Индуизм

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Индуист»)
Перейти к: навигация, поиск

Статья по тематике
Индуизм

История · Пантеон

Вайшнавизм  · Шиваизм  ·
Шактизм  · Смартизм

Дхарма · Артха · Кама
Мокша · Карма · Сансара
Йога · Бхакти · Майя
Пуджа · Мандир · Киртан

Веды · Упанишады
Рамаяна · Махабхарата
Бхагавадгита · Пураны
другие

Родственные темы

Индуизм по странам · Календарь · Праздники · Креационизм · Монотеизм · Атеизм · Обращение в индуизм · Аюрведа · Джьотиша

Портал «Индуизм»

п • о • р

Индуи́зм — одна из индийских религий, которую часто описывают как совокупность религиозных традиций[1] и философских школ, возникших на Индийском субконтиненте и имеющих общие черты. Историческое название индуизма на санскрите — сана́тана-дха́рма (санскр. सनातन धर्म, sanātana dharma IAST), что в переводе означает «вечная религия», «вечный путь» или «вечный закон»[2][3][4].

Индуизм уходит своими корнями в ведийскую[5], хараппскую и дравидийскую цивилизации, из-за чего его называют древнейшей в мире религией[6][7][8][9]. В отличие от авраамических религий, у индуизма не было своего основателя, в нём отсутствуют единая система верований и общая доктрина[10][11]. Индуизм представляет собой семейство разнообразных религиозных традиций, философских систем и верований, основанных на монотеизме, политеизме, панентеизме, пантеизме, монизме и даже атеизме. Типичными для индуизма можно признать такие религиозные положения, как дхарма, карма, сансара, майя, мокша и йога[12].

В индуизме существует большое количество священных писаний, которые делятся на две основные категории: шрути и смрити. Важными индуистскими текстами являются Веды, Упанишады, Пураны, эпосы «Рамаяна» и «Махабхарата» (частью которой является «Бхагавадгита») и Агамы.

Индуизм исповедуют около 1 млрд человек — это третья по числу последователей религия в мире после христианства и ислама[13]. Индуисты составляют большинство населения Индии и Непала[14]. Значительное количество приверженцев индуизма насчитывается в таких странах, как Бангладеш, Шри-Ланка, Пакистан, Индонезия, Малайзия, Сингапур, Маврикий, Фиджи, Суринам, Гайана, Тринидад и Тобаго, Великобритания, Канада и США.

Во второй половине XX века индуизм распространился за пределы Индии, перешагнул национальные границы и приобрёл много последователей по всему миру. Широко распространились и стали привычными такие характерные для индуизма идеи, как карма, йога и вегетарианство.

Некоторые аспекты и практики индуизма подвергаются критике. Наибольшее осуждение вызывают обряд самосожжения вдов и дискриминация, основанная на кастовой принадлежности.





Содержание

Этимология

Термин «индуизм» возник на основе слова «хинду» — персидского варианта санскритского имени реки Синдху (Инда)[15][16]. Так в персидском языке называли людей, проживавших за рекой Инд. В арабском языке термин «аль-хинд» до сих пор обозначает жителей современной Индии[17]. В конце XVIII века англичане называли «индусами» жителей северо-западной Индии. Позже слово «индус» стало прилагаться к любому жителю Индии, который не был мусульманином, джайном, сикхом или христианином. Под ним стали понимать широкий спектр религиозных взглядов и практик. Сам термин «индуизм» появился около 1830 года в результате добавления к слову «Hindu» суффикса «изм» с целью обозначения культуры и религии варны брахманов. Впоследствии это понятие было принято индийцами в ходе их борьбы за независимость.

Хотя термин «индус» в современном его значении возник в XIX веке, он также встречается в санскритских и бенгальских текстах XVI — XVIII веков (например, в кришнаитском тексте «Чайтанья-чаритамрита»). В текстах традиции бенгальского вайшнавизма термин «индус» применяется вместе с термином дхарма. Понятие «дхарма индусов» использовалось для обозначения обрядовой практики «индусов» и с целью её противопоставления религии «иноземцев».

Определение индуизма, его типология и направления

Определение

Дать определение индуизму трудно из-за широты спектра объединяемых им традиций и верований. Как правило, общим термином «индуизм» называют семейство разнородных традиций, принимающих авторитет Вед[10]. В то же самое время принадлежность какой-либо традиции к индуизму не зависит от её древности или от того, насколько её вероучение и религиозные практики действительно основаны на Ведах[10]. Некоторые течения, относимые к сфере индуизма, вообще не признают Веды откровением[18]. Они основываются на собственных писаниях и традициях, но при этом почитают тех же богов и следуют основным морально-этическим постулатам индуизма. Таким образом, индуизм не может рассматриваться как «категория» в классическом понимании этого слова: когда объекты однозначно либо принадлежат к ней, либо нет. Не являясь единой религией, индуизм представляет собой семейство религий и традиций. В индуизме отсутствует унифицированная система верований и общая доктрина[10]. Нет в нём также централизованного органа управления. В истории индуизма, в отличие от других мировых религий, не было какого-то одного основателя[11]. Несмотря на это, индуизм обладает своей собственной уникальной формой и чертами, выделяющими его в отдельную религию[10]. Индуизм часто сравнивают с баньяновым деревом, постоянно пускающим новые корни, которые со временем превращаются в стволы, также пускающие побеги[10]. Этот пример наглядно показывает не только разнообразие индуизма, но и взаимосвязь, существующую между его различными течениями[10].

По мнению британского востоковеда Роберта Ч. Зенера, «вполне возможно быть достойным индуистом вне зависимости от личного мировоззрения, которое может тяготеть к монизму, монотеизму, политеизму или даже атеизму»[19]. Зенер даже доходит до утверждения, что индуизм — это религия, которая не нуждается в существовании или несуществовании Бога или богов[20]. Более определённо, индуизм может рассматриваться как совокупность трёх главных течений: одно придаёт особое значение личному творцу или богу, второе акцентирует внимание на имперсональном Абсолюте, третье основывается на плюралистичности и неабсолютности[21].

Типология

Некоторые учёные рассматривают типологию из шести основных видов индуизма, и ряда менее значительных его разновидностей[22].

  • Древнейшей формой индуизма выступают народные верования, для которых характерно поклонение местным божествам и обожествлённым формам.
  • ведийский индуизм, основанный на священных текстах индуизма, в особенности на ведийских писаниях, самым важным и древним из которых принято считать «Ригведу».
  • ведантический индуизм базируется на Упанишадах — религиозно-философских трактатах, примыкающих к четырём Ведам.
  • Направление йоги в индуизме представлено в «Йога-сутрах» Патанджали.
  • Дхармический индуизм проявляется в повседневном следовании определённым моральным устоям. Он широко распространён, и его отличает неопределённость в отношении принадлежности к какой-либо конкретной философской школе или течению.
  • Бхакти, или путь «любовного преданного служения богу» в одной из его форм или аватар[22]. Основной традицией бхакти в индуизме является вайшнавизм[22].

Направления

Основная статья: Направления индуизма

В индуизме не существует общей, центральной доктрины, авторитетной для всех индуистских традиций, а многие индуисты вообще не считают, что принадлежат к какой-либо определённой традиции[23]. Учёные, однако, выделяют в современном индуизме четыре основных направления:

Основная разница между данными направлениями индуизма заключается в том, какой форме бога оказывается поклонение как Всевышнему, и в традиции, связанной с этим поклонением. Последователи монотеистической традиции вайшнавизма поклоняются Вишну и его основным аватарам, таким как Кришна и Рама, как богу в различных Его формах, или ипостасях. Г. М. Бонгард-Левин в своей монографии «Древнеиндийская цивилизация» утверждает, что «изучение индуизма как религии обычно начинают» именно с вайшнавизма, который возник раньше шиваизма и «всегда имел больше приверженцев»[24]. Шиваиты поклоняются Шиве; Шакты — Шакти, олицетворённой в женском божестве или богине-матери Дэви, тогда как смарты верят в единство пяти божеств Шанмата, которые выступают как персонификация Всевышнего. Другие направления в индуизме, такие как ганапатья (культ поклонения Ганешу) и саура (поклонение богу Солнца Сурье), не имеют много последователей и не распространены так широко. Есть также движения, которые трудно отнести к одной из упомянутых выше категорий. Как, например, «Арья-самадж» Даянанды Сарасвати, отвергающий поклонение мурти и делающий основной упор на Веды и ведийские огненные жертвоприношения. Также как и последователи других религий, некоторые индуисты считают свою традицию более значимой, чем остальные. Многие индуисты, однако, рассматривают другие традиции индуизма как приемлемые альтернативы своей собственной. Понятия ереси, как таковой, в индуизме не существует[25].

Верования

Хотя невозможно сформулировать безупречное определение индуизма и общую для всех направлений индуизма доктрину, существуют практики и верования, которые занимают в индуизме центральное место, и которые можно признать типичными для индуизма[12]:

Понятие Бога

Основные статьи: Бог в индуизме, Аватара, Индуистские божества

Большинство индуистов признают божественную реальность, которая творит, поддерживает и разрушает вселенную, но некоторые индуистские течения отвергают эту идею. Большинство индуистов верят во вселенского Бога, который одновременно находится внутри каждого живого существа и к которому можно приблизиться различными путями. В понимании индуиста, верховному существу можно поклоняться в бесчисленных формах — в форме Шивы как великого аскета-йогина, в форме человекольва, в форме прекрасной девушки или даже в форме бесформенного камня. Верховное существо может проявляться как изваяния в храмах или как ныне живущие гуру и святые.

Индуизм представляет собой семейство самых разнообразных философских систем и верований, основанных на монотеизме, политеизме, панентеизме, пантеизме, монизме и даже атеизме. Иногда индуизм относят к генотеизму (поклонение одному богу и в то же самое время принятие существования других богов), но использование любого подобного термина является чрезмерным упрощением сложной и разнообразной системы верований индуизма[26]. Хотя индуизм часто характеризуют как политеизм и объектами поклонения в нём действительно являются разные божества, многие индуисты считают их лишь различными формами или проявлениями единой духовной сущности. Так, индуистский автор Ситансу Чакраварти описывает понятие бога в индуизме следующим образом:

Индуизм — это монотеистическая религия, последователи которой верят в то, что бог проявляет себя в различных формах. Человек может поклоняться той из форм бога, которая наиболее близка ему, при этом относясь уважительно к другим формам поклонения[27].

Абсолютное большинство индуистов верят в то, что дух или душа, называемая атманом, является вечной, изначальной, истинной сущностью каждого индивида[28]. Согласно монистическим/пантеистическим богословским школам в индуизме (таким как адвайта-веданта), атман изначально неотличим от верховного духа Брахмана. Они описывают Брахман как «Единый и неделимый» и поэтому эти школы называют «монистическими». Согласно школе адвайта-веданты, целью жизни человека является осознание себя как атмана и своего единства с Брахманом. В некоторых Упанишадах утверждается, что тот, кто полностью осознаёт атман внутри себя и его единство с Брахманом, достигает мокши (освобождения)[28][29]. Однако большинство индуистов принадлежит к так называемым дуалистическим направлениям внутри индуизма, являющимся частью движения бхакти. Они рассматривают Брахман как безличный аспект личностного Бога, которому они поклоняются в форме Вишну, Кришны, Шивы или Шакти. В традициях бхакти считается, что атман находится в постоянной зависимости от Бога, и достижение мокши возможно только через любовь к Богу и по милости Бога[30]. Когда Бог рассматривается как Верховная Личность (а не как бесконечный безличный принцип), его называют Ишвара («Господь»)[31], Бхагаван («Всеблагой»)[31], или Парамешвара («Всевышний Господь»)[31].

Исторически в индуизме также существовали философские школы, которые придерживались атеистических воззрений[32].

В Пуранах и индуистских эпосах «Махабхарате» и «Рамаяне» описывается много историй о том, как божества нисходят на Землю в человеческом облике, с целью восстановить дхарму в обществе и привести человечество к мокше (освобождению из круговорота рождения и смерти). Такие воплощения божеств называются «аватара». Самыми главными аватарами Вишну (которого большинство последователей вайшнавизма рассматривают как изначальную форму Бога) являются Кришна (главный герой «Махабхараты») и Рама (протагонист «Рамаяны»)[33]. В большинстве вайшнавских традиций индуизма Кришну считают наиболее полной аватарой Вишну, в которой проявились все трансцендентные качества личностного Абсолюта[33]. В таких течениях вайшнавизма, как гаудия-вайшнавизм, пуштимарга и нимбарка-сампрадая, являющихся частью кришнаизма, Кришне поклоняются как сваям-бхагавану — верховной форме Бога, источнику как всех аватар, так и самого́ Вишну[33].

Мужской и женский аспекты бога

См. также: Гендерная принадлежность Бога в индуизме

Одни традиции в индуизме поклоняются Богу в его безличной форме как брахману (сам термин «брахман» на санскрите — слово среднего рода), тогда как другие направления индуизма представляют Бога как имеющего мужскую и женскую формы и даже рассматривают женскую форму Бога как источник мужской[34].

С точки зрения древнеиндийской философской школы санкхья космическое творение представляет собой результат взаимодействия мужской и женской энергий Абсолюта, где материя или материальная энергия называется пракрити и представляет собой женское начало, а духовная энергия, представляющая мужской дух или мужское начало, называется пуруша. Как пракрити, так и пуруша являются изначальными, вечными энергиями, существующими до проявления материального космоса. Изначальная природа пракрити характеризуется пассивностью и инертностью; пракрити приходит в движение только после контакта с кинетическим пурушей, в результате которого проявляются различные формы материального космоса.

В большинстве традиций вишнуизма, Вишну считается всевышним Богом и выступает как мужское начало, одновременно оставаясь за пределами гендерных различий, которые применяются к Нему только ради живых существ, из-за своей материальной обусловленности не способных постичь его всецело духовное положение. Многие последователи вишнуизма поклоняются Лакшми и Вишну как обладающими равным могуществом мужской и женской форм Бога. Последователи шиваизма применяют ту же самую философскую концепцию по отношению к Шиве и Парвати. В гаудия-вайшнавизме особо подчёркивается важность поклонения женской ипостаси Бога — Радхе, которая ставится выше Кришны — её возлюбленного, мужскую ипостась[33][34][35]. В этой традиции, Чайтанья рассматривается как совместная аватара Радхи и Кришны — мужская и женская ипостаси, слившиеся в одно[33][34][35].

В философии адвайта утверждается, что все существующие божества — как женские, так и мужские — являются различными формами безличного Абсолюта Брахмана, который нейтрален и не поддаётся описанию или определению. Брахман рассматривается как Бог, изначально не обладающий личностью или атрибутами (ниргуна-брахман), но временно принимающий личностные формы (сагуна-брахман). В адвайта-веданте, Ишвара, личностный аспект Бога, — это проявление иллюзорной формы брахмана в человеческом уме.

В традициях шактизма, Богу поклоняются как божественному женскому началу, как изначальной богине-матери Шакти или Дэви в различных её формах и ипостасях[36]. В отсутствии шакти, мужское начало рассматривается как пассивное и бездейственное. В ортодоксальном шактизме, великой богине-матери, или Махадеви, поклоняются как всевышнему, как олицетворению верховного брахмана, единой и неделимой, из которой исходят все остальные божества (как мужские так и женские) и которая является изначальным источником материального и духовного мира[36]. Ни в какой другой религиозной традиции мира не встречается доктрина, отличающаяся такой откровенно «женской» ориентацией[36].

Дэвы

Основная статья: Дэва (индуизм)

В литература индуизма описываются небесные существа дэвы (или в женском роде дэви). Этот термин можно перевести с санскрита как «светящиеся», «блистающие», «боги», «божества»[37][38]. Дэвы являются неотъемлемой частью индуистской культуры — их изображают в искусстве, архитектуре, иконографии, они описываются в индийской эпической поэзии и Пуранах. В понимании большинства индуистов дэвы являются слугами Ишвары, верховного личностного Бога, которому индуисты поклоняются в одной из Его форм как своему иштадевате («избранному идеалу»)[39][40]. Этот выбор может основываться как на личных предпочтениях верующего, так и на региональных и семейных культовых традициях поклонения[41].

Карма и сансара

Основные статьи: Карма, Сансара
См. также: Реинкарнация

Карма буквально переводится как «действие», «деятельность» или «работа» и может быть описана как «закон действия и воздаяния»[42]. Согласно Упанишадам, сознание человека, читта или четана, представляет собой тонко-материальный орган, который с помощью праны отражает сознание души (дживы или атмана). Читта — это совокупность манаса (подсознательного ума), ахамкары (эго, системы представлений о себе) и буддхи (сознательного ума, воспринимающей способности). Прана — это посредник между дживой и читтой, которая является первым и самым тонким материальным элементом. Описывается, что джива, насыщающая прану сознанием, находится в районе физического сердца человека. Читта — это хранилище материального опыта индивидуума с огромным количеством самскар (впечатлений, отпечатков) от любых действий, которые он совершает, как на физическом, так и на умственном уровне. Накопленная в нём информация выступает как призма, сквозь которую человек смотрит на мир. Всё, что он видит, он сравнивает со своим прошлым опытом, таким образом воспринимая реальность в искажённом виде. Самскары сохраняются и переносятся из жизни в жизнь в сознании индивидуума. В каждой жизни самскары формируют единственную в своём роде психо-физическую природу человека, определяя его наклонности и желания, определяя его карму[43]. Таким образом, концепция всеобщего, нейтрального и безошибочного закона кармы непосредственно связана с реинкарнацией, а также с личностью индивида, его качествами и его семьёй. Карма сплетает вместе понятия свободы воли и судьбы. Круговорот «деятельности, последствий деятельности, рождения, смерти, и рождения заново» называется сансарой. Понятия реинкарнации и кармы лежат в основе индуизма и различных направлений в его философии и верованиях. В «Бхагавадгите» утверждается:

Как человек, снимая старые одежды, надевает новые, так и душа входит в новые материальные тела, оставляя старые и бесполезные[44].

Мир сансары обеспечивает эфемерные наслаждения, которые поддерживают в человеке желание рождаться снова и снова ради услаждения бренного материального тела. Освобождение из мира сансары через достижение мокши приносит вечное счастье и умиротворение[45][46].

Конечная цель духовной практики

См. также: Мокша (философия), Самадхи, Према и Вайкунтха

Конечная цель духовной практики обозначается такими терминами как «мокша», «нирвана» или «самадхи», и различными направлениями индуизма понимается по разному:

  • Осознание своего единства с богом
  • Осознание своих вечных взаимоотношений с богом и возвращение в Его обитель
  • Достижения чистой любви к Богу
  • Осознание единства всего бытия
  • Осознание своего истинного «я»
  • Достижение совершенного умиротворения
  • Полная свобода от материальных желаний

Достигнув конечной цели человеческого существования, индивидуум освобождается из сансары, таким образом прекращая цикл перевоплощений[47][48]. Точное определение мокши даётся различными философскими школами индуизма по-разному. Например, адвайта-веданта утверждает, что после достижения мокши, атман прекращает своё существование как личность и сливается с безличным Брахманом. Последователи дуалистических школ двайты отождествляют себя как частички Брахмана, вечно обладающие индивидуальностью. После достижения мокши они ожидают попасть на одну из лок (планет) духовного мира, и навечно остаться там, наслаждаясь вечными взаимоотношениями с богом (Ишварой) в одной из Его ипостасей. Также говорится, что последователи двайты хотят «отведать сладость сахара», тогда как последователи адвайты хотят «превратиться в сахар»[49].

Понятия рая и ада

См. также: Лока и Трилока

Понятия ада и рая представлены в пуранической литературе индуизма. Там описываются бесчисленные райские и адские локи (планеты или планы бытия), где умерших вознаграждают или наказывают в зависимости от совершённых ими благих или греховных поступков. Душа, попавшая в адские тонкие сферы бытия, может быть вызволена оттуда посредством жертвоприношений пищи и воды, которые должны проводиться её детьми и внуками в последнем её воплощении. Проведя на райских или адских планетах определённое время, душа проходит сквозь различные материальные элементы (землю, воду, воздух, огонь, эфир и другие, более тонкие элементы) и, наконец, заново рождается в одном из 8 400 000 типов тел, заполняющих вселенную, получая таким образом новую возможность достичь самоосознания[50].

Жизненные идеалы

Основная статья: Пурушартхи

В классической философии индуизма описываются две основные жизненные дхармы (жизненных долга) человека: грихастха-дхарма и санньяса-дхарма. В грихастха-дхарме, или дхарме семейного человека, присутствуют четыре основных цели, называемые пурушартхи[51][52]:

  1. Дхарма — правильная деятельность, выполнение своего предписанного долга в согласии с наставлениями священных писаний
  2. Артха — материальное благосостояние и успех
  3. Кама — чувственные наслаждения
  4. Мокша — освобождение из сансары

Среди четырёх пурушартх, дхарма и мокша имеют особое значение[52] — на стадиях камы и артхи, человек должен действовать в согласии с принципами дхармы и рассматривать как конечную цель мокшу. Санньяса-дхарма, или дхарма тех, кто принял отречённый образ жизни, признаёт, но не использует каму, артху и дхарму, полностью сосредотачиваясь на мокше. Те, кто следует грихастха-дхарме, рано или поздно также достигают этой стадии. Некоторые, однако, приходят к санньяса-дхарме немедленно, независимо от того, на каком этапе они находились перед этим.

В ряде индуистских текстов утверждается, что дхарма сводится к пяти обобщённым принципам: ахимса — ненасилие, сатья — правдивость, астея — неворовство, шауча — чистота, индрия-ниграха — обуздание чувств[53].

Йога

Основные статьи: Йога, Раджа-йога
См. также: Бхагавадгита и Йога-сутры

Независимо от того, какова конечная цель жизни для индуиста, существует несколько методов йоги, которые были даны мудрецами для достижения этой цели. К базовым текстам, в которых описываются различные виды йоги, относятся «Бхагавадгита», «Йога-сутры», «Хатха-йога-прадипика», а также Упанишады. Основные разновидности йоги, следуя которым возможно достичь высшего духовного совершенства (мокши или самадхи), это:

Человек может следовать одному из этих путей или нескольким, в зависимости своих наклонностей и понимания. Традиции бхакти учат тому, что для большинства людей бхакти является единственным практическим путём для достижения духовного совершенства в настоящую эпоху Кали-югу. Практика одного вида йоги не исключает возможность практиковать также и другие. Например, принято считать, что практика джнана-йоги непременно приводит к «чистой любви» к Богу, которая является основной целью бхакти-йоги, и наоборот. Другие, практикующие глубокую медитацию (такую как в раджа-йоге) должны также прямо или косвенно следовать основным принципам карма-йоги, джнана-йоги и бхакти-йоги.

История

Основная статья: История индуизма

Как отмечает Клаус Клостермайер, само понятие «история индуизма» является внутренне противоречивым[55]. Индуисты называют свою традицию санатана-дхарма «вечной дхармой», а всё, что имеет религиозное значение, считают анади — не имеющим начала[55]. В случае с индуизмом, его история не играет в изучении традиции ту же роль, что в христианстве или буддизме[55]. Возникновение индуизма и его развитие не связаны с каким-либо центральным историческим событием или общим историческим движением[55]. Большинство индуистов верят в то, что череда событий, которую принято называть историей, повторяется снова и снова в вечном цикле. Некоторые из основных школ индуистской философии отождествляют этот самоповторяющийся мир сансары с майей (иллюзией) и авидьей (невежеством)[55]. Таким образом, базой для «истории», которая документирует внешнюю сущность происходящего, описывает внешнюю сторону событий, служит своего рода «высшее невежество»[55].

Многие индологи выделяют три ступени в развитии религиозного мышления древней Индии: ведизм, брахманизм и собственно индуизм[10]. Согласно Клостермайеру, такому именованию этапов исторического развития индуизма трудно найти оправдание[10]. Если использование термина «индуизм» является проблематичным по отношению к Ведам и Брахманам, где он не упоминается, равнозначно проблематично его применение по отношению к древнеиндийским эпосам и Пуранам, где он также не используется[10]. Современные индуисты, в свою очередь, называют свои живые традиции «ведийскими», а индуизм — «вайдика-дхармой» («ведийской религией»)[10]. Принятие Вед как священного писания они считают критерием ортодоксальности[10].

Ведийский период

См. также: Веды, Ведийская цивилизация и Индская цивилизация

Самые ранние свидетельства практики индуизма датируются периодом от позднего неолита до периода Хараппской цивилизации (5500-2600 года до н. э.)[56][57]. Верования и практики доклассического периода (XVI—VI века до н. э.) принято называть ведизмом. Современный индуизм произошёл из Вед, древнейшей из которых считается «Ригведа», датируемая большинством учёных второй половиной II тысячелетия до н. э.[58]. Веды в основном посвящены поклонению различным дэвам (божествам), таким как Индра, Варуна и Агни, в них также содержится описание ритуала Сома. Основной религиозной практикой ведийской религии было совершение огненных жертвоприношений и повторение ведийских мантр. Древние ведийские традиции имеют большое сходство с зороастризмом и другими индоевропейскими религиями[59].

Эпический и пуранический периоды

См. также: Пураны, Махабхарата, Рамаяна и Буддизм и индуизм

В эпический (VI—II век до н. э.) и последовавший за ним пуранический периоды были записаны первые версии древнеиндийских эпосов «Рамаяны» и «Махабхараты»[60], хотя устно они передавались в течение многих веков до и после этого периода[61]. В этих эпических произведениях описываются истории о правителях и войнах древней Индии, которые преподносятся в сочетании с религиозными и философскими трактатами. В Пуранах описываются истории различных аватар, а также дэвы, их взаимоотношения с людьми и битвы с демонами. Начало новой эпохи в истории индуизма положил приход и распространение по всей Индии философии Упанишад, джайнизма, и буддистской религиозно-философской мысли[62]. Махавира и Будда учили тому, что для достижения мокши или нирваны нет необходимости принимать авторитет Вед или кастовую систему. Буддизм пошёл дальше, объявив, что «Я», «душа» (как нечто, не подверженное изменениям) и бог (фигура, аналогичная творцу) просто не существуют[63]. Буддизм вобрал множество элементов образной и понятийной системы индуизма, но присвоил им другие значения. Буддизм достиг своего апогея во время правления императора Ашоки и империи Маурьев, которые смогли объединить Индийский субконтинент в одно государство в III веке до н. э. В конкуренции с буддизмом за влияние на царский престол (опора на царский престол с самого начала была характерна для буддизма, как и проведение публичных диспутов при дворе) индуизм стал более систематизирован, практика жертвоприношений животных, до Ашоки неотъемлемая часть государственной и общинной жизни индуистов, перестала играть значительную роль в Индии в целом. Ко II веку до н. э. в философии индуизма сформировались шесть основных школ: санкхья, йога, ньяя, вайшешика, миманса и веданта[64]. В VI веке до н. э. Чарвака основал школу атеистического материализма в Северной Индии[65]. В период между IV и X веком н. э. индуизм взял вверх над буддизмом и распространился по всей Индии, вытеснив буддизм за её пределы[66].

Приход ислама и христианства

См. также: Индуизм и ислам, Индуизм и христианство и Дин-и иллахи

Хотя ислам пришёл в Индию уже в начале VII века вместе с арабскими купцами, в одну из основных религий он превратился в более поздний период завоевания мусульманами Индийского субконтинента[65]. Во время этого периода буддизм окончательно пришёл в упадок, а многие индуисты обратились в ислам. В исламе индуисты нашли совершенно другие концепции бога, истины, отношения к насилию и социального устройства[67].

Во время периода исламских завоеваний в ислам были обращены многие последователи индуизма[68]. Смешанные браки и приток мусульман из арабских стран сыграли важную роль в становлении ислама в Индии[68]. Для мусульманских правителей было характерно презрительное и пренебрежительное отношение к самой идее индуизма — они считали индуистские религиозные практики идолопоклонством и часто выступали как «иконоборцы»[68]. Самыми известными примерами подобных правителей являются Махмуд Газневи и могольский император Аурангзеб[68]. Мусульмане также установили в Индии особую кастовую систему, которая разделила мусульман — потомков арабов «ашрафов», тех кто обратился в ислам «аджлафов», и неприкасаемых «арзалов»[69][70]. Но были и мусульманские правители, которые, в основном из политических соображений, относились к индуизму более терпимо. Император Акбар и Ибрахим Адиль-Шах II из Биджапурского султаната являются самыми яркими примерами подобных лидеров. Двор Акбара был домом как для мусульманских, так и для индусских святых и интеллектуалов. С целью сблизить основные религии своей империи, Акбар даже создал синкретическую религиозную доктрину дин-и иллахи, представлявшую собой синтез ислама, индуизма и джайнизма с некоторыми элементами христианства и зороастризма[68].

В различных формах искусства времён Империи Великих Моголов, в особенности в миниатюрах и некоторых поэтических произведениях на урду, нашли своё отражение классические индуистские мотивы, такие как любовные истории Кришны и Радхи. Музыка хиндустани, одно из направлений в классической индийской музыке, сочетает в себе ведийские понятия о звуке, раги и талы. В ней используются музыкальные инструменты как ближневосточного происхождения, так и индо-мусульманские изобретения.

Принято считать, что первые христианские общины на Индийском субконтиненте появились в V—VI веках в Южной Индии[71]. Однако среди индийских христиан до наших дней сохранились христиане апостола Фомы, считающие этого апостола основоположником своей церкви, о проповеди которого в Индии сообщают и древние церковные писатели[72][73].

Взаимоотношения индуизма с христианством, так же как и с исламом, исторически базировались на неравном балансе политического и культурного влияния[71]. Массовое распространение христианства началось только во время британского колониального правительства, покровительством и защитой которого пользовались британские христианские миссионеры, глубоко осуждавшие такие практики индуизма, как поклонение мурти (рассматривавшееся как идолопоклонство), ритуал сати и детские свадьбы[71]. Прозелитическая деятельность христианских миссионеров часто вызывала недовольство индуистов, которое в конце XX века выразилось в нападениях на христиан-далитов и их церкви в различных частях Индии, в особенности в Ориссе и Гуджарате[71].

Движения бхакти

Основная статья: Бхакти

В Средние века индуизм претерпел большие изменения, в основном благодаря известным ачарьям Раманудже (1077—1157), Мадхве (1238—1317) и Чайтанье (1486—1534)[65]. Последователи движений бхакти заменили абстрактную концепцию Брахмана, сформулированную Шанкарой, эмоциональной и страстной преданностью Вишну и его аватарам, в частности Кришне и Раме[74].

Элементы бхакти уже присутствовали в ведийский период, но широко традиция распространилась только в VI—X веках, сначала в Южной Индии, а потом и в Северной. Своё выражение она нашла в поэмах и гимнах альваров и наянаров, составленных на тамильском языке и посвящённых Вишну и Шиве. Подобно традициям мирской эротической поэзии, поэты-бхакты часто применяли к божеству чувства разлуки женщины со своим возлюбленным.

Хотя бхакти является также частью шиваизма и шактизма, движение бхакти главным образом было именно вайшнавским. Одним из основных направлений бхакти в вайшнавизме, получившем наибольшее распространение в Восточной Индии — Бенгалии, Ориссе и Ассаме — стал гаудия-вайшнавизм. Эта ветвь кришнаизма, последователи которой поклоняются Кришне как «изначальной форме Бога», возникла в начале XVI века в Бенгалии. Её основоположником был вайшнавский святой и реформатор Чайтанья (1486—1534).

Широкое распространение также получила синкретическая форма бхакти, в которой суфизм сочетался с индуистскими традициями веданты и йоги[68]. Суфийский святой Шейх Мухаммад выбрал объектом своего поклонения Раму. Кабир заявлял о том, что не принадлежал ни к индуизму, ни к исламу. Он сочинял стихи и проповедовал людям учение, сочетавшее в себе философии и духовные практики обеих религий, таким образом бросая вызов традиционным религиозным устоям индуизма и ислама того времени[68]. Взаимодействие между суфиями и бхактами в некоторых регионах Индии привело к тому, что индуисты и мусульмане собирались вместе в мазаре (суфийском храме) на богослужение, проводимое вайшнавским пуджари[68].

Появление индологии и распространение индуизма на Западе

Индология как научная дисциплина изучения индуизма и индийской культуры с европейской перспективы возникла в XIX веке. Ключевую роль в развитии индологии в XIX — начале XX века сыграли такие учёные как Макс Мюллер и Джон Вудрофф. Они открыли ведийскую, пураническую и тантрическую литературу и философию для Европы и США.

С начала XIX века, движение в индуизме, которое можно назвать неоведантическим, превознесло монизм некоторых Упанишад и отвергая такие популярные индусские практики как поклонение мурти, выступило инициатором общественных преобразований и диалога с другими религиозными традициями[75]. Такие общества как «Брахмо-самадж» и Теософское общество попытались создать синтез аврамических и дхармических философий. В этот период также появился ряд новаторских движений, произошедших из местных традиций и основанных на учении таких харизматичных духовных лидеров, как Рамакришна (1836—1886) и Рамана Махарши (1879—1950).

Выдающиеся индийские философы Ауробиндо (1872—1950) и Бхактиведанта Свами Прабхупада (основатель Международного общества сознания Кришны; 1896—1977), перевели и распространили основные тексты индуизма за пределами Индии и привлекли последователей по всему миру. Вивекананда (1863—1902) и Парамаханса Йогананда (1893—1952) сыграли большую роль в популяризации на Западе йоги и веданты.

Священные писания

Основная статья: Литература индуизма
См. также: Философия индуизма

Согласно одному из определений, индуизм основывается на «сокровищнице духовных законов, установленных разными людьми в разные времена»[76][77]. На протяжении многих веков священные писания индуизма передавались устно в стихотворной форме, которая использовалась для облегчения запоминания[78]. Только гораздо позднее они были записаны. На протяжении веков, мудрецы совершенствовали учение и расширяли канон писаний. В некоторых традициях послеведийского и современного индуизма, священные писания не толкуются буквально — бо́льшая важность придаётся этическому и метафорическому смыслу, содержащемуся в них. Большинство священных текстов написаны на санскрите. Они подразделяются на две категории шрути и смрити.

Шрути

Основная статья: Шрути

Термин «шрути» в буквальном переводе означает «услышанное». Он используется по отношению к четырём Ведам, которые считаются самыми древними священными текстами индуизма. Большинство индуистов почитают Веды несотворёнными человеком, вечными богооткровенными писаниями, которые были даны человечеству через посредство святых мудрецов[77]. В индуизме также существуют течения, в которых создание Вед не связывается с какой-либо личностью или с божеством. Веды принимаются как законы духовного мира, которые существуют вечно, и существовали бы, даже если бы ведийские мудрецы не поведали их человечеству[76][79][80]. Многие индуисты верят в то, что поскольку духовные истины, изложенные в Ведах вечны, на протяжении истории они выражаются в новых формах и трактуются по-разному[81]. Существуют четыре Веды: «Ригведа», «Самаведа», «Яджурведа», «Атхарваведа». «Ригведа» рассматривается как самая важная из Вед. Она не только считается самым древним ведийским писанием, но и, возможно, древнейшим индоевропейским текстом. Каждая Веда делится на четыре части: Самхиты, Брахманы, Араньяки и Упанишады. Самхиты состоят из священных мантр и являются основной частью каждой из Вед, Ведами как таковыми. Остальные три части представляют собой сборники комментариев, часто написанные в прозе и относящиеся к более позднему периоду, чем самхиты.

Самхиты и Брахманы принято относить к категории карма-канды («обрядового раздела»), а Араньяки и Упанишады — к категории джнана-канды («раздела о знании»). В то время как Веды сосредоточены на ритуальных практиках, основной темой Упанишад является духовное самоосознание и философия. В них, в частности, обсуждается природа Брахмана и реинкарнация[82][83].

Смрити

Основная статья: Смрити

Другие священные писания индуизма, не относящиеся к категории шрути, называют смрити («запомненное»)[84]. Наиболее важными из смрити считаются индийские эпические поэмы «Махабхарата» и «Рамаяна». «Бхагавадгита» является частью «Махабхараты» и считается самым широко известным и изучаемым из всех священных текстов индуизма. В ней изложены философские наставления Кришны воину-принцу Арджуне перед началом великой Битвы на Курукшетре. Как сами индуисты, так и многие западные учёные и философы, считают что в «Бхагавадгите» изложена основная суть всех Вед[85]. «Бхагавадгита» ближе всего к тому, что можно было бы назвать общим священным писанием индуизма. К категории смрити также относятся Пураны, которые преподносят индуистские верования и философию в более лёгкой и доступной форме, и содержат в себе много различных историй. Также существуют отдельные писания, которым следуют только определённые направления в индуизме, к ним принадлежат «Деви-махатмья», Тантры, «Йога-сутры», «Тирумантирам», «Шива-сутры Васугупты» и Агамы. Также важным текстом является «Ману-смрити», в котором описываются законы и общественные нормы варнашрамы.

Религиозные практики

Индуистские религиозные практики в основном направлены на осознание бога, а иногда также и на получение благословений от дэвов. Поэтому, в индуизме существуют различные обряды, которые помогают человеку думать о боге в повседневной жизни. Например, индуисты регулярно совершают пуджу[31]. Она проводится как в храме, так и на дому — в индуистских семьях, как правило, имеется свой алтарь с мурти определённой формы бога или дэвы.

Храмы и божества

Основные статьи: Индуистский храм, Мурти

Поклонение в индуизме осуществляется через посредство статуй божеств, называемых мурти[86]. Основной ролью мурти является создание более глубоких личностных взаимоотношений с божеством. Мурти рассматривается как проявление божества, неотличное от него[87]. Так как одним из качеств бога является вездесущность, божество также проявляет себя через посредство мурти с целью облегчить для людей поклонение себе[87]. В «Падма-пуране», в частности, утверждается, что мурти не следует принимать за обыкновенный камень или кусок дерева — мурти является непосредственным проявлением бога[87][88]. Некоторые течения в индуизме, такие как «Арья-самадж», отвергают поклонение мурти. Каждый индуистский храм обычно посвящён какому-либо одному основному божеству или божествам, которые представлены в виде мурти на главном алтаре, а также ряду других божеств[87]. В некоторых храмах существует по несколько основных мурти[87]. Посещение храмов не является обязательным[89] и многие индуисты приходят в храм только во время религиозных праздников.

Символика

Основные статьи: Ом (индуизм), Тилака, Свастика

Индуизм имеет хорошо развитую систему символизма и иконографии, которая находит своё применение в искусстве, архитектуре, литературе и поклонении. Каждый символ имеет своё сакральное значение. Слог «Ом» (который символизирует Парабрахман) и знак свастики (олицетворяющий благополучие) можно считать священными символами всего индуизма. В то время как, например, разные формы тилаки помогают идентифицировать последователей различных индуистских течений. Также существует множество символов, которые отождествляются с определёнными божествами; к ним относятся лотос, чакра и вина.

Обряды

Основные статьи: Пуджа, Мантра, Джапа, Киртан

Большинство индуистов принимают участие в религиозных обрядах ежедневно[90], причём многие индуисты также проводят религиозные обряды у себя дома[91]. Индуисты совершают следующие ежедневные ритуалы:

  • Пуджа на восходе солнца после принятия омовения, или в конце дня. Данный обряд обычно совершается в семейном храме или домашнем алтаре и состоит из предложения мурти зажжённого светильника, благовоний и еды, которые после предложения считаются прасадом.
  • Совместное чтение различных священных писаний.
  • Киртан и бхаджан — обряды воспевания молитв, мантр и религиозных песен.
  • Различные виды медитации, такие как чтение мантр на чётках «джапа-мала», — ритуал, который называется «джапа»[91].

Мантры и молитвы, своим смыслом, звуком и способом повторения помогают, якобы, сосредоточить ум на духовном уровне или выразить свою преданность богу или дэвам. Большую роль в индуистской религиозной жизни играет ритуальное повторение или воспевание мантр. Оно может осуществляться индивидуально как джапа (повторение мантр на чётках), или проводится в группе — практика, которая называется киртана или бхаджана. Для многих индуистов эти практики являются основой духовной жизни.

Отличительной особенностью религиозных ритуалов является разграничение между чистотой и осквернённостью.

Религиозные обряды заранее предполагают некоторую степень осквернённости совершающего их, который должен очиститься в процессе обряда или до совершения его. Очищение обычно производится с помощью воды и является неотъемлемой частью большинства религиозных обрядов[91].

Индуисты верят в особую действенность жертвования и в понятие «хорошей кармы» или пуньи, которая приобретается через благотворительность, совершение «добрых дел» и накапливается в течение жизни, обеспечивая защиту и благосостояние в следующем перевоплощении[91]. Ведийские ритуалы огненных жертвоприношений, которые называются «яджна», также являются важным элементом в обрядовой практике индуизма. Они выступают как неотъемлемая часть таких церемоний, как свадьба, похороны, посвящение в ученики и др.[92]

По случаю таких событий, как рождение ребёнка, свадьба или похороны, проводятся целый ряд сложных религиозных ритуалов (санскары). К ним относятся такие обряды, как аннапрашана (когда ребёнку впервые дают твёрдую пищу), упанаянам (формальное начала получения образования), шраддха (проводится по умершим родственникам)[93][94]. В большинстве индийских семей, точное время проведения различных церемоний, в особенности таких как помолвка молодой пары, свадьба и др., определяется после консультации с астрологом[93]. Обязательным обрядом для всех, за исключением санньяси и детей до пяти лет, является кремация тела после смерти. В ходе традиционного индуистского обряда кремации, тело заворачивают в ткань и сжигают на погребальном костре. Значительное место занимают также обряды культа предков.

Паломничества и праздники

Основные статьи: Праздники индуизма, Парикрама

Паломничество является одной из религиозных практик, характерных для индуизма. Святое место паломничества называют «тиртха» или «дхама». Наиболее популярными тиртхами в индуизме являются Аллахабад, Харидвар и Варанаси, а в вайшнавизме также и Вриндавана. Другие важные места паломничества, известные своими древними храмами:

В индуизме принято выделять четыре самые святые места паломничества: Пури, Рамешварам, Дварака и Бадринатх. Также существуют четыре основных места паломничества в Гималаях, которые называют Чар-дхам, это Бадринатх, Кедарнатх, Ганготри и Ямунотри. Самый большой праздник в индуизме — это Кумбха-мела («Праздник кувшинов»). Он проводится раз в четыре года поочерёдно в четырёх городах: Аллахабаде, Харидваре, Нашике, и Удджайне. Для последователей традиции шактизма важными местами паломничества являются так называемые Шакти-питы, где поклоняются богине-матери Шакти. Самые главные из них — Калигхат и Камакхья.

Даты праздников в индуизме, как правило, определяются индуистским календарём. Праздники в индуизме обычно проводятся в честь различных воплощений бога, и событий, связанных с ними. Многие индуистские праздники соотносятся со сменой времён года. Некоторые праздники отмечают только последователи определённого направления в индуизме или жители определённого региона Индийского субконтинента. Самые большие индуистские праздники, которые проводятся повсеместно, это Маха-Шиваратри, Наваратри, Холи, Дивали, Кришна-джанмаштами и Рама-навами.

Индуистское общество

Ашрамы

Основные статьи: Ашрама, Варнашрама-дхарма

Традиционно в индуизме жизнь делится на четыре ашрама (периода или стадии).

  • Брахмачарья — первый период жизни, стадия обучения, которую ученик проводит как монах, практикуя половое воздержание и занимаясь служением гуру, получая от него духовное знание.
  • Грихастха — семейная жизнь, работа. В этом ашраме осуществляются пурушартхи камы и артхи. Долг семьянина-индуиста заключается в поддержании своих родителей, детей, гостей и святых личностей.
  • Ванапрастха — уход от дел и подготовка к полному отречению от материального мира. На этой стадии, все материальные обязанности постепенно передаются уже взрослым детям и больше времени посвящается духовным практикам и паломничеству в святые места.
  • Санньяса — последний этап жизни, стадия полного отречения от материального мира, которая характеризуется аскетизмом и полным посвящением самосознанию и духовным практикам. В этом ашраме осуществляется необходимая подготовка к моменту смерти и достижению мокши[95].

Монашество

Основные статьи: Санньяса, Садху

Некоторые индуисты выбирают монашеский образ жизни «санньясу» с целью сосредоточиться на достижении освобождения или другой формы духовного совершенства. Монахи посвящают себя простой и аскетичной жизни, дают обет безбрачия и прекращая всякую материальную деятельность, полностью сосредотачиваются на духовных практиках, целью которых является осознание бога[96]. Монахов в индуизме обычно называют санньяси (санньясинами), садху или свами[97]. Женщин-монахинь называют санньясини. Монахи пользуются огромным уважением в индийском обществе. Они либо живут в монастырях, либо странствуют, полагаясь только на бога в обеспечении телесных нужд[98]. Накормить странствующего садху, или оказать ему какую-либо другую помощь, считается очень благочестивым поступком, а для семейных людей к тому же является обязанностью. Садху стремятся относиться ко всем с уважением и состраданием, независимо от того, является ли человек богатым или бедным, злодеем или добродетельным. Отличительной чертой садху также является относительная свобода от двойственности материального мира: они как правило безразличны к похвалам или критике, страданию или наслаждению[96].

Варны и кастовая система

Основные статьи: Варны, Варнашрама-дхарма
См. также: Каста

В индуизме общество традиционно делится на четыре сословия, называемые варны, что в переводе с санскрита означает «цвет, форма, внешность»[31].

  1. Брахманы — учителя и священники
  2. Кшатрии — воины, правители, дворяне
  3. Вайшьи — земледельцы, торговцы и предприниматели
  4. Шудры — слуги и рабочие

Как среди индуистов, так и среди учёных, существует много споров о том, является ли кастовая система неотъемлемой частью индуизма, основанной на священных писаниях, или же представляет собой отживший социальный обычай[99][100]. Самое раннее упоминание о варнах содержится в Пуруша-сукте «Ригведы». Один из гимнов «Ригведы», а также другие тексты более позднего периода, указывают на то, что изначально принадлежность к одной из варн не обязательно определялась рождением человека в той или иной семье, а скорее зависела от его рода занятий, личных качеств, природы и наклонностей:

कारुरहं ततो भिषगुपलप्रक्षिणी नना ।

Я — поэт, папа — лекарь,
Мама возится с мельницей[101].

Однако, со временем, система варн претерпела изменения и превратилась в жёсткую кастовую систему, в которой принадлежность к одной из варн стала передаваться исключительно по наследству и представители высших каст не давали возможности «подняться» тем, кто принадлежал к низшим кастам. Такая деградация изначальной концепции системы варн положила начало дискриминации, основанной на принадлежности по рождению к той или иной варне. Категоризация каст также даётся в «Ману-смрити»[102]. Согласно «Бхагавадгите», принадлежность к той или иной варне определяется в зависимости от качеств человека и деятельности, которой он занимается. В «Бхагавадгите» Кришна утверждает, что система деления общества на четыре варны было создано лично им, богом, и ничего не говорит о кастовом делении общества по рождению:

В соответствии с тремя гунами (качествами) материальной природы и связанной с ними деятельностью, Я разделил человеческое общество на четыре сословия. Но знай же, что, хотя Я и являюсь создателем этой системы, Сам Я, вечный и неизменный, непричастен к какой-либо деятельности[103].

Это также поддерживается различными историями ведийских мудрецов (риши), которые не были рождены в брахманических семьях, но стали брахманами позднее. Например, риши Вишвамитра родился в семье кшатриев, и только позднее прославился как великий брахмана-мудрец. Другой мудрец, Валмики, вообще был разбойником и находился на уровне ниже шудры, но позднее «превратился» в святого мудреца, и написал «Рамаяну». А составитель всей ведийской литературы риши Вьяса был сыном дочери шудры-рыбака[104]. Также, в ведийские времена, для шудр не существовало запрета на изучение Вед и на участие в религиозных ритуалах. Такой запрет появился гораздо позднее[105].

На протяжении истории, многие общественные деятели и социальные реформаторы, такие как Махатма Ганди, подвергали критике кастовую дискриминацию[106]. Религиозный учитель Рамакришна (1836—1886) утверждал:

Возлюбленные бога не принадлежат ни к какой касте. Брахмана, не имеющий любви к богу — уже не брахмана, а пария, возлюбивший бога — уже более не пария. Посредством бхакти [любви и преданности богу] даже неприкасаемый очищается и поднимается до самого возвышенного уровня[107].

Многие социологи указывают на то, что в современном индуистском обществе система варн обладает существенной гибкостью и не заслуживает всей критики о социальной дискриминации, которой её подвергают[108][109].

Ахимса и вегетарианство

Основные статьи: Ахимса, Священная корова
См. также: Вегетарианство и Вегетарианское питание

Индуисты в основном следуют принципу ахимсы (ненасилия), так как верят в то, что все живые существа по своей природе духовны и являются частичками или искрами бога, который в одной из своих форм как Параматма (сверхдуша) постоянно присутствует во всех живых существах — животных, растениях, рыбах, насекомых и даже микроорганизмах[110]. Термин «ахимса» упоминается в Упанишадах[111], в эпосе «Махабхарата»[112], ахимса — это также первая из ям (обетов самоограничения) в «Йога-сутрах» Патанджали[113].

Из уважения к другим живым существам, многие индуисты придерживаются вегетарианской диеты. Вегетарианство является одним из важных аспектов индуизма — оно рассматривается как одно из средств достижения саттвического (чистого, благостного) образа жизни. Общее количество лакто-вегетарианцев в Индии по разным подсчётам составляет от 20 % до 42 % от числа всех жителей[114]. Результаты исследований также показывают, что большинство тех индийцев, которые не являются вегетарианцами, употребляют невегетарианскую пищу редко, и только менее 30 % делают это регулярно[114]. Следование вегетарианству также сильно зависит от социального положения и от регионов проживания. Например, среди индийцев проживающих на морском побережье, процент вегетарианцев гораздо меньше по причине большой зависимости от морских продуктов[115][116]. Наиболее ортодоксальные индуисты также не употребляют в пищу лук и чеснок, которые рассматриваются как продукты, относящиеся к низшим качествам или гунам материальной природы — раджасу и тамасу[117].

Абсолютное большинство индуистов-мясоедов воздерживаются от употребления в пищу говядины. Население Индии во времена ведийской цивилизации и в последующие поколения, вплоть до наших дней, использовали и используют корову как источник белка в форме молока и молочных продуктов, а также как поставщика удобрений и топлива в форме коровьего навоза. Корова всегда олицетворяла в индийском обществе фигуру матери. Индуисты почитают корову как олицетворение бескорыстного жертвования. Забой коров запрещён, или ограничен законом во всех штатах Индии, кроме Кералы и Западной Бенгалии[118].

Положение женщин и семья

Основная статья: Женщина в индуизме
См. также: Ману-смрити

Роль женщин в индуизме часто является предметом дискуссий — их положение рассматривается одними как благополучное, а другими как нетерпимое. Позиция женщин в индуизме в основном базируется на различных религиозных писаниях, которые имеют разный авторитет и тематику. Положительным отношением к женщине характеризуются такие писания индуизма, как «Рамаяна» и «Махабхарата», в которых превозносится образ идеальной женщины, в то время как другие тексты, такие как «Ману-смрити» устанавливают ограничения в правах женщин. В индуизме считается, что женщины должны обязательно состоять замужем и оставаться целомудренными и чистыми любой ценой[119]. Однако существуют исторические свидетельства того, что, например, во времена великих индийских царств профессиональные проститутки (такие как Амрапали из Вайшали) занимали высокое и уважаемое положение в обществе, также как и священные храмовые танцовщицы девадаси, женщины-маги басави, тантрические кулики[120].

В Упанишадах упоминаются несколько женщин-мудрецов и провидцев, наиболее заметными из которых являются Гарги и Майтрейи. В «Харита-дхарма-сутре» (части «Яджурведы») говорится, что существует два рода женщин:

  • Садхьявадху — женщины, которые выходят замуж.
  • Брахмавадини — женщины, которые имеют склонность практиковать духовную жизнь. Они могут носить брахманский шнур, совершать ведийское огненное жертвоприношение агнихотру и изучать Веды.

В «Уттара-рама-чарите» 2.3 Бхавабхути говорится, что Атрейи изучала философию и Веды в Южной Индии. В «Шанкара-дигвиджае» 9.63 Мадхвачарьи описывается, как Шанкара дискутировал с женщиной-философом Убхая Бхарати, которая обладала большими познаниями в Ведах. В некоторых школах ведийских священников также учатся женщины[121].

Свадьба, приданое и развод

Согласно древней индуистской традиции, после свадьбы муж должен быть как бог для своей жены. По сегодняшний день многие женщины-индуски следуют предписанным ритуалам в общении со своим мужем, прикасаясь к его стопам, омывая их и получая от него благословения. В «Ману-смрити» описывается восемь видов свадьбы: в двух из которых родители невесты перед свадьбой одевают её в дорогие одежды и покрывают драгоценностями, в двух других — семья жениха преподносит различные дары семье невесты и в остальных четырёх не происходит никакого обмена подарками. Из стихов «Ригведы» можно сделать вывод о том, что в ведийской культуре женщины выходили замуж во взрослом возрасте и, возможно, имели право выбирать своего мужа[122]. В свадебном гимне «Ригведы»[123] говорится о «мужьях» (во множественном числе) для одной жены[124].

Практика давать приданое не поощряется в ортодоксальном индуизме и по мнению некоторых исследователей является «извращением санскритических свадебных предписаний в писаниях»[125]. Приданое тесно связано с кастовым статусом — в высших кастах приданое обычно должна давать семья девушки, а в низших — наоборот даётся семьёй жениха[126]. В современном индуизме наблюдается тенденция к всё более широкому использованию обряда давать приданое, в том числе из-за влияния таких процессов как санскритизация и урбанизация[125].

Как в «Ману-смрити», так и в «Артха-шастре» говорится, что если муж импотент, совершил акт супружеской неверности, стал аскетом, был изгнан из общества или пропал без вести и не появился в течение определённого периода времени, тогда жена имеет право оставить его и снова выйти замуж. В «Артха-шастре» также утверждается, что при других обстоятельствах развод возможен только при обоюдном согласии обеих сторон.

Вдовство и повторное замужество

В традиционных индуистских семьях вдовы должны были, а во многих семьях должны и по сегодняшний день, носить белое сари и отказаться от использования украшений, включая бинди. Присутствие вдов на религиозных ритуалах рассматривалось как дурной знак, и они были обречены проводить остаток своих дней, практикуя духовные аскезы[127]. Подобные ограничения в правах для вдов были особенно сильны в высших кастах индийского общества, где женщины даже должны были брить голову, и где была строго ограничена возможность повторного замужества[128]. В настоящее время, подобным ограничениям следует только небольшое количество вдов, хотя ореол неблагоприятности вокруг вдовства продолжает оставаться[127]. Хотя во многих текстах описывается возможность повторного замужества для вдов, это всегда рассматривается как неблагоприятная ситуация. Вдовы не обладали одинаковыми правами с женщинами, которые были замужем только один раз, а дети вдов ограничивались в некоторых правах. Согласно данным на 2007 год, вдовы составляют 3 % населения Индии[129]. Для многих вдов единственной возможностью выжить является попрошайничество на улицах. Социологические исследования показывают, что многие вдовы из-за боязни нарушить устоявшиеся обычаи не хотят повторно выходить замуж.

Сати

Основная статья: Сати (ритуал)

ИзначальноК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2964 дня] сати совершалось только добровольно как акт бессмертной любви жены к своему мужу и рассматривалось как благоприятный ритуал, который освобождал супружескую пару от всех грехов. Во многих Пуранах сати упоминается как очень похвальный обряд. Несколько примеров сати также описываются в индуистских эпосах. Некоторые примеры из «Махабхараты»:

  • Несколько жён Васудевы — Рохини, Деваки, Бхадра и Мадира — совершили обряд сати[130].
  • Мадри, вторая жена Панду, которая чувствовала себя виновной в его смерти, совершила обряд сати. Тогда как его первая жена Кунти не сделала этого[131].

Уже в период Гуптов (IV век), появляются свидетельства того, что ритуал сати стал носить принудительный характер: вдов принуждали к самосожжению после смерти мужа. Наряду с кастовой системой, обряд сати был одним из аспектов индуизма, подвергавшихся наиболее суровой критике, которая исходила как от самих индуистов, так и от представителей других религий, в особенности христианства и ислама. Внутри индуизма критика обряда сати была характерна для деятелей реформаторских движений.

Определение индуиста и обращение в индуизм

Основная статья: Обращение в индуизм

Широко распространён тезис о том, будто индийцы категорически не согласны признавать индуистами людей иного этнического происхождения[132]. Однако, как в нормах самого индуизма как религиозной системы, так и в светском индийском законодательстве нет установлений, увязывающих принадлежность к индуизму с этническими критериями[132]. Юридическое определение индуизма было дано Верховным Судом Индии в 1966 году[132]. С уточнениями, внесёнными 2 июля 1995 года, оно включает 7 основных признаков[132]:

  1. «почтительное отношение к Ведам как к высшему авторитету в религиозных и философских вопросах»;
  2. наличие духа терпимости по отношению к иной точке зрения, вытекающей из признания того, что истина многогранна;
  3. признание космического «великого мирового ритма» — огромных периодов творения, сохранения и разрушения Вселенной, следующих один за другим в бесконечной последовательности, представление о котором разделяют все шесть основных систем индуистской философии;
  4. вера в перерождение (реинкарнацию) и предыдущее существование души (индивидуальной духовной сущности);
  5. признание того, что освобождение (из «колеса перевоплощений») достижимо различными путями;
  6. осознание в качестве «равноправных» возможностей «идолопоклонства и отрицания почитания зримого образа богов»;
  7. понимание того, что, в отличие от других религий, индуизм не связан с признанием определённого набора философских постулатов.

Ни в признаки самого индуизма, ни в перечень критериев, которым должен соответствовать последователь индуизма, Верховный Суд Индии не включил никаких национально-этнических критериев[132]. 2 июля 1995 года Верховный Суд Индии признал, что:

Тот, кто с поклонением принимает Веды, принимает то, что освобождения можно достичь различными способами, признает ту истину, что можно поклоняться различным богам, что является отличительными особенностями индуистской религии, может быть назван индусом[132].

Прозелитизм исторически не играл большой роли в индуизме, но в современном контексте обращение в индуизм является обычным явлением. На раннем периоде развития индуизма не существовало других религий, которые составляли бы конкуренцию[133], и индуисты принимали всех за последователей санатана-дхармы[133][134]. Поэтому необходимости обращать кого-то в индуизм просто не существовало[133]. С приходом наследственного кастового деления индийского общества в послеведический период, обращение в индуизм стало очень проблематичным. В наследственной кастовой системе положение человека в обществе в основном определялось рождением, поэтому обращение кого-то в индуизм было возможным только по праву рождения. Хотя, нужно заметить, что кастовая система всё же допускала ассимиляцию в индуизм мигрирующих групп по прошествии нескольких поколений[133].

Современный взгляд на обращение в индуизм сформировался в результате упадка кастовой системы в сочетании с влиянием древних идей санатана-дхармы. В то время как одни приверженцы индуизма считают, что индуистом можно только родиться, — другие верят в то, что любой, кто следует индуистским верованиям и практикам, является индуистом. Некоторые индуисты в той или иной мере разделяют обе точки зрения[135]. Индуисты, проживающие за пределами Индии, как правило легко принимают желающих обратиться в индуизм. В самой Индии обращение в индуизм также становится всё более и более обыденным. Переход в индуизм стал набирать темпы также по причине усиления индуистских реформаторских движений[136]. В частности, переход индийцев обратно в индуизм не представляет проблемы, так как многие индуисты верят в то, что перейти из индуизма в другую религию просто невозможно. Также считается вполне приемлемым обращение в индуизм одного из партнёров в супружеской паре, которому таким образом даётся полная возможность участвовать в индуистской религиозной и культурной жизни.

Формального обряда обращения в индуизм не существует, хотя во многих традициях ритуал, называемый «дикша» («духовное посвящение», «инициация»), знаменует начало духовной жизни после обращения в индуизм, а ритуал, называемый «шуддхи» («очищение») проводится при возвращении индийцев обратно в индуизм из другой религии. Многие течения в индуизме не являются проповедническими и не стремятся обращать кого-то, так как верят в то, что достичь совершенства в духовной жизни можно практикуя любую религию, при условии что эта практика осуществляется искренне[137]. Однако, некоторые течения в индуизме, такие как гаудия-вайшнавизм, к которому принадлежит Международное общество сознания Кришны, являются проповедническими. В общем, понятие религиозной свободы для индуиста прежде всего зиждется на праве сохранить свою религию[135].

Индуизм — национальная или мировая религия?

Индуизм часто называют национальной, а не мировой религией[132]. Вместе с тем, учёными ставится вопрос о признании индуизма одной из мировых религий[132]. Хотя большинство индуистов живёт в Индии, индуистские общины разбросаны почти по всем континентам, что придаёт индуизму глобальный статус[132]. К концу XX века индуизм перешагнул национальные границы и стал популярен в Европе, Северной и Южной Америке, Австралии и в России, претендуя на признание в качестве одной из мировых религий[132]. В пользу признания индуизма мировой религией также свидетельствует тот факт, что по численности последователей он занимает третье место, после христианства и ислама, значительно опережая по количеству верующих буддизм — одну из религий, безоговорочно признаваемой в числе мировых[132].

География индуизма

См. также: Индуизм по странам

Из всего населения Индии, которое в 2015 году составляло примерно 1,25 млрд чел.[138], индуизм исповедуют более 900 млн чел., или 79,8 % населения.[138] Остальная часть населения: мусульмане, сикхи, христиане, джайны, буддисты, парсы, иудеи и последователи так называемых «племенных» религий. Все они в той или иной мере взаимодействуют с индуизмом.

В Непале индуизм исповедуют 23 млн человек, в Бангладеше — 15 млн человек, на Бали — 3,9 млн человек.

Индуизм также является преобладающей религией в многочисленных индийских общинах за пределами Южной Азии: в Южной и Восточной Африке, Южной Америке, Вест-Индии, США, Канаде, Европе, Австралии, Новой Зеландии, на индонезийских островах Бали и Ява. Согласно проведённому в 2001 году исследованию, в США индуизм исповедовали 1,1 млн чел., что составляло 0,4 % населения страны. Согласно переписи населения 2001 года в Великобритании, численность индуистов составила 558 342 чел.[139] Однако, согласно британской газете «The Guardian», в 2007 году в стране проживало около 1,5 млн индуистов[140]. Во второй половине XX века индуизм также приобрёл много последователей среди неиндийского населения в Европе, Северной и Южной Америке, странах бывшего СССР. Широко распространились и стали привычными такие идеи, как карма, йога и вегетарианство.

См. также

Напишите отзыв о статье "Индуизм"

Примечания

  1. ↑ Flood, 2003, Даются разные определения индуизма: «религия», «совокупность религиозных практик и верований», «религиозная традиция» и др., pp. 1–17.
  2. ↑ Джон Боукер. «Полный Оксфордский словарь мировых религий». — Oxford University Press, 2000; Происхождение термина уходит к реформаторским движениям в индуизме девятнадцатого столетия (Д. Завос, «В защиту индуистской традиции: санатана-дхарма как символ ортодоксальности в колониальной Индии», Religion (Academic Press), Volume 31, Number 2, April 2001, стр. 109—123
  3. ↑ Baird, 1987.
  4. ↑ Согласно Большой советской энциклопедии, «Конституция Индии включает в индуизм также буддизм, джайнизм и сикхизм, однако в научной индологической литературе их принято считать самостоятельными религиями», см. Индуизм — статья из Большой советской энциклопедии.
  5. ↑ Kenoyer, 1998, pp. 180–183.
  6. ↑ Merriam-Webster's Collegiate Encyclopedia. — Merriam-Webster, 2000. — P. 751.
  7. ↑ Laderman, Gary. Religion and American Cultures: An Encyclopedia of Traditions, Diversity, and Popular Expressions. — Santa Barbara, Calif: ABC-CLIO, 2003. — P. 119. — ISBN 1-57607-238-X.
  8. ↑ Turner, Jeffrey S. Encyclopedia of relationships across the lifespan. — Westport, Conn: Greenwood Press, 1996. — P. 359. — ISBN 0-313-29576-X.
  9. ↑ Klostermaier 1994, С. 1
  10. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 Klostermaier, 2000, p. 6.
  11. ↑ 1 2 Flood, 1996, p. 6.
  12. ↑ 1 2 Weightman, 1998, pp. 262–263.
  13. ↑ [www.pewforum.org/global-religious-landscape-hindu.aspx The Global Religious Landscape - Hinduism]. A Report on the Size and Distribution of the World's Major Religious Groups as of 2010. The pew foundation.
  14. ↑ [www.adherents.com/largecom/com_hindu.html Major Religions of the World Ranked by Number of Adherents]. Adherents.com. Проверено 10 июля 2007. [www.webcitation.org/60pybV8dP Архивировано из первоисточника 11 августа 2011].
  15. ↑ В «Ригведе» земля индо-ариев называется Сапта-синдху (земля семиречья на северо-западе Южной Азии), что соответствует Хапта-хенду в Авесте — священном писании зороастризма. Vendidad or Videvdad: Fargard 1.18
  16. ↑ Lipner, 1998, pp. 7–8.
  17. ↑ См. правила произнесения звуков в индоевропейских языках за объяснением перехода от «синдху» к «хинду» и «индус».
  18. ↑ Например, южноиндийские брахманы, поклоняющиеся Вишну, могут считаться типичными индусами. Тогда как последователей движения Радхасвами в Пенджабе, которые поклоняются лишённому атрибутов богу и не признают Веды как откровение, нельзя считать таковыми, хотя это движение также принадлежит к сфере индуизма.
  19. ↑ Catherine Robinson, Interpretations of the Bhagavad-Gītā and Images of the Hindu Tradition: The Song of the Lord. Routledge Press, 1992, page 51.
  20. ↑ Zaehner, 1962, pp. 1-2.
  21. ↑ Smart, 1999, p. 35.
  22. ↑ 1 2 3 Corrigan, 2008, pp. 52–53.
  23. ↑ Werner, 1994, p. 73.
  24. ↑ Г. М. Бонгард-Левин. Древнеиндийская цивилизация.
  25. ↑ [library.thinkquest.org/28038/page1_3.html India and Hinduism]. Religion of World. ThinkQuest Library. Проверено 17 июля 2007. [www.webcitation.org/60pybjRBh Архивировано из первоисточника 11 августа 2011].
  26. ↑ Michaels, 2004, p. xiv.
  27. ↑ Chakravarti, 1991, Hinduism is a monotheistic religion which believes that God manifests Himself or Herself in several forms. One is supposed to worship the form that is most appealing to the individual without being disrespectful to other forms of worship, с. 23.
  28. ↑ 1 2 Monier-Williams, 1974, pp. 20–37.
  29. ↑ Werner, 1994, p. 37.
  30. ↑ Werner, 1994, p. 7.
  31. ↑ 1 2 3 4 5 Monier-Williams, 2001.
  32. ↑ Sen Gupta 1986, С. viii
  33. ↑ 1 2 3 4 5 6 Gupta 2007
  34. ↑ 1 2 3 Beck 2005
  35. ↑ 1 2 Delmonico 2004
  36. ↑ 1 2 3 Bhattacharyya, 1996.
  37. ↑ Monier-Williams, 2001, p. 492.
  38. ↑ Monier-Williams, 2001, p. 495.
  39. ↑ Werner, 1994, p. 80.
  40. ↑ Renou, 1964, p. 55.
  41. ↑ Harman, 2004, pp. 104–106.
  42. ↑ Smith, 1991, p. 64.
  43. ↑ Radhakrishnan 1996, С. 254
  44. ↑ [vyasa.ru/books/?id=93 «Бхагавад-Гита» глава 2. Краткое изложение «Бхагавад-Гиты», текст 22]
  45. ↑ [vyasa.ru/books/?id=107 См. «Бхагавад-гита» глава 16. Божественные и демонические натуры. Тексты 8-20]
  46. ↑ Vivekananda 2005, pp. 301-02
  47. ↑ Rinehart 2004, pp. 19–21
  48. ↑ Bhaskarananda 1994, pp. 79–86
  49. ↑ Nikhilananda 1992
  50. ↑ Rosen 1997
  51. ↑ Werner 1994
  52. ↑ 1 2 Bhaskarananda 1994, С. 7
  53. ↑ Чхандогья-упанишада 3.17.4, Шандилья-упанишада 1.1-2, Прашна-упанишада 1.10; Бхагавад-гита 10.5, 13.7, 16.1-3, 17.14, Махабхарата 5.39.57, 5.42.15, 5.44.12, 12.176.16-19, 12.197.5, 12.220.9-11, 12.260.15, 12.260.21-22, 12.273.20, 12.277.10, 12.296.25, 12.320.103, 13.7-11, 13.114.8, 14.18.15-18; Ману-смрити 4.138, 6.92, 12.83
  54. ↑ Bhaskarananda, 1994.
  55. ↑ 1 2 3 4 5 6 Klostermaier, 2000, p. 5.
  56. ↑ Nikhilananda, 1990, pp. 3–8.
  57. ↑ Coulson, 1992.
  58. ↑ Oberlies, 1998, p. 158.
  59. ↑ Ригведийский бог Дьяус, рассматривается как отец всех других божеств, лингвистически родственный Зевсу — верховному божеству в греческой мифологии, Юпитеру — главному богу римской мифологии, и Зиу в германской мифологии [www.bartleby.com/61/roots/IE117.html], сравните с английским Tues-day. Другие ведийские боги также имеют родство с богами народов индоевропейской языковой группы. Смотрите Индоевропейская религия.
  60. ↑ Goldman 2007, С. 23.
  61. ↑ Rinehart 2004, С. 28.
  62. ↑ Olivelle, Patrick, «The renouncer tradition», in Flood 2003, pp. 273–274
  63. ↑ Eliot 2003
  64. ↑ Radhakrishnan & Moore 1967, С. xviii–xxi.
  65. ↑ 1 2 3 Basham 1999
  66. ↑ [www.bbc.co.uk/religion/religions/hinduism/history/history_2.shtml The rise of Jainism and Buddhism]. Religion and Ethics—Hinduism: Other religious influences. BBC (26 July 2004). Проверено 21 апреля 2007. [www.webcitation.org/60pydxoXD Архивировано из первоисточника 11 августа 2011].
  67. ↑ Singh Sikand, Yoginder [stateless.freehosting.net/Caste%20in%20Indian%20Muslim%20Society.htm Caste in Indian Muslim Society]. Hamdard University. Проверено 18 октября 2006. [www.webcitation.org/60pyeyOKk Архивировано из первоисточника 11 августа 2011].
  68. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 van der Veer 1994
  69. ↑ Aggarwal Patrap. Caste and Social Stratification Among Muslims in India. — Manohar.
  70. ↑ Muslim Caste in Uttar Pradesh (A Study of Culture Contact), Ghaus Ansari, Lucknow, 1960, Page 66
  71. ↑ 1 2 3 4 Basham, Buitenen, Dimock, 2013.
  72. ↑ Фома, апостол // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  73. ↑ Фомисты // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  74. ↑ J.T.F. Jordens, «Medieval Hindu Devotionalism» in & Basham 1999
  75. ↑ Halbfass 1988
  76. ↑ 1 2 VivekanandaI, 1987, pp. 6–7.
  77. ↑ 1 2 VivekanandaIII, 1987, pp. 118–120.
  78. ↑ Sargeant, Chapple, p. 3.
  79. ↑ Ведантические школы ньяя и вайшешика учили, что Веды не вечны, а были созданы богом.
  80. ↑ Harshananda, 1989.
  81. ↑ Vivekananda, 1987, p. 374.
  82. ↑ Werner, 1994, p. 166.
  83. ↑ Monier-Williams, 1974, pp. 25–41.
  84. ↑ [www.hinduism.8k.com/smritis.html#sruti «Смрити»] Свами Шивананды
  85. ↑ Sarvopaniṣado gāvo, etc. (Гита-махатмья 6). Гита-дхьянам, цитируется во Введении в [vyasa.ru/books/?id=602 «Бхагавад-гиту как она есть»].
  86. ↑ Bhaskarananda, 1994, p. 137.
  87. ↑ 1 2 3 4 5 Valpey, 2006.
  88. ↑ arcye viṣṇau śīlā-dhīr. . . narakī saḥ IAST.
  89. ↑ Bhaskarananda, 1994, p. 157.
  90. ↑ [www.religionsofindia.org/loc/india_religious_life.html Religious Life]. Religions of India(недоступная ссылка — история). Global Peace Works. Проверено 19 апреля 2007. [web.archive.org/20071008054150/www.religionsofindia.org/loc/india_religious_life.html Архивировано из первоисточника 8 октября 2007].
  91. ↑ 1 2 3 4 [lcweb2.loc.gov/cgi-bin/query/r?frd/cstdy:@field(DOCID+in0055) Domestic Worship]. Country Studies. The Library of Congress (September 1995). Проверено 19 апреля 2007. [www.webcitation.org/60pyfji2h Архивировано из первоисточника 11 августа 2011].
  92. ↑ [www.sudhirlaw.com/HMA55.htm Hindu Marriage Act, 1955](недоступная ссылка — история). Проверено 25 июня 2007. [web.archive.org/20070927081050/www.sudhirlaw.com/HMA55.htm Архивировано из первоисточника 27 сентября 2007].
  93. ↑ 1 2 [lcweb2.loc.gov/cgi-bin/query/r?frd/cstdy:@field(DOCID+in0056) Life-Cycle Rituals]. Country Studies: India. The Library of Congress (September 1995). Проверено 19 апреля 2007. [www.webcitation.org/60pyftc8C Архивировано из первоисточника 11 августа 2011].
  94. ↑ Banerjee, Suresh Chandra [banglapedia.search.com.bd/HT/S_0516.htm Shraddha]. Banglapedia. Asiatic Society of Bangladesh. Проверено 20 апреля 2007. [www.webcitation.org/60pygS4C9 Архивировано из первоисточника 11 августа 2011].
  95. ↑ S.S. Rama Rao Pappu, «Hindu Ethics», in Rinehart 2004, pp. 165–168
  96. ↑ 1 2 Bhaskarananda 1994, С. 112
  97. ↑ McGregor 1999
  98. ↑ Michaels 2004, С. 316
  99. ↑ Michaels 2004, pp. 188–197
  100. ↑ [www.hinduwisdom.info/Caste_System.htm The Caste System]. Hindu Wisdom (August 15, 2006). Проверено 17 июля 2007. [www.webcitation.org/60pygfOxO Архивировано из первоисточника 11 августа 2011].
  101. ↑ «Ригведа» Мандала IX 112.3
  102. ↑ [www.bergen.edu/phr/121/ManuGC.pdf Manu Smriti Laws of Manu 1.87-1.91]
  103. ↑ [vyasa.ru/books/?id=95 «Бхагавад-Гита» глава 4. Божественное знание 4.13]
  104. ↑ [www.sabhlokcity.com/metaphysics/metaphysics.pdf Sabhlok, Prem «Glimpses of Vedic Metaphysics» Page 21]
  105. ↑ «Шукла Яджурведа» 26.2
  106. ↑ Elenanor Zelliot, "Caste in Contemporary India, " in Rinehart 2004
  107. ↑ Nikhilananda 1992, С. 155
  108. ↑ Silverberg 1969, pp. 442–443
  109. ↑ Smelser & Lipset 2005
  110. ↑ Monier-Williams, 1974.
  111. ↑ Radhakrishnan S. Indian Philosophy, Volume 1. — 2nd edition. — London: George Allen and Unwin Ltd., 1929. — P. 148.
  112. ↑ Flood, 2003, p. 125.
  113. ↑ Taimni, 1961, p. 206.
  114. ↑ 1 2 К исследованиям питания индийцев относятся следующие: [www.fao.org/WAIRDOCS/LEAD/X6170E/x6170e09.htm#TopOfPage «Diary and poultry sector growth in India»], [www.fas.usda.gov/htp/highlights/2001/india.pdf «Indian consumer patterns»] и [www.ers.usda.gov/amberwaves/February04/Features/ElephantJogs.htm «Agri reform in India»].
  115. ↑ Fox 1999
  116. ↑ Yadav, Y., Kumar, S. [www.hindu.com/2006/08/14/stories/2006081403771200.htm The food habits of a nation], The Hindu (August 14, 2006). Проверено 17 ноября 2006.
  117. ↑ Смотрите, Basak, R., «Индуистская концепция естественного мира» в Morgan 1987, pp. 111-112; и Doshi 2002, С. 2
  118. ↑ Krishnakumar, R.. [www.hinduonnet.com/fline/fl2018/stories/20030912004703100.htm Beef without borders], Frontline, Narasimhan Ram (August 30 September 12, 2003). Проверено 7 октября 2006.
  119. ↑ Tanika 2001
  120. ↑ Abbe Jean Antoine Dubois, Hindu Manners, Customs, and Ceremonies, translated from the French by Henry King Beauchamp, (Oxford: Clarendon Press, 1897)
  121. ↑ Vasuda Narayanan, «Women of Power in the Hindu tradition»
  122. ↑ R. C. Majumdar and A. D. Pusalker (editors): The history and culture of the Indian people. Volume I, The Vedic age. Bombay : Bharatiya Vidya Bhavan 1951, p.394.
  123. ↑ RV 10.85.37-38
  124. ↑ R. C. Majumdar and A. D. Pusalker (editors): The history and culture of the Indian people. Volume I, The Vedic age. Bombay : Bharatiya Vidya Bhavan 1951, p.394
  125. ↑ 1 2 Miller 1993
  126. ↑ Jeaneane Fowler. Hinduism: Beliefs and Practices (The Sussex Library of Religious Beliefs and Practices). — Brighton: Sussex Academic Press. — P. 54. — ISBN 1-898723-60-5.
  127. ↑ 1 2 Bowker, John H.; Holm, Jean. Women in religion. — London: Continuum, 1994. — P. 79. — ISBN 0-8264-5304-X.
  128. ↑ Fuller 2004
  129. ↑ [news.bbc.co.uk/1/hi/world/south_asia/7157979.stm Aid plan for India’s 33m widows]
  130. ↑ «Махабхарата» Маусала-парва 7.18
  131. ↑ «Махабхарата» Ади-парва 95.65
  132. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Иваненко 2008
  133. ↑ 1 2 3 4 Davis 2005
  134. ↑ Ketkar Shridhar. [books.google.com/books?id=_c9OAAAAMAAJ&pg=PA89&lr=#PPA89,M1 The History of Caste in India]. — Taylor & Carpenter, 1909. — P. 87-89.
  135. ↑ 1 2 Omar 2006
  136. ↑ Reuter Thomas. [www.hinduismtoday.com/archives/2004/10-12/52-53_revivial.shtml Java's Hinduism Revivial]. — Hinduism Today, 2004.
  137. ↑ & Bhaskarananda 1994, pp. 189-192
  138. ↑ 1 2 [www.cia.gov/library/publications/the-world-factbook/geos/in.html The World Factbook]. www.cia.gov. Проверено 10 ноября 2015.
  139. ↑ [www.statistics.gov.uk/cci/nugget.asp?id=954 UK 2001 census]
  140. ↑ [education.guardian.co.uk/faithschools/story/0,,2218801,00.html Hindu school is first to make vegetarianism a condition of entry | Schools special reports | EducationGuardian.co.uk]

Литература

На английском
Портал «Индуизм»
Индуизм в Викисловаре?
Индуизм в Викитеке?
Индуизм в Викиновостях?
  • Baird, Robert D. Swami Bhaktivedanta and the Encounter with Religions // Modern Indian Responses to Religious Pluralism / Edited by Harold G. Coward. — Albany: State University of New York Press, 1987. — xii, 340 p. — ISBN 0887065716.
  • Basham, Arthur L. [books.google.com/books?id=2aqgTYlhLikC The Origins and Development of Classical Hinduism] / Edited and annotated by Kenneth G. Zysk. — Oxford: Oxford University Press, 1989. — xix, 159 p. — ISBN 0195073495.
  • Basham, Arthur L., J.A.B. van Buitenen, Edward C. Dimock, Wendy Doniger, Ann G. Gold, Vasudha Narayanan, Brian K. Smith [www.britannica.com/EBchecked/topic/266312/Hinduism Hinduism] // Encyclopædia Britannica. — London: Encyclopædia Britannica, 2013.
  • Corrigan, John. [books.google.com/books?id=kkj3yBwED2IC The Oxford Handbook of Religion and Emotion]. — Oxford; New York: Oxford University Press, 2008. — xii, 522 p. — ISBN 0195170210.
  • [books.google.com/books?id=rfIvAQAAIAAJ A Cultural History of India] / Edited by A. L. Basham. — Oxford: Clarendon Press, 1999. — xx, 585 p. — (Oxford India Collection). — ISBN 0195639219.
  • Harman, William. Hindu Devotion // Contemporary Hinduism: Ritual, Culture, and Practice / Edited by Robin Rinehart. — ABC-CLIO, 2004. — P. 99–122. — ISBN 1576079058.
  • Flood, Gavin D. An Introduction to Hinduism. — New York, NY: Cambridge University Press, 1996. — xviii, 341 p. — ISBN 0521433045.
  • Monier-Williams, Monier. English Sanskrit Dictionary. — Delhi: Motilal Banarsidass, 2001. — ISBN 81-206-1509-3.
  • Oberlies, T. Die Religion des Rgveda. — Vienna: Institut für Indologie der Universität Wien, 1998. — ISBN 3-900271-32-1.
  • Smart, Ninian. World Philosophies. — Routledge, 1999. — ISBN 0-415-18466-5.
  • Smith, Huston. The World's Religions: Our Great Wisdom Traditions. — San Francisco: HarperSanFrancisco, 1991. — xvi, 399 p. — ISBN 0062507990.
  • Weightman, Simon. Hinduism // The New Penguin Handbook of Living Religions / Edited by John Hinnells. — London; New York: Penguin Books, 1998. — viii, 902 p. — ISBN 0-140-51480-5.
  • Zaehner, R. C. Hinduism. — London, New York: Oxford University Press, 1962. — 272 p. — (Home University Library of Modern Knowledge).
  • Bhaskarananda Swami. The Essentials of Hinduism: A Comprehensive Overview of the World's Oldest Religion. — Seattle, WA: Viveka Press, 1994. — ISBN 1-884852-02-5.
  • Bhattacharyya, Naren. History of the Shakta Religion. — Delhi: Munshiram Manoharlal, 1996.
  • Beck, Guy L. [books.google.ru/books?id=8z-v1p2qrwsC&pg=PA65 Krishna as Loving Husband of God: The Alternative Krishnology of the Radhavallabha Sampradaya] // {{{заглавие}}} / Guy L. Beck. — Alternative Krishnas: Regional and Vernacular Variations on a Hindu Deity. — New York: State University of New York Press, 2005. — P. 65–90. — ISBN 0-7914-6415-6.
  • Chakravarti, Sitansu S. [books.google.com/books?id=J_-rASTgw8wC Hinduism, a Way of Life]. — Delhi: Motilal Banarsidas, 1991. — 104 p. — ISBN 8120808991.
  • Coulson, Michael (1992), written at Lincolnwood, Ill., U.S.A., Sanskrit: An Introduction to the Classical Language (2nd ed.), NTC Pub. Group, ISBN 0-8442-3825-2
  • Delmonico, N. (2004), [books.google.com/books?hl=en&lr=&ie=UTF-8&id=mBMxPdgrBhoC&oi=fnd&pg=PA31 The Hare Krishna Movement: The Postcharismatic Fate of a Religious Transplant], <books.google.com/books?hl=en&lr=&ie=UTF-8&id=mBMxPdgrBhoC&oi=fnd&pg=PA31>
  • Davis, Geoffray (2005), [books.google.com/books?id=_0QNztm0EHYC&pg=PA106&lr=&sig=odCSau50iKmPQAAYDT22N4YGsVs Towards a Transcultural Future: Literature and society in a post-colonial world], Rodopi, ISBN 9042017368, <books.google.com/books?id=_0QNztm0EHYC&pg=PA106&lr=&sig=odCSau50iKmPQAAYDT22N4YGsVs>
  • Doshi, Malvi (2002), [books.google.com/books?id=vZsGcS2L9r8C Cooking Along the Ganges: The Vegetarian Heritage of India], Writer's Showcase Press, ISBN 059524422X, <books.google.com/books?id=vZsGcS2L9r8C>
  • Hastings, James Rodney (2nd edition 1925-1940, reprint 1955, 2003), [books.google.com/books?id=Kaz58z--NtUC&pg=PA540 Encyclopedia of Religion and Ethics] (Volume 4 of 24 (Behistun (continued) to Bunyan) ed.), Kessinger Publishing, LLC, ISBN 0-7661-3673-6, <books.google.com/books?id=Kaz58z--NtUC&pg=PA540>
  • Hardy, Friedhelm (2001), [books.google.com/books?id=tdQHAAAACAAJ Viraha-bhakti: The Early History of Krsna Devotion in South India], Oxford University Press, ISBN 0195649168, <books.google.com/books?id=tdQHAAAACAAJ>
  • Halbfass, Wilhelm (1988), [books.google.com/books?id=lE0FAQAACAAJ&dq India and Europe: An Essay in Understanding], State Univ of New York Press, ISBN 0887067948, <books.google.com/books?id=lE0FAQAACAAJ&dq>
  • Hopkins, Thomas J. (1971), written at Belmont, California, [books.google.com/books?id=p0odAAAACAAJ The Hindu Religious Tradition], Dickenson Publishing Company, ISBN 0822100223, <books.google.com/books?id=p0odAAAACAAJ>
  • Eliot, Sir Charles (2003), Hinduism and Buddhism: An Historical Sketch, vol. I (Reprint ed.), Munshiram Manoharlal, ISBN 8121510937
  • Flood, Gavin (Ed) (2003), Blackwell companion to Hinduism, Blackwell Publishing, ISBN 0-631-21535-2
  • Fox, Michael Allen (1999), Deep Vegetarianism, Temple University Press, ISBN 1-566397-05-7
  • Fuller, C.J (2004), The Camphor Flame, Princeton University Press, ISBN 0-691-12048-X
  • Goldman, RP (2007), The Ramayana of Valmiki: An Epic of Ancient India, Princeton University Press, ISBN 0-691-06663-9
  • Gupta, Ravi M. (2007), Caitanya Vaisnava Vedanta of Jiva Gosvami, Routledge, ISBN 0415405483
  • Harshananda, Swami (1989), written at Mylapore, A Bird's Eye View of the Vedas, in "Holy Scriptures: A Symposium on the Great Scriptures of the World" (2nd ed.), Sri Ramakrishna Math, ISBN 81-7120-121-0
  • Kenoyer, J.M (1998), written at USA, Ancient Cities of the Indus Valley Civilization, Oxford University Press, ISBN 0195779401
  • Klostermaier, K (1994), A Survey of Hinduism, SUNY Press
  • Klostermaier, Klaus K. (2000), [books.google.com/books?id=P45KAAAACAAJ Hinduism: A Short History], Oneworld, ISBN 1851682139, <books.google.com/books?id=P45KAAAACAAJ>
  • Knott, Kim (1998), [books.google.com/books?id=fKtwHAAACAAJ Hinduism: A Very Short Introduction], Oxford University Press, ISBN 0192853872, <books.google.com/books?id=fKtwHAAACAAJ>
  • Lipner, Julius (1998), [www.google.co.in/books?id=HDMLYkIOoWYC&printsec=frontcover&dq=sindhu+hindu&as_brr=3 Hindus: Their Religious Beliefs and Practices], Routledge, ISBN 0415051819, <www.google.co.in/books?id=HDMLYkIOoWYC&printsec=frontcover&dq=sindhu+hindu&as_brr=3>. Retrieved on 2007-07-12
  • Matchett, Freda (2000), [books.google.com/books?id=1oqTYiPeAxMC Kṛṣṇa, Lord Or Avatāra?: The Relationship Between Kṛṣṇa and Viṣṇu], Routledge, ISBN 070071281X, <books.google.com/books?id=1oqTYiPeAxMC>
  • McGregor, R.S (1999), The Oxford Hindi-English Dictionary (5th ed.), Oxford University Press, ISBN 0-19-563846-8
  • Michaels, A (2004), Hinduism: Past and Present (5th ed.), Princeton University Press, ISBN 0-691-08953-1
  • Miller, Barbara Stoler (1993), written at Cambridge, UK, Sex and gender hierarchies (New Ed ed.), Cambridge University Press, ISBN 0-521-42368-6
  • Monier-Williams, Monier (1974), [books.google.com/books?id=U5IBXA4UpT0C&dq=isbn:1421265311 Brahmanism and Hinduism: Or, Religious Thought and Life in India, as Based on the Veda and Other Sacred Books of the Hindus], Adamant Media Corporation, ISBN 1421265311, <books.google.com/books?id=U5IBXA4UpT0C&dq=isbn:1421265311>
  • Monier-Williams, Monier (2001), written at Delhi, [www.ibiblio.org/sripedia/ebooks/mw/index.html English Sanskrit dictionary], Motilal Banarsidass, ISBN 8120615093, <www.ibiblio.org/sripedia/ebooks/mw/index.html>
  • Morgan, Kenneth W., ed. (1987), written at Delhi, The Religion of the Hindus (New Ed ed.), Motilal Banarsidas, ISBN 8120803876
  • Nikhilananda, Swami (1990), written at New York, The Upanishads: Katha, Iśa, Kena, and Mundaka, vol. I (5th ed.), Ramakrishna-Vivekananda Center, ISBN 0-911206-15-9
  • Nikhilananda, Swami (trans.) (1992), written at New York, Gospel of Sri Ramakrishna (8th ed.), Ramakrishna-Vivekananda Center, ISBN 0-911206-01-9
  • Oberlies, T (1999), written at Vienna, Die Religion des Rgveda, Institut für Indologie der Universität Wien, ISBN 3900271321
  • Omar, Rashid (2006), [kroc.nd.edu/ocpapers/op_27_1.pdf The Right to Religious Conversion: Between Apostasy and Proselytization], Kroc Institute, University of Notre Dame, ISBN 9042017368, <kroc.nd.edu/ocpapers/op_27_1.pdf>
  • Osborne, E (2005), Accessing R.E. Founders & Leaders, Buddhism, Hinduism and Sikhism Teacher's Book Mainstream, Folens Limited
  • Radhakrishnan, S & CA Moore (1967), A Sourcebook in Indian Philosophy, Princeton University Press, ISBN 0-691-01958-4
  • Radhakrishnan, S (Trans.) (1995), Bhagvada Gita, Harper Collins, ISBN 1-855384-57-4
  • Radhakrishnan, S (1996), Indian Philosophy, vol. 1, Oxford University Press, ISBN 0195638204
  • Renou, Louis (1964), The Nature of Hinduism, Walker
  • Rinehart, R (Ed.) (2004), Contemporary Hinduism: Ritual, Culture, and Practice, ABC-Clio, ISBN 1-57607-905-8
  • Robinson, Catherine A. [books.google.pt/books?id=RVJeZ9bLcj4C&pg=PA5 Interpretations of the Bhagavad-Gītā and Images of the Hindu Tradition: The Song of the Lord]. — London: Routledge, 2006. — 192 p. — ISBN 0415346711.
  • Rosen, Steven J. (1997), [books.google.com/books?id=-u0CAAAACAAJ The Reincarnation Controversy: Uncovering the Truth in the World Religions], Torchlight Publishing, ISBN 188708911X, <books.google.com/books?id=-u0CAAAACAAJ>
  • Sargeant, Winthrop & Christopher Chapple (1984), written at New York, The Bhagavad Gita, State University of New York Press, ISBN 0-87395-831-4
  • Sen Gupta, Anima (1986), The Evolution of the Sāṃkhya School of Thought, South Asia Books, ISBN 8121500192
  • Silverberg, James (1969), "Social Mobility in the Caste System in India: An Interdisciplinary Symposium", The American Journal of Sociology 75 (3): 442–443
  • Smelser, N. & S. Lipset, eds. (2005), Social Structure and Mobility in Economic Development, Aldine Transaction, ISBN 0202307999
  • Taimni, I. K. (1961), written at Adyar, India, The Science of Yoga, The Theosophical Publishing House, ISBN 81-7059-212-7
  • Tanika, Sarkar (2001), Hindu Wife, Hindu Nation: Community, Religion and Cultural Nationalism, Permanent Black
  • Valpey, Kenneth R. (2006), written at New York, [books.google.ie/books?id=X_guAAAACAAJ Attending Kṛṣṇa's image: Caitanya Vaiṣṇava mūrti-sevā as devotional truth], Routledge, ISBN 0-415-38394-3, <books.google.ie/books?id=X_guAAAACAAJ>
  • van der Veer, Peter (1994), [books.google.com/books?id=p29ArJ7j6zgC Religious nationalism Hindus and Muslims in India], University of California Press, ISBN 0520082567, <books.google.com/books?id=p29ArJ7j6zgC>
  • Vivekananda, Swami (1987), written at Calcutta, Complete Works of Swami Vivekananda, Advaita Ashrama, ISBN 81-85301-75-1
  • Vivekananda, Swami (2005), Jnana Yoga, Kessinger Publishing, ISBN 1-425482-88-0
  • Werner, Karel (1994), "Hinduism", written at Richmond, Surrey, in Hinnells, John (Ed.), A Popular Dictionary of Hinduism, Curzon Press, ISBN 0-7007-0279-2
На русском
  • Гусева, Н. Р. (1977), «Индуизм: История формирования. Культовая практика.», Москва, «Наука»
  • Альбедиль, М. Ф. (2004), «Индуизм: Творящие ритмы.», СПб, ISBN 5-352-00945-9
  • Иванова, Л. В. (2003), «Индуизм», Москва, ISBN 5-9900148-1-3
  • Фаликов, Б. З. (1994), «Неоиндуизм и западная культура», Москва
  • Иваненко С. И. Вайшнавская традиция в России: история и современное состояние. Учение и практика. Социальное служение, благотворительность, культурно-просветительская деятельность. — М.: Философская книга, 2008. — 320 с. — 2000 экз. — ISBN 978-5-902629-41-2.
Праздники
Священные дни
Новый год
Формы и образы
Поклонение
Места паломничества
Храмы
Священные писания
См. также
Книги
Царство Куру
Другие персонажи
Родственные темы
Персонажи
Дашаратха · Каушалья · Сумитра · Кайкейи · Джанака · Мантхара · Рама · Бхарата · Лакшмана · Шатругхна · Сита · Урмила · Мандави · Шрутакирти · Вишвамитра · Ахалья · Джатаю · Сампати · Хануман · Сугрива · Вали · Ангада · Джамбаван · Вибхишана · Шабари · Татака · Шурпанакха · Марича · Субаху · Кхара · Равана · Кабандха · Кумбхакарна · Мандодари · Майясура · Сумали · Индраджит · Прахаста · Акшаякумара · Атикая · Лава · Куша
Родственные темы
Дашаватары
Другие аватары
Традиции
Учителя
Философии
 Статья содержит короткие («гарвардские») ссылки на публикации, не указанные или неправильно описанные в библиографическом разделе.
Список неработающих ссылок: Beck 2005, Sargeant, Chapple, VivekanandaI, 1987, VivekanandaIII, 1987
Пожалуйста, исправьте ссылки согласно инструкции к шаблону {{sfn}} и дополните библиографический раздел корректными описаниями цитируемых публикаций, следуя руководствам ВП:Сноски и ВП:Ссылки на источники.

Отрывок, характеризующий Индуизм

Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…


В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.



Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.


На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.
Анна Павловна грустно улыбнулась и заметила, что Кутузов, кроме неприятностей, ничего не дал государю.
– Я говорил и говорил в Дворянском собрании, – перебил князь Василий, – но меня не послушали. Я говорил, что избрание его в начальники ополчения не понравится государю. Они меня не послушали.
– Все какая то мания фрондировать, – продолжал он. – И пред кем? И все оттого, что мы хотим обезьянничать глупым московским восторгам, – сказал князь Василий, спутавшись на минуту и забыв то, что у Элен надо было подсмеиваться над московскими восторгами, а у Анны Павловны восхищаться ими. Но он тотчас же поправился. – Ну прилично ли графу Кутузову, самому старому генералу в России, заседать в палате, et il en restera pour sa peine! [хлопоты его пропадут даром!] Разве возможно назначить главнокомандующим человека, который не может верхом сесть, засыпает на совете, человека самых дурных нравов! Хорошо он себя зарекомендовал в Букарещте! Я уже не говорю о его качествах как генерала, но разве можно в такую минуту назначать человека дряхлого и слепого, просто слепого? Хорош будет генерал слепой! Он ничего не видит. В жмурки играть… ровно ничего не видит!
Никто не возражал на это.
24 го июля это было совершенно справедливо. Но 29 июля Кутузову пожаловано княжеское достоинство. Княжеское достоинство могло означать и то, что от него хотели отделаться, – и потому суждение князя Василья продолжало быть справедливо, хотя он и не торопился ого высказывать теперь. Но 8 августа был собран комитет из генерал фельдмаршала Салтыкова, Аракчеева, Вязьмитинова, Лопухина и Кочубея для обсуждения дел войны. Комитет решил, что неудачи происходили от разноначалий, и, несмотря на то, что лица, составлявшие комитет, знали нерасположение государя к Кутузову, комитет, после короткого совещания, предложил назначить Кутузова главнокомандующим. И в тот же день Кутузов был назначен полномочным главнокомандующим армий и всего края, занимаемого войсками.
9 го августа князь Василий встретился опять у Анны Павловны с l'homme de beaucoup de merite [человеком с большими достоинствами]. L'homme de beaucoup de merite ухаживал за Анной Павловной по случаю желания назначения попечителем женского учебного заведения императрицы Марии Федоровны. Князь Василий вошел в комнату с видом счастливого победителя, человека, достигшего цели своих желаний.
– Eh bien, vous savez la grande nouvelle? Le prince Koutouzoff est marechal. [Ну с, вы знаете великую новость? Кутузов – фельдмаршал.] Все разногласия кончены. Я так счастлив, так рад! – говорил князь Василий. – Enfin voila un homme, [Наконец, вот это человек.] – проговорил он, значительно и строго оглядывая всех находившихся в гостиной. L'homme de beaucoup de merite, несмотря на свое желание получить место, не мог удержаться, чтобы не напомнить князю Василью его прежнее суждение. (Это было неучтиво и перед князем Василием в гостиной Анны Павловны, и перед Анной Павловной, которая так же радостно приняла эту весть; но он не мог удержаться.)
– Mais on dit qu'il est aveugle, mon prince? [Но говорят, он слеп?] – сказал он, напоминая князю Василью его же слова.
– Allez donc, il y voit assez, [Э, вздор, он достаточно видит, поверьте.] – сказал князь Василий своим басистым, быстрым голосом с покашливанием, тем голосом и с покашливанием, которым он разрешал все трудности. – Allez, il y voit assez, – повторил он. – И чему я рад, – продолжал он, – это то, что государь дал ему полную власть над всеми армиями, над всем краем, – власть, которой никогда не было ни у какого главнокомандующего. Это другой самодержец, – заключил он с победоносной улыбкой.
– Дай бог, дай бог, – сказала Анна Павловна. L'homme de beaucoup de merite, еще новичок в придворном обществе, желая польстить Анне Павловне, выгораживая ее прежнее мнение из этого суждения, сказал.
– Говорят, что государь неохотно передал эту власть Кутузову. On dit qu'il rougit comme une demoiselle a laquelle on lirait Joconde, en lui disant: «Le souverain et la patrie vous decernent cet honneur». [Говорят, что он покраснел, как барышня, которой бы прочли Жоконду, в то время как говорил ему: «Государь и отечество награждают вас этой честью».]
– Peut etre que la c?ur n'etait pas de la partie, [Может быть, сердце не вполне участвовало,] – сказала Анна Павловна.
– О нет, нет, – горячо заступился князь Василий. Теперь уже он не мог никому уступить Кутузова. По мнению князя Василья, не только Кутузов был сам хорош, но и все обожали его. – Нет, это не может быть, потому что государь так умел прежде ценить его, – сказал он.
– Дай бог только, чтобы князь Кутузов, – сказала Анпа Павловна, – взял действительную власть и не позволял бы никому вставлять себе палки в колеса – des batons dans les roues.
Князь Василий тотчас понял, кто был этот никому. Он шепотом сказал:
– Я верно знаю, что Кутузов, как непременное условие, выговорил, чтобы наследник цесаревич не был при армии: Vous savez ce qu'il a dit a l'Empereur? [Вы знаете, что он сказал государю?] – И князь Василий повторил слова, будто бы сказанные Кутузовым государю: «Я не могу наказать его, ежели он сделает дурно, и наградить, ежели он сделает хорошо». О! это умнейший человек, князь Кутузов, et quel caractere. Oh je le connais de longue date. [и какой характер. О, я его давно знаю.]
– Говорят даже, – сказал l'homme de beaucoup de merite, не имевший еще придворного такта, – что светлейший непременным условием поставил, чтобы сам государь не приезжал к армии.
Как только он сказал это, в одно мгновение князь Василий и Анна Павловна отвернулись от него и грустно, со вздохом о его наивности, посмотрели друг на друга.


В то время как это происходило в Петербурге, французы уже прошли Смоленск и все ближе и ближе подвигались к Москве. Историк Наполеона Тьер, так же, как и другие историки Наполеона, говорит, стараясь оправдать своего героя, что Наполеон был привлечен к стенам Москвы невольно. Он прав, как и правы все историки, ищущие объяснения событий исторических в воле одного человека; он прав так же, как и русские историки, утверждающие, что Наполеон был привлечен к Москве искусством русских полководцев. Здесь, кроме закона ретроспективности (возвратности), представляющего все прошедшее приготовлением к совершившемуся факту, есть еще взаимность, путающая все дело. Хороший игрок, проигравший в шахматы, искренно убежден, что его проигрыш произошел от его ошибки, и он отыскивает эту ошибку в начале своей игры, но забывает, что в каждом его шаге, в продолжение всей игры, были такие же ошибки, что ни один его ход не был совершенен. Ошибка, на которую он обращает внимание, заметна ему только потому, что противник воспользовался ею. Насколько же сложнее этого игра войны, происходящая в известных условиях времени, и где не одна воля руководит безжизненными машинами, а где все вытекает из бесчисленного столкновения различных произволов?
После Смоленска Наполеон искал сражения за Дорогобужем у Вязьмы, потом у Царева Займища; но выходило, что по бесчисленному столкновению обстоятельств до Бородина, в ста двадцати верстах от Москвы, русские не могли принять сражения. От Вязьмы было сделано распоряжение Наполеоном для движения прямо на Москву.
Moscou, la capitale asiatique de ce grand empire, la ville sacree des peuples d'Alexandre, Moscou avec ses innombrables eglises en forme de pagodes chinoises! [Москва, азиатская столица этой великой империи, священный город народов Александра, Москва с своими бесчисленными церквами, в форме китайских пагод!] Эта Moscou не давала покоя воображению Наполеона. На переходе из Вязьмы к Цареву Займищу Наполеон верхом ехал на своем соловом энглизированном иноходчике, сопутствуемый гвардией, караулом, пажами и адъютантами. Начальник штаба Бертье отстал для того, чтобы допросить взятого кавалерией русского пленного. Он галопом, сопутствуемый переводчиком Lelorgne d'Ideville, догнал Наполеона и с веселым лицом остановил лошадь.
– Eh bien? [Ну?] – сказал Наполеон.
– Un cosaque de Platow [Платовский казак.] говорит, что корпус Платова соединяется с большой армией, что Кутузов назначен главнокомандующим. Tres intelligent et bavard! [Очень умный и болтун!]
Наполеон улыбнулся, велел дать этому казаку лошадь и привести его к себе. Он сам желал поговорить с ним. Несколько адъютантов поскакало, и через час крепостной человек Денисова, уступленный им Ростову, Лаврушка, в денщицкой куртке на французском кавалерийском седле, с плутовским и пьяным, веселым лицом подъехал к Наполеону. Наполеон велел ему ехать рядом с собой и начал спрашивать:
– Вы казак?
– Казак с, ваше благородие.
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.


Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.
Но никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его. Она вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниями врывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что будет после его смерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла она эти мысли. К утру он затих, и она заснула.
Она проснулась поздно. Та искренность, которая бывает при пробуждении, показала ей ясно то, что более всего в болезни отца занимало ее. Она проснулась, прислушалась к тому, что было за дверью, и, услыхав его кряхтенье, со вздохом сказала себе, что было все то же.
– Да чему же быть? Чего же я хотела? Я хочу его смерти! – вскрикнула она с отвращением к себе самой.
Она оделась, умылась, прочла молитвы и вышла на крыльцо. К крыльцу поданы были без лошадей экипажи, в которые укладывали вещи.
Утро было теплое и серое. Княжна Марья остановилась на крыльце, не переставая ужасаться перед своей душевной мерзостью и стараясь привести в порядок свои мысли, прежде чем войти к нему.
Доктор сошел с лестницы и подошел к ней.
– Ему получше нынче, – сказал доктор. – Я вас искал. Можно кое что понять из того, что он говорит, голова посвежее. Пойдемте. Он зовет вас…
Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии, что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его, говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьи была переполнена этих страшных преступных искушений, – было мучительно радостно и ужасно.
– Пойдемте, – сказал доктор.
Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились.
Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего он хотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глаз видел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потом губы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко и умоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.
Княжна Марья, напрягая все силы внимания, смотрела на него. Комический труд, с которым он ворочал языком, заставлял княжну Марью опускать глаза и с трудом подавлять поднимавшиеся в ее горле рыдания. Он сказал что то, по нескольку раз повторяя свои слова. Княжна Марья не могла понять их; но она старалась угадать то, что он говорил, и повторяла вопросительно сказанные им слона.
– Гага – бои… бои… – повторил он несколько раз. Никак нельзя было понять этих слов. Доктор думал, что он угадал, и, повторяя его слова, спросил: княжна боится? Он отрицательно покачал головой и опять повторил то же…
– Душа, душа болит, – разгадала и сказала княжна Марья. Он утвердительно замычал, взял ее руку и стал прижимать ее к различным местам своей груди, как будто отыскивая настоящее для нее место.
– Все мысли! об тебе… мысли, – потом выговорил он гораздо лучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают. Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания и слезы.
Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Индуизм&oldid=81450536»