Иннокентий (Полянский)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Епископ Иннокентий<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Епископ Воронежский
29 июня 1788 — 15 апреля 1794
Предшественник: Тихон (Малинин)
Преемник: Мефодий (Смирнов)
 
Имя при рождении: Иван Фёдорович Полянский
Рождение: 13 (24) апреля 1751(1751-04-24)
село Поляны, Переяслав-Рязанская провинция, Московская губерния
Смерть: 15 (26) апреля 1794(1794-04-26) (43 года)
Воронеж

Епи́скоп Инноке́нтий (в миру Иван Фёдорович Поля́нский; 13 (24) апреля 1751, село Поляны, Переяслав-Рязанская провинция, Московская губерния — 15 (26) апреля 1794, Воронеж) — епископ Русской православной церкви, епископ Воронежский. Член Российской академии (1784).



Биография

Родился 13 апреля 1751 года в селе Поляны Переяслав-Рязанской провинции Московской губернии (впоследствии Рязанский уезд, Рязанская губерния)

В девятилетнем возрасте он начал учиться в Рязанской духовной семинарии и там получил фамилию Полянский — по селу, где родился.

26 августа 1773 года принял монашеский постриг с именем Иннокентий.

1 сентября 1773 года епископом Рязанским Палладием (†1789) рукоположен в сан иеродиакона и определён в местную семинарию учителем поэзии, истории и географии, а с 1 января 1774 года — риторики и гре­ческого языка; 25 января рукоположен во иеромонаха и стал вице-префектом семинарии; В 1776 году назначен префектом и учителем философии.

22 июля 1778 года по указу Святейшего Синода он назначен префектом и профессором философии в Санкт-Петербургскую (Александро-Невскую) семинарию.

В августе 1782 года указом Святей­шего Синода иеромонах Иннокентий назначен на должность префекта и профессора философии в Московскую Славяно-­греко-латинскую академию и назначен игуменом московского Знаменского монастыря.

В середине декабря 1783 года по указу Святейшего Синода переведён в Александро-Невскую семинарию, на должность ректора и профессора богословия.

В 1784 году произведён в архимандрита Зеленецкого монастыря.

В 1785 году был архимандритом новгородского Николаевского Вяжищского монастыря, затем Сергиевой пустыни.

Был катихизатором в Пажеском корпусе и Петровском училище при немецкой кирке.

9 июля 1784 года избран членом Российской Академии и принимал деятельное участие в приготовлении академического словаря, рассматривал правила правописания, составленные Григорьевым.

29 июня 1788 году в присутствии Императрицы Екатерины II в соборе Зимнего Дворца посвящён во епископа Воронежского.

Скончался 15 апреля 1794 года в Воронеже и погребён в Благовещенском воронежском соборе; надгробное слово и речь при поминовении его произносил протоиерей Евфимий Болховитинов (впоследствии митрополит Евгений).

Библиотека преосвященного Иннокентия была пожертвована в Невскую семинарию, в Московскую академию, в Рязанскую и Воронежскую семинарии, архимандриту Амвросию, ректору Воронежской семинарии и Евфимию Болховитинову.

Сочинения

Памятником литературной деятельности Иннокентия служат: «Избранные поучения преосвященного Иннокентия, бывшего епископа воронежского», собранные и изданные Евфимием Болховитиновым в Воронеже. Иннокентий в течение пятилетнего пребывания в Воронеже произнёс и написал около ста поучений, но по скромности их не печатал; и Евгений с большим трудом восстановил текст его поучений, но не всех, в испещренных вариантами черновых рукописях. Отдельно напечатаны два слова, произнесённые Иннокентием в придворной церкви: в день рождения великого князя Александра Павловича и в день Его тезоименитства. Митрополит Евгений говорит о преосвященном Иннокентии с большим уважением, как об образцовом пастыре и человеке.

Напишите отзыв о статье "Иннокентий (Полянский)"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Иннокентий (Полянский)

В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.