Институт белорусской культуры

Институт белорусской культуры, сокращённо — Инбелку́льт (белор. Інстытут беларускай культуры — Інбелкульт) — первая белорусская научная организация, существовавшая в 1922—1928 и реорганизованная в Белорусскую Академию Наук.

История

В феврале 1921 года при Наркомате просвещения БССР была создана Научно-терминологическая комиссия, в задачи которой входила разработка научной терминологии на белорусском языке. Параллельно готовился устав научно-исследовательского учреждения, который был готов к ноябрю.

30 января 1922 года на базе Научно-терминологической комиссии был образован Институт белорусской культуры. Первым председателем Инбелкульта был назначен Степан Михайлович Некрашевич. В 1925 году его сменил Всеволод Макарович Игнатовский, который также стал первым президентом Инбелкульта с учреждением этой должности в 1927 году. Среди первых работников Инбелкульта были Евфимий Фёдорович Карский, Вацлав Устинович Ластовский, Иосиф Юрьевич Лёсик, Иван Доминикович Луцевич (Янка Купала), Константин Михайлович Мицкевич (Якуб Колас), Антон Антонович Гринцевич, Аркадий Антонович Смолич, Николай Васильевич Азбукин.

25 июля 1924 года был утверждён устав Инбелкульта, в соответствии с которым он был объявлен высшей государственной научной организацией БССР, основными задачами которой являлись организация изучения общественных наук и координация всей научной работы в БССР.

В 1924 году в Инбелкульте была проведена реорганизация, были созданы секции: историко-археологическая, белорусского языка и литературы (с комиссией по реформе правописания), белорусского искусства (председатель Язеп Дыла, секретарь Николай Щекотихин, с подсекциями: музейной, театральной и изобразительного искусства), изучения революционного движения (с комиссией по созданию биографического словаря революционеров), этнографическая, правовая (с терминологической комиссией). Кроме того, работало несколько постоянных научных комиссий: словарная, терминологическая, литературная, библиографическая, по изучению природных производительных сил, по охране памятников древности, искусства и природы. К 1926 году были основаны также природоведческая, медицинская и сельскохозяйственная секции. 16 февраля 1925 года при Инбелкульте была открыта Библиотека Института Белорусской культуры. В 1927 году при Инбелкульте была открыта аспирантура. 29 июня 1927 года Инбелкульт был вновь реорганизован. Были созданы два отдела — гуманитарный, а также природы и хозяйства. Вместо секций были созданы кафедры.

В 1920-е годы основным направлением деятельности Инбелкульта были исследования в области истории, археологии, лингвистики, литературоведения и этнографии. С созданием в 1924 году земельно-геологической комиссии активизировались исследования в области почвоведения и геологии. Активно работала медицинская секция Инбелкульта, включавшая 65 сотрудников.

В 1926 году Инбелкульт был выведен из подчинения Наркомпроса БССР и был переподчинён СНК. С июля 1926 года велась подготовка к преобразованию Инбелкульта в Академию наук, для чего была проведена реорганизация 1927 года. 13 октября 1928 года было принято решение о преобразовании Инбелкульта в Белорусскую Академию Наук.

К 28 апрелю 1928 года в Инбелкульте работало 115 человек.

За время работы Инбелкульт выпускал журнал «Наш край» и «Запiскi аддзела гуманiтарных навук», «Запiскi аддзела прыроды i народнай гаспадаркi».

Изданы труды:

• «Беларуская навуковая тэрмiналогiя» (вып. 1-24, 1922—1930)
• «Белорусско-российский словарь» Н. Байкова и С. Некрашевича (1925)
• «Четырёхсотлетие белорусской печати» (1926)
• «Социалистическое движение в Белоруссии в прокламациях 1905 года» (1927)
• «Белорусская этнография в исследованиях и материалах» (кн. 1-5, 1926—1928)
• «Материалы по изучению флоры и фауны Белоруссии» (т.1-2, 1927—1928)
• «Опыт лингвистической географии Белоруссии» П. Бузука (1928)
• «Белорусский архив» (т. 1-2, 1927—1928)
• «Труды и материалы по истории и археологии Белоруссии» (кн. 1-3, 1926—1927)
• «Труды первой Всебелорусской почвоведческой конференции 1924 года» (1926)
• «Нарысы гiсторыi беларуская лiтаратуры» М. Пиятуховича (1928)
• «Нарысы з гiсторыi беларускага мастацтва» Н. Щекотихина (1928)

Литература

• Васілеўская Н.. Развіццё адукацыі і навукі // Гісторыя Беларусі. — Т. 5 (1917—1945) — Мн.: Современная школа, Экоперспектива, 2007. — С. 225—236.
• Iнстытут беларускай культуры / Пад рэд. М. П. Касцюка і інш. — Мн.: Навука i тэхнiка, 1993.
• Ходзін С. М. Гісторыя культуры Беларусі ў 1920-1930-я гг. — Мн.: БДУ, 2001.

Отрывок, характеризующий Институт белорусской культуры

– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.