Институт законодательства и сравнительного правоведения

Институт законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве Российской Федерации (ИЗиСП)
Международное название	The Institute of Legislation and Comparative Law under the Government of the Russian Federation
Прежние названия	Государственный институт по изучению преступности и преступника Институт уголовной и исправительно-трудовой политики Всесоюзный институт юридических наук Всесоюзный научно-исследовательский институт советского законодательства Всесоюзный научно-исследовательский институт советского государственного строительства и законодательства
Год основания	1925
Тип	Федеральное государственное научно-исследовательское учреждение
Директор	академик РАН Т. Я. Хабриева
Сотрудники	253
Расположение	Москва, Большая Черёмушкинская улица, д. 34 Москва, Большой Харитоньевский переулок, д. 22/24
Сайт	[www.izak.ru/ www.izak.ru]
Награды
Институт законодательства и сравнительного правоведения на Викискладе

Институ́т законода́тельства и сравни́тельного правове́дения — российское научно-исследовательское учреждение, предметом деятельности которого является научно-правовое обеспечение деятельности Правительства Российской Федерации. Полное наименование — Федеральное государственное научно-исследовательское учреждение «Институт законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве Российской Федерации». Институт расположен в Москве.

История

25 марта 1925 года Совет народных комиссаров РСФСР одобрил предложение НКВД РСФСР, Наркомюста РСФСР, Наркомздрава РСФСР и Наркомпроса РСФСР о создании в Москве научного института по проблемам права. Институт, получивший название Государственного института по изучению преступности и преступника, начал работу 1 октября 1925 года при НКВД РСФСР и вскоре стал главным криминологическим центром страны.

В составе Института действовали четыре секции (социально-экономическая, пенитенциарная, биопсихологическая, криминалистическая), статистическое бюро, а также кабинеты-филиалы по изучению преступности, функционировавшие в Москве, Ленинграде, Саратове и Ростове-на-Дону. Кроме того, в 1926 году на базе одной из московских тюрем было образовано экспериментальное пенитенциарное отделение Института, в котором ставились опыты «рационального исправительно-трудового воздействия на различные категории заключенных». Институт проводил исследования в области криминологии, уголовной статистики, уголовного законодательства, уголовно-исполнительного права, криминалистики и др..

В 1933 году в связи с гонениями против криминологии по обвинению в идеологических извращениях и протаскивании буржуазных теорий Институт был преобразован в Институт уголовной и исправительно-трудовой политики. Задача изучения проблем преступности, являвшаяся основной в деятельности Института, была сведена к минимуму; сфера его деятельности впоследствии стала охватывать уголовное право и процесс в целом, а также другие отрасли права. В 1934 году Институт был передан в ведение Верховного Суда СССР, Прокуратуры СССР и Наркомюста РСФСР.

В 1936 году преобразован во Всесоюзный институт юридических наук (ВИЮН), подчиненный Наркомюсту СССР (позднее — Минюсту СССР). Помимо подготовки научных работ (в частности, фундаментального 15-томного «Курса советского гражданского права», 1950—1963) ученые ВИЮН переводили на русский язык труды выдающихся классических юристов («О преступлениях и наказаниях</span>^ru_en», «О праве войны и мира») и крупные зарубежные законодательные акты (Кодекс Наполеона, Уголовный кодекс Италии, Уголовный кодекс Швейцарии и др.). Ряд работ, опубликованных сотрудниками Института («История царской тюрьмы» М. Н. Гернета, «Курс международного частного права» Л. А. Лунца), был удостоен Государственной премии СССР.

В 1963 году переименован во Всесоюзный научно-исследовательский институт советского законодательства (ВНИИСЗ). Институту было поручено осуществление исследований теоретических и практических проблем, связанных с совершенствованием советского законодательства.

В 1973 году в Институте был создан сектор информационно-поисковых языков, впоследствии преобразованный в отдел правовой информации, ставший основой Научного центра правовой информации.

В 1976 году на Институт была возложена координация деятельности научных учреждений, связанной с подготовкой Свода законов СССР.

В 1988 году переименован во Всесоюзный научно-исследовательский институт советского государственного строительства и законодательства и передан в ведение Верховного Совета СССР.

В 1991 году Институт был передан в ведение Верховного Совета РСФСР и стал носить современное название. С 1993 года подчинен Правительству Российской Федерации, с возложением на него обязанностей по проведению исследований в области правового обеспечения деятельности Правительства и научной проработке законопроектов, вносимых Правительством в порядке законодательной инициативы.

Деятельность

В соответствии с уставом целями деятельности Института являются:

• исследование правовых проблем развития институтов государственной власти и местного самоуправления;
• изучение правовых способов повышения эффективности государственного управления;
• определение направлений развития законодательного регулирования отношений в экономической и социальной сферах;
• анализ и подготовка предложений по оптимизации законодательного регулирования сфер государственной и общественной жизни, механизма реализации законов и правового мониторинга.

Институт участвует в подготовке планов законопроектной деятельности Правительства России, разработке и экспертизе законопроектов, готовит заключения по запросам органов государственной власти, публикует научные работы и занимается другой научной деятельностью. Кроме того, Институт выполняет функции междисциплинарного центра по координации научного и учебно-методического обеспечения противодействия коррупции, а также занимается научным обеспечением деятельности России в Венецианской комиссии. Входит в число учредителей Центра стратегических разработок.

Печатным органом Института является «Журнал российского права», сменивший «Ученые записки ВНИИСЗ» и «Труды ВНИИСЗ»; кроме того, Институт издает специализированный «Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения». Оба журнала включены в перечень ВАК.

Руководство

В разное время Институт возглавляли Е. Г. Ширвиндт, В. М. Чхиквадзе, И. Т. Голяков, К. П. Горшенин, С. Н. Братусь, В. Ф. Яковлев и др..

В настоящее время директором Института является академик РАН Т. Я. Хабриева. Действует попечительский совет Института, возглавляемый председателем Государственной думы С. Е. Нарышкиным.

Подразделения

Основными подразделениями Института являются научные центры и научные отделы. В составе Института действуют два научных центра (публично-правовых исследований и правового обеспечения социально-экономических реформ) и следующие научные отделы:

• административного законодательства и процесса;
• финансового, налогового и бюджетного законодательства;
• конституционного права;
• социального законодательства;
• уголовного и уголовно-процессуального законодательства и судоустройства;
• аграрного, экологического и природоресурсного законодательства;
• гражданского законодательства и процесса;
• законодательства о труде и социальном обеспечении;
• международного частного права;
• восточноазиатских правовых исследований;
• гражданского законодательства зарубежных государств;
• конституционного и административного законодательства иностранных государств;
• международного публичного права;
• уголовного законодательства и судоустройства зарубежных государств;
• инновационной и инвестиционной политики;
• финансово-кредитной политики;
• экономико-правовых механизмов развития федеративных отношений и местного самоуправления;
• теории законодательства;
• мониторинга законодательства.

Награды и премии

• Орден «Знак Почёта» (1975) — за заслуги в развитии юридической науки и подготовке научных кадров;
• почетная грамота Правительства Москвы (2005) — за работу по систематизации правовых актов, подготовку и выпуск 16-томного издания собрания законов города Москвы;
• благодарность Президента Российской Федерации (2005) — за большой вклад в развитие приоритетных направлений юридической науки;
• Высшая юридическая премия «Фемида» (2010) — за многолетние правовые фундаментальные исследования и научное обеспечение деятельности Правительства Российской Федерации.

См. также

• Институт государства и права РАН

Ссылки

• [www.izak.ru k.ru] — официальный сайт Института (рус.) (англ.) (нем.) (фр.)
• [mapofscience.ru/organization/932503 Институт законодательства и сравнительного правоведения] на сайте Карта российской науки
• [government.ru/department/200/ Институт законодательства и сравнительного правоведения] на сайте Правительства Российской Федерации

Право   Наука   Россия   Москва

Отрывок, характеризующий Институт законодательства и сравнительного правоведения

Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.