Инкрустация
Инкруста́ция (позднелат. incrustatio — букв. покрытие корой) — украшение изделий и зданий узорами и изображениями из материалов, отличающихся от основной поверхности. Для инкрустации используются мрамор, керамика, различные металлы, дерево, перламутр и поделочные камни. Кусочки, составляющие узор, врезаются в основу[1].
Некоторые виды инкрустации имеют отдельные наименования: интарсия — инкрустация деревом по дереву[1], маркетри — инкрустация шпоном (интарсия и маркетри могут применяться для украшения какого-либо объекта, а могут применяться самостоятельно, для обеих техник требуется основа). Насечка — это вид инкрустации металлом по металлу, а также металлом по дереву, кости, рогу[1]. Метод, при котором элементы мозаичного набора врезаются в толщу основы, также называется интарсией.
Инкрустация появилась на Древнем Востоке. Первоначально ею выделялись важнейшие детали украшаемых объектов: глаза статуй и бюстов, различные архитектурные детали. Позднее, уже в Древней Греции и в Риме, инкрустация становится одним из способов отделки изделий, выполненных из однотонного материала, например, белого мрамора.
Высокого уровня развития это искусство достигло в XI—XIII вв. в итальянской архитектуре. Используя античные традиции, мастера итальянского Возрождения украшают белокаменные постройки богатыми узорами, многочисленными панно, выполненными из разноцветного мрамора, драгоценных камней[1].
В настоящее время инкрустация используется для оформления прикладных предметов, окружающих человека в повседневной жизни. Наиболее интересна так называемая «флорентийская мозаика», используемая для украшения мебели и предметов домашнего обихода. Она выполняется из тонких пластинок разноцветных камней — яшмы, малахита, родонита, лазурита.
Напишите отзыв о статье "Инкрустация"
Примечания
Ссылки
-
На Викискладе есть медиафайлы по теме Инкрустация
|
Это заготовка статьи по искусству. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Инкрустация
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.
24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
