Институт Итальянской энциклопедии
Поделись знанием:
К:Издательства, основанные в 1925 году
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.
На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.
Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.
| Институт итальянской энциклопедии | |
| Страна | |
|---|---|
| Основано | |
| Адрес |
Roma, Piazza della Enciclopedia Italiana n. 4 |
| Директор | |
Институт Итальянской энциклопедии (итал. Istituto dell'Enciclopedia italiana) — основанное в 1925 году итальянское издательство, известное в первую очередь изданием Итальянской энциклопедии наук, литературы и искусств и семи дополнений к ней[1].
История
Издательство основано при содействии философа Джованни Джентиле в Риме 18 февраля 1925 года предпринимателем и меценатом Джованни Треккани под названием «Институт Треккани», целью института было объявлено издание энциклопедии, свободной от политических влияний[2]; в его деятельности принимал активное участие также основатель Католического университета Святого Сердца священник-францисканец и учёный-психолог Агостино Джемелли[it][3]. В 1931 году при участии издательских домов Bestetti e Tumminelli и Fratelli Treves Треккани учредил общество Тревез-Треккани-Тумминелли, преобразованное королевским указом[it] № 669 от 24 июня 1933 года в Институт Итальянской энциклопедии[4] (21 декабря 1933 года это решение было оформлено законом[5]).
Издательству приходилось действовать в условиях цензуры, которой оно противостояло с большим или меньшим успехом. Так, в протоколе Административного совета от 5 августа 1933 года зафиксировано разрешение ряду учёных, не состоящих в Фашистской партии, продолжить работу над энциклопедией (автором статьи о фашизме был Джованни Джентиле, но Муссолини официально её подписал). Церковную цензуру осуществлял иезуит Такки Вентури (Tacchi Venturi) со своими сотрудниками[6].
Первое издание Итальянской энциклопедии, состоящее из 35 томов основного текста и одного тома указателей, увидело свет в период с 1929 по 1937 год и имело громкий успех.
В 1933—1937 годах президентом Института являлся Гульельмо Маркони. 25 июля 1943 года пал фашистский режим, затем Рим был оккупирован германскими войсками, а 22 сентября 1943 года провозглашена Итальянская социальная республика. Одним из первых нормативных актов новых властей стал декрет об учреждении института комиссаров. Должность чрезвычайного комиссара Института Итальянской энциклопедии с 1944 по 1945 год занимал Гвидо Манчини (с 1940 года — директор Управления исследований и законодательства Национальной фашистской партии[7]). По его распоряжению издательство полностью прекратило работу и было перемещено в Бергамо вместе с большей частью имущества и архивов, однако все научные сотрудники отказались от переезда. Деятельность издательства в Риме возобновилась в ограниченном масштабе с 1944 года. После освобождения Рима чрезвычайным комиссаром был назначен Анджело Андреа Дзоттоли (Angelo Andrea Zottoli), после 25 апреля 1945 года военное правительство назначило другого комиссара. 30 мая 1946 года президентом Института стал управляющий Банка Италии Луиджи Эйнауди, после которого эту должность занимали только деятели культуры[6].
Впоследствии издательство было признано субъектом частного права национальной значимости и учреждением культуры — независимым, в том числе финансово, от государства и других субъектов права, за единственным исключением — в силу национальной значимости Института, его президент назначается президентом Республики[8] (в период с 1980 по 1996 год статус подобных институций определялся законом № 123 от 2 апреля 1980 года[9]).
Издания
Помимо Итальянской энциклопедии, Институт осуществил издание большого количества другой справочной литературы[10], среди которых можно назвать следующие:
- Биографические
- «Биографический словарь итальянцев» (it:Dizionario Biografico degli Italiani)
- «Энциклопедия пап» (it:Enciclopedia dei papi)
- «Всеобщая биографическая энциклопедия» (it:Enciclopedia Biografica Universale), издана в 2007 году в 20 томах
- Лексикография
- «Итальянский энциклопедический словарь» (Dizionario enciclopedico italiano)
- «Словарь политики» (it:Dizionario di Politica) — в 1940 году под редакцией философа языка Антонио Пальяро[it] опубликованы 4 тома.
- «Книга года» (Libro dell’Anno), с 2000 года
- «Словарь Треккани» (it:Vocabolario Treccani) в 5 томах, с 3 дополнительными томами
- «Маленькая Треккани» (Piccola Treccani) — универсальная энциклопедия для всей семьи в 16 томах
- «Энциклопедия для детей» (Enciclopedia dei ragazzi) в 7 томах
- История городов
- «История Милана» (Storia di Milano) в 20 томах
- «История Венеции» (Storia di Venezia) в 8 томах
- Тематические издания
- «Дантовская знциклопедия» (Enciclopedia dantesca) — с 1970 по 1978, второе издание в 1984, издание ограниченным тиражом в 1996, малоформатное — в 2005—2006
- «Вергилиевская энциклопедия» (Enciclopedia virgiliana) — с 1984 по 1991; специальные издания в 1996 и в дальнейшем
- «Горациева энциклопедия» (it:Enciclopedia oraziana) — с 1996 по 1998
- «Энциклопедия Фридриха II» (Federico II. Enciclopedia fridericiana) — 2005
- «Философия Треккани» (it:Treccani Filosofia) — 2010
- «Энциклопедия итальянского языка» (it:Enciclopedia dell'italiano) — с 2010 по 2011, в 2 томах
- «Энциклопедия Треккани XXI века» (Enciclopedia Treccani XXI Secolo) — 2011, в 6 томах
- «Константиновская энциклопедия» (Enciclopedia costantiniana) — 2012, в 3 томах, под редакцией Альберто Меллони[it]
- «Энциклопедия углеводородов» (it:Enciclopedia degli idrocarburi) — 2005, в 5 томах, в сотрудничестве с Eni
- Издания по искусству
- «Помпеи» (Pompei)
- «Венеция» (Venezia)
- «Флоренция» (Firenze)
Устав
Действующий устав утверждён в последней редакции 24 апреля 2012 года; согласно этому документу Институт Итальянской энциклопедии является акционерным обществом с капиталом 41.245.128 евро, руководящим органом является Ординарная ассамблея, созываемая каждые 120 дней, президент Института назначается декретом президента Республики сроком на пять лет с возможностью переназначения[11].
Президенты
- Джованни Треккани (it:Giovanni Treccani) — с 1925 по 1933
- Гульельмо Маркони (it:Guglielmo Marconi) — с 1933 по 1937
- Луиджи Федерцони (it:Luigi Federzoni) — с 1938 по 1943
- Гвидо Манчини — с 1944 по 1945 (комиссар)
- Анджело Дзоттоли — 1945 (комиссар)
- Луиджи Эйнауди (it:Luigi Einaudi) — 1946
- Гаэтано Де Санктис (it:Gaetano De Sanctis) — с 1947 по 1954
- Альдо Феррабино (it:Aldo Ferrabino) — с 1954 по 1972
- Джузеппе Алесси (Giuseppe Alessi) — с 1973 по 1993
- Рита Леви-Монтальчини (it:Rita Levi-Montalcini) — с 1993 по 1998
- Франческо Паоло Казавола (it:Francesco Paolo Casavola) — с 1998 по 2009
- Джулиано Амато (it:Giuliano Amato) — с 2009
Награды
- Медаль «За вклад в развитие культуры и искусства» (Италия) — 28 ноября 1988 года[12].
- Литературная премия[it] Бранкати (вместе с А. И. Солженицыным и Жоржи Амаду) — 1994 год[13].
Напишите отзыв о статье "Институт Итальянской энциклопедии"
Примечания
- ↑ Cfr. Amedeo Benedetti, Enciclopedia Italiana Treccani e la montagna illustrata, «La Rivista», Torino, CAI, a. 129, settembre — ottobre 2008, p. 71
- ↑ Gabriele Turi, 1995, pp. 360-361.
- ↑ Gabriele Turi: Il mecenate, il filosofo e il gesuita, 2002, p. 83.
- ↑ Gabriella Nisticò. [www.treccani.it/enciclopedia/treccani-degli-alfieri-giovanni/ Treccani degli Alfieri, Giovanni] (итал.). Treccani / Enciclopedie on line. Проверено 24 декабря 2013.
- ↑ [archivio.camera.it/patrimonio/archivio_della_camera_regia_1848_1943/are01o/documento/CD0000004862 Disegni e proposte di legge e incarti delle commissioni (1848-1943)] (итал.). Archivio storico della Camera dei Deputati. Проверено 24 декабря 2013.
- ↑ 1 2 Tullio Gregory. [www.treccani.it/export/sites/default/resources/enciclopedia/00_Approfondimenti-pdf/Gregory2011.pdf Istituto Della Enciclopedia Italiana] (итал.). Treccani.it. Проверено 26 декабря 2013.
- ↑ [www.aib.it/aib/stor/bio/mancini.htm A.I.B.]
- ↑ [www.treccani.it/istituto/profilo/missione_valori.html Le finalità istituzionali della Treccani] (итал.). Treccani.it. Проверено 27 декабря 2013.
- ↑ [www.normattiva.it/uri-res/N2Ls?urn:nir:stato:Legge:1980-04-02;123 Norme per l'erogazione di contributi statali ad enti culturali. (GU n.96 del 8-4-1980 )] (итал.). Normattiva.it (23 aprile 1980). Проверено 27 декабря 2013.
- ↑ [www.treccani.it/catalogo/ catalogo dell’Istituto] (итал.). Treccani.it. Проверено 27 декабря 2013.
- ↑ [www.treccani.it/export/sites/default/Portale/sito/istituto/missione/Statuto_vigente_assemblea_dei_soci_24-04-2012.pdf Statuto] (итал.). Treccani.it (24 aprile 2012). Проверено 26 декабря 2013.
- ↑ [www.quirinale.it/onorificenze/DettaglioDecorato.asp?idprogressivo=255&iddecorato=255 Medaglia d’oro ai benemeriti della cultura e dell’arte ISTITUTO TRECCANI]
- ↑ [www.comunezafferanaetnea.it/index.php/premio-letterario-brancati/albo-doro.html Albo d’oro Premio Brancati]
Литература
- Turi G. [books.google.ru/books?id=KaHCNhRhCuAC&pg=PA361&dq=giovanni+treccani&hl=ru&sa=X&ei=Qbm5UqC0GpH04QSEnIGYAQ&ved=0CF4Q6AEwBw#v=onepage&q=giovanni%20treccani&f=false Giovanni Gentile: una biografia]. — Giunti Editore, 1995. — 543 p. — ISBN 978-88-0920-755-4.
- Turi G. [books.google.ru/books?ei=dPa6Uv30OqKe4gTKi4GgBA&hl=ru&id=XqUhAQAAIAAJ&dq=giovanni+treccani+padre&focus=searchwithinvolume&q=padre Il mecenate, il filosofo e il gesuita: l'"Enciclopedia italiana," specchio della nazione]. — Il Mulino, 2002. — 279 p. — ISBN 978-88-1508-767-6.
- Amedeo Benedetti, L’Enciclopedia Italiana Treccani e la sua biblioteca, «Biblioteche Oggi», Milano, n. 8, ottobre 2005, pp. 39-46.
- Giovanni Treccani degli Alfieri, Enciclopedia italiana Treccani: idea, esecuzione, compimento, Milano, E. Bestetti, 1939.
- Giovanni Treccani degli Alfieri, Enciclopedia italiana Treccani: come e da chi è stata fatta, Milano, Edizioni d’arte Emilio Bestetti, 1947.
- Valeria Della Valle, [www.radio.rai.it/podcast/A42573613.mp3 L’Enciclopedia Treccani], da Wikiradio di Rai Radio Tre, puntata del 18 febbraio 2013 (podcast e streaming)
Ссылки
- [www.treccani.it/istituto/ Istituto] (итал.). Treccani.it. Проверено 26 декабря 2013.
- [www.treccani.it/enciclopedia/istituto-della-enciclopedia-italiana/ Istituto Della Enciclopedia Italiana] (итал.). Treccani.it / Enciclopedie on line. Проверено 26 декабря 2013.
- Tullio Gregory. [www.treccani.it/export/sites/default/resources/enciclopedia/00_Approfondimenti-pdf/Gregory2011.pdf Istituto Della Enciclopedia Italiana] (итал.). Treccani.it. Проверено 26 декабря 2013.
Отрывок, характеризующий Институт Итальянской энциклопедии
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.
На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.
Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.
