams (University of London) mentioning the arrival of the Kushans and the replacement of Greek Language.]
Государства Древней Индии (средний исторический период)
Период: Север Юг Пятиречье

 VI век до н. э.
 V век до н. э.
 IV век до н. э.

 III век до н. э.
 II век до н. э.

 I век до н. э.
 I век


 II век
 III век
 IV век
 V век
 VI век
 VII век
 VIII век
 IX век
X век
XI век


















(Империя Ахеменидов)
(Македонская империя)


  • Индо-греческое царство





(Первое исламское завоевание)

Отрывок, характеризующий Индо-греческое царство

Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:
– «Сами себя и живот наш Христу богу предадим».
«Сами себя богу предадим, – повторила в своей душе Наташа. – Боже мой, предаю себя твоей воле, – думала она. – Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня! – с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений, желаний, укоров, надежд и пороков.
Графиня несколько раз во время службы оглядывалась на умиленное, с блестящими глазами, лицо своей дочери и молилась богу о том, чтобы он помог ей.
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячок вынес скамеечку, ту самую, на которой читались коленопреклоненные молитвы в троицын день, и поставил ее перед царскими дверьми. Священник вышел в своей лиловой бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена. Все сделали то же и с недоумением смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия.
– «Господи боже сил, боже спасения нашего, – начал священник тем ясным, ненапыщенным и кротким голосом, которым читают только одни духовные славянские чтецы и который так неотразимо действует на русское сердце. – Господи боже сил, боже спасения нашего! Призри ныне в милости и щедротах на смиренные люди твоя, и человеколюбно услыши, и пощади, и помилуй нас. Се враг смущаяй землю твою и хотяй положити вселенную всю пусту, восста на ны; се людие беззаконии собрашася, еже погубити достояние твое, разорити честный Иерусалим твой, возлюбленную тебе Россию: осквернити храмы твои, раскопати алтари и поругатися святыне нашей. Доколе, господи, доколе грешницы восхвалятся? Доколе употребляти имать законопреступный власть?
Владыко господи! Услыши нас, молящихся тебе: укрепи силою твоею благочестивейшего, самодержавнейшего великого государя нашего императора Александра Павловича; помяни правду его и кротость, воздаждь ему по благости его, ею же хранит ны, твой возлюбленный Израиль. Благослови его советы, начинания и дела; утверди всемогущною твоею десницею царство его и подаждь ему победу на врага, яко же Моисею на Амалика, Гедеону на Мадиама и Давиду на Голиафа. Сохрани воинство его; положи лук медян мышцам, во имя твое ополчившихся, и препояши их силою на брань. Приими оружие и щит, и восстани в помощь нашу, да постыдятся и посрамятся мыслящий нам злая, да будут пред лицем верного ти воинства, яко прах пред лицем ветра, и ангел твой сильный да будет оскорбляяй и погоняяй их; да приидет им сеть, юже не сведают, и их ловитва, юже сокрыша, да обымет их; да падут под ногами рабов твоих и в попрание воем нашим да будут. Господи! не изнеможет у тебе спасати во многих и в малых; ты еси бог, да не превозможет противу тебе человек.
Боже отец наших! Помяни щедроты твоя и милости, яже от века суть: не отвержи нас от лица твоего, ниже возгнушайся недостоинством нашим, но помилуй нас по велицей милости твоей и по множеству щедрот твоих презри беззакония и грехи наша. Сердце чисто созижди в нас, и дух прав обнови во утробе нашей; всех нас укрепи верою в тя, утверди надеждою, одушеви истинною друг ко другу любовию, вооружи единодушием на праведное защищение одержания, еже дал еси нам и отцем нашим, да не вознесется жезл нечестивых на жребий освященных.
Господи боже наш, в него же веруем и на него же уповаем, не посрами нас от чаяния милости твоея и сотвори знамение во благо, яко да видят ненавидящий нас и православную веру нашу, и посрамятся и погибнут; и да уведят все страны, яко имя тебе господь, и мы людие твои. Яви нам, господи, ныне милость твою и спасение твое даждь нам; возвесели сердце рабов твоих о милости твоей; порази враги наши, и сокруши их под ноги верных твоих вскоре. Ты бо еси заступление, помощь и победа уповающим на тя, и тебе славу воссылаем, отцу и сыну и святому духу и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».
В том состоянии раскрытости душевной, в котором находилась Наташа, эта молитва сильно подействовала на нее. Она слушала каждое слово о победе Моисея на Амалика, и Гедеона на Мадиама, и Давида на Голиафа, и о разорении Иерусалима твоего и просила бога с той нежностью и размягченностью, которою было переполнено ее сердце; но не понимала хорошенько, о чем она просила бога в этой молитве. Она всей душой участвовала в прошении о духе правом, об укреплении сердца верою, надеждою и о воодушевлении их любовью. Но она не могла молиться о попрании под ноги врагов своих, когда она за несколько минут перед этим только желала иметь их больше, чтобы любить их, молиться за них. Но она тоже не могла сомневаться в правоте читаемой колено преклонной молитвы. Она ощущала в душе своей благоговейный и трепетный ужас перед наказанием, постигшим людей за их грехи, и в особенности за свои грехи, и просила бога о том, чтобы он простил их всех и ее и дал бы им всем и ей спокойствия и счастия в жизни. И ей казалось, что бог слышит ее молитву.


С того дня, как Пьер, уезжая от Ростовых и вспоминая благодарный взгляд Наташи, смотрел на комету, стоявшую на небе, и почувствовал, что для него открылось что то новое, – вечно мучивший его вопрос о тщете и безумности всего земного перестал представляться ему. Этот страшный вопрос: зачем? к чему? – который прежде представлялся ему в середине всякого занятия, теперь заменился для него не другим вопросом и не ответом на прежний вопрос, а представлением ее. Слышал ли он, и сам ли вел ничтожные разговоры, читал ли он, или узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не ужасался, как прежде; не спрашивал себя, из чего хлопочут люди, когда все так кратко и неизвестно, но вспоминал ее в том виде, в котором он видел ее в последний раз, и все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялись ему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого или виноватого, в область красоты и любви, для которой стоило жить. Какая бы мерзость житейская ни представлялась ему, он говорил себе:
«Ну и пускай такой то обокрал государство и царя, а государство и царь воздают ему почести; а она вчера улыбнулась мне и просила приехать, и я люблю ее, и никто никогда не узнает этого», – думал он.
Пьер все так же ездил в общество, так же много пил и вел ту же праздную и рассеянную жизнь, потому что, кроме тех часов, которые он проводил у Ростовых, надо было проводить и остальное время, и привычки и знакомства, сделанные им в Москве, непреодолимо влекли его к той жизни, которая захватила его. Но в последнее время, когда с театра войны приходили все более и более тревожные слухи и когда здоровье Наташи стало поправляться и она перестала возбуждать в нем прежнее чувство бережливой жалости, им стало овладевать более и более непонятное для него беспокойство. Он чувствовал, что то положение, в котором он находился, не могло продолжаться долго, что наступает катастрофа, долженствующая изменить всю его жизнь, и с нетерпением отыскивал во всем признаки этой приближающейся катастрофы. Пьеру было открыто одним из братьев масонов следующее, выведенное из Апокалипсиса Иоанна Богослова, пророчество относительно Наполеона.
В Апокалипсисе, главе тринадцатой, стихе восемнадцатом сказано: «Зде мудрость есть; иже имать ум да почтет число зверино: число бо человеческо есть и число его шестьсот шестьдесят шесть».
И той же главы в стихе пятом: «И даны быта ему уста глаголюща велика и хульна; и дана бысть ему область творити месяц четыре – десять два».
Французские буквы, подобно еврейскому число изображению, по которому первыми десятью буквами означаются единицы, а прочими десятки, имеют следующее значение:
a b c d e f g h i k.. l..m..n..o..p..q..r..s..t.. u…v w.. x.. y.. z
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110 120 130 140 150 160
Написав по этой азбуке цифрами слова L'empereur Napoleon [император Наполеон], выходит, что сумма этих чисел равна 666 ти и что поэтому Наполеон есть тот зверь, о котором предсказано в Апокалипсисе. Кроме того, написав по этой же азбуке слова quarante deux [сорок два], то есть предел, который был положен зверю глаголати велика и хульна, сумма этих чисел, изображающих quarante deux, опять равна 666 ти, из чего выходит, что предел власти Наполеона наступил в 1812 м году, в котором французскому императору минуло 42 года. Предсказание это очень поразило Пьера, и он часто задавал себе вопрос о том, что именно положит предел власти зверя, то есть Наполеона, и, на основании тех же изображений слов цифрами и вычислениями, старался найти ответ на занимавший его вопрос. Пьер написал в ответе на этот вопрос: L'empereur Alexandre? La nation Russe? [Император Александр? Русский народ?] Он счел буквы, но сумма цифр выходила гораздо больше или меньше 666 ти. Один раз, занимаясь этими вычислениями, он написал свое имя – Comte Pierre Besouhoff; сумма цифр тоже далеко не вышла. Он, изменив орфографию, поставив z вместо s, прибавил de, прибавил article le и все не получал желаемого результата. Тогда ему пришло в голову, что ежели бы ответ на искомый вопрос и заключался в его имени, то в ответе непременно была бы названа его национальность. Он написал Le Russe Besuhoff и, сочтя цифры, получил 671. Только 5 было лишних; 5 означает «е», то самое «е», которое было откинуто в article перед словом L'empereur. Откинув точно так же, хотя и неправильно, «е», Пьер получил искомый ответ; L'Russe Besuhof, равное 666 ти. Открытие это взволновало его. Как, какой связью был он соединен с тем великим событием, которое было предсказано в Апокалипсисе, он не знал; но он ни на минуту не усумнился в этой связи. Его любовь к Ростовой, антихрист, нашествие Наполеона, комета, 666, l'empereur Napoleon и l'Russe Besuhof – все это вместе должно было созреть, разразиться и вывести его из того заколдованного, ничтожного мира московских привычек, в которых, он чувствовал себя плененным, и привести его к великому подвигу и великому счастию.
Пьер накануне того воскресенья, в которое читали молитву, обещал Ростовым привезти им от графа Растопчина, с которым он был хорошо знаком, и воззвание к России, и последние известия из армии. Поутру, заехав к графу Растопчину, Пьер у него застал только что приехавшего курьера из армии.
Курьер был один из знакомых Пьеру московских бальных танцоров.
– Ради бога, не можете ли вы меня облегчить? – сказал курьер, – у меня полна сумка писем к родителям.
В числе этих писем было письмо от Николая Ростова к отцу. Пьер взял это письмо. Кроме того, граф Растопчин дал Пьеру воззвание государя к Москве, только что отпечатанное, последние приказы по армии и свою последнюю афишу. Просмотрев приказы по армии, Пьер нашел в одном из них между известиями о раненых, убитых и награжденных имя Николая Ростова, награжденного Георгием 4 й степени за оказанную храбрость в Островненском деле, и в том же приказе назначение князя Андрея Болконского командиром егерского полка. Хотя ему и не хотелось напоминать Ростовым о Болконском, но Пьер не мог воздержаться от желания порадовать их известием о награждении сына и, оставив у себя воззвание, афишу и другие приказы, с тем чтобы самому привезти их к обеду, послал печатный приказ и письмо к Ростовым.
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом назавтра приезде государя – все это с новой силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала войны.
Пьеру давно уже приходила мысль поступить в военную службу, и он бы исполнил ее, ежели бы не мешала ему, во первых, принадлежность его к тому масонскому обществу, с которым он был связан клятвой и которое проповедывало вечный мир и уничтожение войны, и, во вторых, то, что ему, глядя на большое количество москвичей, надевших мундиры и проповедывающих патриотизм, было почему то совестно предпринять такой шаг. Главная же причина, по которой он не приводил в исполнение своего намерения поступить в военную службу, состояла в том неясном представлении, что он l'Russe Besuhof, имеющий значение звериного числа 666, что его участие в великом деле положения предела власти зверю, глаголящему велика и хульна, определено предвечно и что поэтому ему не должно предпринимать ничего и ждать того, что должно совершиться.


У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Индо-греческое_царство&oldid=78994385»