Иннокентий (Никифоров)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Епископ Иннокентий<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Епископ Орловский
18 марта 1936 — 4 декабря 1937
Предшественник: Артемон (Евстратов)
Преемник: Алексий (Сергеев)
Епископ Семипалатинская и Устькаменогорская
22 августа 1928 — 18 марта 1936
Предшественник: Алексий (Буй)
Преемник: он сам как викарный епископ
Епископ Семипалатинский,
викарий Омской епархии
30 ноября 1925 — 22 августа 1928
Предшественник: Арсений (Смоленец)
Преемник: он сам как правящий епископ
 
Имя при рождении: Иван Иванович Никифоров
Рождение: 27 марта (8 апреля) 1879(1879-04-08)
деревня Машляк, Мамадышский уезд, Казанская губерния
Смерть: 4 декабря 1937(1937-12-04) (58 лет)
Курск

Епископ Иннокентий (в миру Иван Иванович Никифоров; 27 марта (8 апреля) 1879, деревня Машляк, Мамадышский уезд, Казанская губерния — 4 декабря 1937, Курск) — епископ Русской православной церкви, епископ Орловский. Первый епископ из кряшен[1].



Биография

Родился 27 марта 1879 года в деревне Машляк Мамадышского уезда Казанской губернии (ныне Рыбно-Слободский район Татарстана) в семье Иоанна Никифорова, одного из первых учителей из кряшен, с 1881 года священника-миссионера в Уфимской епархии.

До 1899 года обучался в Уфимской духовной семинарии, из которой уволен из четвёртого класса по болезни. С 27 марта 1899 года — иподиакон Омского кафедрального собора.

Женился на Александре Павловне Линде. Супружеская чета детей не имела[2].

23 октября 1901 года епископом Омским и Семипалатинским рукоположён в сан диакона с оставлением в должности иподиакона того же собора.

8 октября 1903 года тем же Преосвященным рукоположён во священника к Христорождественской церкви села Феодоровского Петропавловского уезда Омской губернии. Одновременно состоял заведующим местной церковно-приходской школы.

13 марта 1906 года переведён настоятелем храма села Лаптев Лог Змеиногорского уезда Томской губернии.

Владислав Оскарович Скитневский, который долгое время занимался сбором материалов об архиепископе Иннокентии отмечал: «Омский период жизни Ивана Ивановича был и счастлив, и драматичен. Первое связано с тем, что став членом большой семьи Линда в качестве одного из зятьев, он вошёл в большой круг общения с очень известными в Омске гражданами. В многодетной семье Линды было семеро детей, и у каждого своя не менее трагическая судьба. Такое уж было время. В числе семерых детей была и самая младшая Александра Павловна, сестра-близнец моей бабушки Веры Павловны Линда. <…> Владыка и мой дед были очень дружны (как шурины). Владыка по характеру был очень мягкий человек. Он пользовался большой любовью в очень большой и известной семье Линдов. <…> Особенно его любила теща (моя прабабка). Она в жизни тоже оказалась сиротой, как и он. Любовь его к А. П. Л. была безмерной. Я посылаю вам песню. По словам моей покойной матери, он очень любил её петь под аккомпонемент мамы»[2].

В 1909 году — депутат на Епархиальном съезде.

С 1912 года — сверхштатный священник Семипалатинской Казачьей церкви, одновременно проходил обучение вольнослушателем в Тобольской духовной семинарии.

18 июня 1914 года сдал экзамены за полный семинарский курс и поступил в Казанскую духовную академию на казённый счет, которую окончил в 1918 году[3] со степенью кандидата богословия с «предоставлением ему права на преподавание в семинарии и при искании степени магистра богословия держать новые устные испытания»[4]

С 1918 года — настоятель омского Богородице-Братского храма. Одновременно был законоучителем омской женской гимназии, проработавшей до взятия Омска Красной Армией в октября 1919 года. При взятии Омска красными отрядами их священнический дом взяли под лазарет силой. 2 ноября его супруга скончалась[2].

По отношению к обновленцам занимал резко отрицательную позицию. Cчитал необходимым отстаивать независимость Церкви.

21 ноября 1925 году пострижен в монашество, а 23 ноября — возведён в сан архимандрита.

30 ноября 1925 году хиротонисан во епископа Семипалатинского, викария Омской епархии. Чин хиротонии совершали: архиепископ Омский и Павлодарский Виктор (Богоявленский) и епископ Петропавловский и Акмолинский Иоанн (Троянский).

С 22 августа 1928 года правящий епископ Семипалатинский и Устькаменогорский.

Был временным членом Временного Патриаршего Священного Синода при Заместителе Патриаршего Местоблюстителя митрополите Сергие (Страгородском) во время зимней сессии 1930 — 22 апреля 1931 года (уволен Постановлением от 2 апреля 1931 года)[5]

С 18 марта 1936 года — епископ Орловский и Севский.

13 февраля 1937 года арестован. Заключён в Орловскую тюрьму, 16 июля 1937 года переведён в тюрьму г. Курска. Приговорён к высшей мере наказания. Расстрелян 4 декабря 1937 года.

Произведенной в 1955—1957 годы проверкой в УКГБ Орловской области дел на участников организаций, будто бы руководимых епископом Иннокентием Никифоровым, установлены факты фальсификации следственных материалов. Дела были признаны сфабрикованными.

Напишите отзыв о статье "Иннокентий (Никифоров)"

Примечания

  1. [www.tuganaylar.ru/tt/component/k2/item/602-mashlyakskaya-tragediya-ili-kuda-vedut-labirintyi-sudbyi.html МАШЛЯКСКАЯ ТРАГЕДИЯ или куда ведут лабиринты судьбы — Туганайлар]
  2. 1 2 3 [www.missiakryashen.ru/about/persons/nikiforov/ Иннокентий (Никифоров), архиепископ Орловский и Севский (1879—1937)]
  3. Файл:Диплом выпусника КазДА священника Иоанна Никофорова (1914) 1.jpg
  4. Файл:Диплом выпусника КазДА священника Иоанна Никифорова (1914) 2.jpg
  5. [www.krotov.info/acts/20/1930/1931_zh_m_p.html ЖУРНАЛ МОСКОВСКОЙ ПАТРИАРХИИ (Ежемесячное издание) 1931 год. Год издания первый. № 4]

Ссылки

  • [www.pstbi.ru/bin/db.exe/no_dbpath/docum/cnt/ans/newmr/?HYZ9EJxGHoxITYZCF2JMTdG6Xbu6fOqieeKhseWd60WBe8ect8vUfe6UW88UfG06ce0hfe8ctmY* Иннокентий (Никифоров Иван Иванович)]
  • [www.missiakryashen.ru/about/persons/nikiforov/ Иннокентий (Никифоров), архиепископ Орловский и Севский (1879—1937)]

Отрывок, характеризующий Иннокентий (Никифоров)

– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.