Иннокентий IV

Иннокентий IV Innocentius PP. IV<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
180-й папа римский
25 июня 1243 — 7 декабря 1254
Коронация:	28 июня 1243
Церковь:	Римско-католическая церковь
Предшественник:	Целестин IV
Преемник:	Александр IV
Имя при рождении:	Синибальдо Фиески
Оригинал имени при рождении:	Sinibaldo de Fieschi
Рождение:	ок. 1195 Манарола, близ Генуи
Смерть:	7 декабря 1254(1254-12-07) Неаполь
Кардинал с:	18 сентября 1227
Иннокентий IV на Викискладе

Инноке́нтий IV (лат. Innocentius PP. IV, в миру — Синибальдо Фиески, граф Лаваньи, итал. Sinibaldo de Fieschi; ок. 1195, Генуя — 7 декабря 1254, Неаполь) — папа римский из рода Фиески с 25 июня 1243 по 7 декабря 1254 года.

Ранние годы

О юных годах понтифика достоверных сведений нет. Синибальдо родился в Генуе (по некоторым источникам, в Манароле, близ Генуи) и был сыном Беатрисы Грилло и Уго Фиески, графа Лаваньи. Фиески были родовитой купеческой семьей Лигурии. Синибальдо получил образование в университетах Пармы и Болоньи и какое-то время преподавал каноническое право в Болонье. Получив юридическое образование, он с 1218 года занимал видные посты в Римской курии.

Кардинал

Перед восхождением на папский престол Синибальдо был вице-канцлером Святой Римской Церкви (1226—1227) и кардиналом церкви Сан-Лоренцо-ин-Лучина с 18 сентября 1227 года. Одно время считалось, что он стал епископом Альбенги в 1235 году, но доказательств тому нет.

Непосредственным предшественником Синибальдо был Целестин IV, избранный 25 октября 1241 года, но его правление длилось всего лишь пятнадцать дней. Став его преемником, Синибальдо продолжил политику пап Иннокентия III, Гонория III и Григория IX.

Борьба с императором

Избрание Синибальдо состоялось лишь через полтора года после смерти Целестина III. Причиной тому являлись споры внутри коллегии кардиналов, разделившейся по поводу дальнейшей политики в отношении императора Фридриха II Гогенштауфена. После долгих дискуссий кардиналы, наконец, достигли единогласного решения. Кардинал Синибальдо де Фиески очень неохотно принял тиару, став папой Иннокентием IV 25 июня 1243 года. Будучи еще кардиналом, Иннокентий был в дружеских отношениях с Фридрихом, даже после отлучения последнего. Император восхищался мудростью кардинала, имея с ним беседы время от времени. После выборов остроумный Фридрих заметил, что он потерял дружбу с кардиналом, но восполнил утрату враждой с папой.

Письмо Фридриха к новому понтифику было выдержано в уважительных тонах и содержало поздравления и пожелания успехов, а также выражение надежды на внесудебное разрешение разногласий между империей и папством. Переговоры началось вскоре после этого, но закончились неудачно. Иннокентий отказался отступать от своих требований, Фридрих II — тоже, и конфликт продолжился.

Иннокентий вел борьбу со светской властью императора как дипломатией, так и своими литературными произведениями. Внешне выражая готовность к примирению, папа одновременно предъявлял императору невыполнимые требования, нарушив заключенный в 1244 году мир. Папа возобновил с ним борьбу, низложил его на Лионском соборе и предложил избрать нового императора. Сперва был избран Генрих Распе, затем Вильгельм Голландский. Однако, они не обладали ни властью, ни авторитетом. После смерти Фридриха продолжал бороться с его сыновьями Конрадом и Манфредом. Даже когда Манфред признал себя вассалом церкви, это не примирило папу с ним. Предлагал сицилийскую корону английскому королю Генриху III, Карлу Анжуйскому, Ричарду Корнуэльскому.

Компромисс по Талмуду

Папа Григорий IX ранее разослал письма с призывами к сжиганию всех копий Талмуда в европейских государствах. Людовик IX, король Франции, в 1240 году постановил сжечь двадцать четыре воза с рукописями Талмуда.

Первоначально Иннокентий IV продолжал политику Григория, однако вскоре ему был предъявлен аргумент, что эта политика была отрицанием традиционной толерантной позиции церкви к иудаизму. Новый Папа Римский принял этот аргумент и в 1247 году полностью изменил свою позицию, написав письма в том, что Талмуд должен подвергаться цензуре, но не уничтожаться. Слова Иннокентия IV были встречены с неодобрением Эдом де Шатору. Тем не менее, позиция Папы Иннокентия IV была продолжена последующими папами.

Вмешательство в светские дела

Как и Иннокентий III, Иннокентий IV считал себя наместником Всевышнего, мощь которого была мощи царей земных. Поэтому папа активно вмешивался в чисто мирские дела. Он назначил Афонсу III правителем Португалии, и предложил свой защиту Оттокару, сыну короля Богемии. Папа даже выступил на стороне короля Генриха III против дворян и епископов Англии.

Дипломатия

В 1245 году, озабоченный вторжением монголов, Иннокентий IV направил на Восток три дипломатические миссии. Францисканец Джованни Плано Карпини достиг Каракорума, столицы великого хана, а доминиканцы Асцелин и Андре де Лонжюмо побывали на Ближнем Востоке. Папа не оставлял планов о подчинении восточных церквей, так как Лонжюмо было поручено вести переговоры с яковитами и несторианами. В булле Cum hora undecima 1254 года перечисляются народы, к которым должны идти монахи-миссионеры. Кроме мусульман и язычников, это греки, сирийцы, армяне, грузины, копты, марониты, несториане и другие. Оказывал поддержку восточным православным князьям, в 1253 году короновал князя Даниила Галицкого.

Внутренние дела церкви

Папское вмешательство в дела императора и светских князей негативно сказывалось на благосостоянии Церкви. Налогообложение в Папской области возросло, жалобы жителей становились все громче.

В августе 1253 года, после долгих раздумий, Иннокентий, наконец, утвердил устав нищенствующего ордена клариссинок, основанного Кларой Ассизской.

В 1246 году Эдмунд Рич, бывший архиепископ Кентерберийский (ум. 1240), был объявлен святым. В 1250 году Иннокентий провозгласил благочестивую королеву Маргариту Эдинбургскую (ум. 1093), жену короля Малкольма III, угодницей. Священник-доминиканец Пётр Веронский, замученный альбигойцами в 1252 году, был объявлен мучеником, как и Станислав Щепановский, архиепископ Кракова, в 1253 году.

15 мая 1252 года издал папскую буллу Ad extirpanda, разрешавшую католической инквизиции пытать подозреваемых в ереси.

Создание концепции корпорации

Иннокентий внёс определенный вклад в теорию права, выдвинув идею о том, что корпорации являются «фиктивными лицами». Отвечая на вопрос о том, можно ли отлучить от церкви корпорацию в своей речи на Лионском соборе в 1245 году, Иннокентий IV заявил, что всякое отлучение распространяется на душу и совесть и что поэтому не могут быть отлучаемы от церкви корпорации, у которых нет ни души, ни совести, ни воли, ни сознания и которые являются лишь отвлеченными понятиями (nomen intellectuale), правовыми наименованиями (nominа sunt juris), фиктивными лицами (persona ficta). Так впервые была сформулирована фикционная концепция юридического лица, имевшая большое практическое значение для своего времени.

Последние годы и смерть

Остальная часть жизни Иннокентия была в значительной степени посвящена свержению Манфреда Сицилийского, побочного сына Фридриха II, которого города и дворянство признали преемника его отца. Иннокентий задался целью включить все Сицилийское королевство в Папскую область, но ему не хватало необходимой экономической и политической власти. После неудачного соглашения с Карлом Анжуйским он предложил сицилийскую корону Эдмунду, девятилетнему сыну короля Генриха III Английского.

В 1254 году Иннокентий отлучил другого сына Фридриха II, Конрада IV, короля Германии, но последний умер через несколько дней после наделения Эдмунда правами на корону. Иннокентий переехал в Ананьи ждать реакции Манфреда на эти события. Манфред, вероятно, решил выиграть время и пошел на переговоры с папой, признал его своим сюзереном, получив взамен звание папского викария в южной Италии. Иннокентий в этот период фактически стал правителем большей части полуострова, а 27 октября 1254 года с триумфом вошел в Неаполь.

У Манфреда, очевидно, не выдержали нервы, и он решил организовать сопротивление, поддерживаемый своими верными сарацинскими войсками, которые стали устраивать беспорядки против власти папы. Уже будучи тяжело больным, Иннокентий в Неаполе услышал о победе Манфреда в Фодже над папскими войсками. Эта весть, как считается, окончательно подорвала здоровье папы, и он умер 7 декабря 1254 года.

Ссылки

• Salvador Miranda. [www.fiu.edu/~mirandas/bios1227.htm#Fieschi Sinibaldo Fieschi] (англ.). — The Cardinals of the Holy Roman Church. Проверено 30 октября 2008. [www.webcitation.org/65NiJlFqG Архивировано из первоисточника 12 февраля 2012].
• [www.britannica.com/EBchecked/topic/288664/Innocent-IV Иннокентий IV] (англ.). Encyclopædia Britannica. Проверено 23 февраля 2012. [www.webcitation.org/67ttQ5zqr Архивировано из первоисточника 24 мая 2012].
• [www.newadvent.org/cathen/08017a.htm Иннокентий IV] (англ.). Catholic Encyclopedia. Проверено 23 февраля 2012. [www.webcitation.org/67ttQmTW6 Архивировано из первоисточника 24 мая 2012].
• [www.allmonarchs.net/vatican/innocentius_iv.html Иннокентий IV] (рус.). Все монархии мира. Проверено 26 февраля 2012. [www.webcitation.org/67ttRGuFy Архивировано из первоисточника 24 мая 2012].
• Rendina, Claudio (1983). I papi. Storia e segreti. Rome: Newton Compton.
• Melloni, Alberto, Innocenzo IV: la concezione e l’esperienza della cristianità come regimen unius personae, Genoa: Marietti, 1990.

Отрывок, характеризующий Иннокентий IV

– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему: