Инка Гарсиласо де ла Вега
И́нка Гарсила́со де ла Ве́га (исп. el Inca Garcilaso de la Vega; 12 апреля 1539, Куско, Перу — 23 апреля 1616, Кордова, Испания) — перуанский историк, автор книги «Los Comentarios Reales de los Incas», в русском переводе изданной под названием «История государства Инков».
Настоящее имя, данное при крещении — Го́мес Суа́рес де Фигеро́а (исп. Gómez Suárez de Figueroa).
Содержание
Происхождение
Отец Гомеса, дон Себастьян Гарсиласо де ла Вега, был губернатором и верховным судьёй Куско. Мать — палья донья Исабель: индеанка из царского рода Инков (не путать с названием народа), племянница Уайна Капака, одиннадцатого императора инков. Царское происхождение доньи Исабель не помешало отцу Гомеса жениться впоследствии на испанке донье Луисе Мартель.
Гомес взял себе имя отца, хотя и не имел на это законного основания, поскольку в ту эпоху браки между европейцами и индейцами не признавались. Также, будучи незаконнорожденным, он не имел права прибавлять себе имя «Инка». Тем не менее, несмотря на то, что некоторые исследователи обвиняют его самозванцем, большинство признают его настоящим потомком родов Инка и де ла Вега.
Гарсиласо де ла Вега никогда не скрывал, что был метисом, и гордился своим происхождением. На этом основании его иногда называют «первым латиноамериканцем».
Биография
Первые двадцать лет своей жизни Гарсиласо де ла Вега провёл в Куско. Все его родственники по материнской линии являлись представителями инкской знати: от них Гарсиласо узнал об истории империи Инков, об обычаях и религии своих предков, а также язык инков — кечуа. Середина XVI века была отмечена чередой восстаний в Латинской Америке. Себастьян Гарсиласо был заподозрен в измене и был лишён титула губернатора Куско. Перед своей смертью в 1559 году он завещал сыну 4 тысячи песо, чтобы тот получил образование в Испании.
В 1560 году Инка Гарсиласо прибыл в Испанию, где поселился в Монтильи, изучал там латынь. Пытаясь оправдать имя своего отца, он отправился в Мадрид, где хотел заручиться патронажем короля, но это ему не удалось. Он пошёл на военную службу. В августе 1570 года Гарсиласо получил звание «капитана Его Величества» за участие в подавлении Альпухарского восстания морисков в Альпухаррах, однако это не приносит ему ни славы, ни богатства. Разочарованный, Инка Гарсиласо подумывал о том, чтобы вернуться в Америку, однако после подавления восстания Тупак Амару (1572) находиться в Перу потомку Инков стало опасно, и Инка Гарсиласо остался в Испании.
В Монтильи Инка Гарсиласо перевёл с итальянского языка «Письма любви» Леона Эбрео. В 1588 году его дядя Алонсо де Варгас завещал ему богатое наследство, которое позволило Инке Гарсиласо перебраться в Кордову. Там он опубликовал сочинение «Флориды», в которых возвращался к теме Нового Света. «Флориды» явились результатом общения Инки Гарсиласо с Гонсало Сильвестре — ветераном конкистадорского похода в Юго-Восточной Америке. Во «Флоридах» коренное население Америки предстаёт перед читателем в образе благородных язычников, на манер древних греков или римлян.
В 1609 году Инка Гарсиласо опубликовал первую часть «Подлинных комментариев об истории государства Инков», в которых повествовалось об истории исчезнувшего государства, его религии, традициях и природе Перу. Вторая часть «Подлинных комментариев» посвящена завоеванию инков испанцами. При составлении этой части Гарсиласо пользовался многими трудами испанских авторов, в частности Франсиско Лопеса де Гомара.
В последние годы своей жизни Инка Гарсиласо получил сан священника, занимался благотворительностью и усыновил незаконнорождённого ребёнка (Диего де Варгаса). Помимо этого он не терял надежды получить признание королевского двора и занимался изданием своих книг. Инка Гарсиласо де ла Вега скончался в возрасте 77 лет 23 апреля 1616 года — в один день календаря с Сервантесом (автором «Дон Кихота») и Шекспиром[1].. Однако следует учитывать, что Испанская империя в то время жила по Григорианскому календарю, в то время как в Англии тогда был принят юлианский календарь.
Инка Гарсиласо де ла Вега похоронен в соборе Кордовы. В его честь в 1950 году был назван главный стадион города Куско.
«Подлинные комментарии об истории государства Инков»
Главный труд Инка Гарсиласо де ла Вега является одним из основных источников по истории государства Инков. Несмотря на обилие приводимых легенд, подлинность большинства описаний в «комментариях» признаётся исследователями. Рассказывая о религии древнего Перу, Гарсиласо де ла Вега утверждает, что инки не приносили человеческих жертв, молились «невидимому богу» Пача Камаку, признавали бессмертие души и воскрешение. Тем самым он хотел увязать языческие верования Инков с христианством.
В равной степени преданный обеим своим родинам, Инка Гарсиласо с гордостью рассказывал о достижениях Инков: об эффективной административной системе, принятой в Тауантинсуйу, о гуманизме императоров инков и стойкости своего народа. В целом, одобряя действия испанских конкистадоров по насаждению христианства, он порицает испанцев за жестокое обращение с коренным населением Перу, выступает против расовой дискриминации коренного населения Америки и беспощадной эксплуатации её природных богатств:
«И хотя земля [Перу] была так богата и так изобиловала золотом, и серебром, и драгоценными камнями, как об этом известно всему миру, её уроженцы — самые бедные и нищие люди во вселенной».
(Комментарии, 8, XXIV)
После подавления восстания Тупака Амару II в 1780 г. «Комментарии» были запрещены к печати на территории Перу особым эдиктом Карла III Испанского по причине «опасного содержания». Вплоть до 1918 года «Комментарии» не издавались в Северной и Южной Америке и распространялись подпольно.
Сочинения Инки Гарсиласо де ла Веги, особенно в части административного и экономического устройства Тауантинсуйу, испытывали влияние творчества первых социал-утопистов, в том числе Томмазо Кампанеллы и Томаса Мора.
См. также
Сочинения
- Инка Гарсиласо де ла Вега. «История государства Инков». — Л.: Наука, 1974.
Напишите отзыв о статье "Инка Гарсиласо де ла Вега"
Примечания
Литература
- Кузьмищев В. А. [around-shake.ru/personae/4218/article_4225.html Инка Гарсиласо де ла Вега и его литературное наследство] // История государства инков. Л. : Наука, 1974. С. 683—711.
Ссылки
- Луков Вл. А. [around-shake.ru/personae/4218.html Гарсиласо де ла Вега Инка, перуанский современник У. Шекспира]. Информационно-исследовательская база данных «Современники Шекспира» (2013). Проверено 22 марта 2013. [www.webcitation.org/6FK1AV2HA Архивировано из первоисточника 22 марта 2013].
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Инка Гарсиласо де ла Вега
На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
