Московский институт философии, литературы и истории
Поделись знанием:
К:Учебные заведения, основанные в 1931 году
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.
Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
(перенаправлено с «Институт философии, литературы и истории»)
| Московский институт философии, литературы и истории (МИФЛИ) | |
|---|---|
| Год основания | 1931 |
| Тип | государственный |
| Расположение | Москва |
Московский институт философии, литературы и истории имени Н. Г. Чернышевского (МИФЛИ, часто просто ИФЛИ) — гуманитарный вуз университетского типа, существовавший в Москве с 1931 по 1941. Был выделен из МГУ но в ноябре 1941 года снова с ним слит.
Содержание
История
В июле 1931 на базе историко-философского отделения МГУ был создан самостоятельный Институт истории и философии (МИФИ). Ранее, в январе 1931 года кафедры факультета литературы и искусства МГУ были выведены из университета и переданы различным ведомствам. В 1933 на их основе был организован литературный факультет (с октября 1934 факультет литературы, искусства, языка) МИФИ, который с этого времени получил название МИФЛИ.
Сначала располагался в Большом Трубецком переулке, затем переехал на Ростокинский проезд, дом 13а.
Изначально там работали 29 профессоров, 53 доцента, 25 ассистентов и лекторов, в том числе такие учёные, как М. В. Алпатов, А. В. Арциховский, К. В. Базилевич, С. В. Бахрушин, В. П. Волгин, И. С. Галкин, Б. Н. Граков, Ю. В. Готье, Н. К. Гудзий, В. Р. Гриб, Б. П. Денике, А. К. Дживелегов, М. А. Дынник, Е. И. Ковальчик, Е. А. Косминский, В. Н. Лазарев, М. А. Лифшиц, Н. М. Лукин, И. К. Луппол, А. И. Некрасов, П. И. Новицкий, Д. М. Петрушевский, Л. Е. Пинский, М. М. Покровский, Г. Н. Поспелов, П. Ф. Преображенский, Н. И. Романов, А. М. Селищев, М. В. Сергиевский, С. Д. Сказкин, С. И. Соболевский, М. Н. Тихомиров, С. П. Толстов, А. Д. Удальцов и Д. Н. Ушаков.[1]
В ноябре 1941 МИФЛИ был объединён с МГУ в Ашхабаде, куда оба вуза были эвакуированы[2].
Директора
- 1931—1932 — Моносов Сергей Михайлович
- 1932—1934 — М. Г. Смирнов
- 1934—1935 — Абрам Григорьевич Пригожин
- 1935 — исполняющий обязанности М. И. Суслин
- 1935—1940 — Анна Самойловна Карпова (Лувищук)[3].
- февраль 1940 — декабрь 1941 — Асеев Александр Иванович
- 1941 — исполняющий обязанности Илья Саввич Галкин
Известные студенты
В вузе училось 32 аспиранта и 230 студентов, в том числе:
поэты
- Николай Майоров,
- Павел Коган,
- Михаил Кульчицкий,
- Копштейн, Арон Иосифович,
- Отрада, Николай Карпович (Николай Карпович Турочкин),
- Семён Гудзенко,
- Алесь Жаврук
- Борис Слуцкий,
- Давид Самойлов,
- Михаил Матусовский,
- Юрий Левитанский,
- Александр Ревич,
- Сергей Наровчатов,
- Александр Межиров,
- Анатолий Яновский,
- Зинаида Сидельникова;
- Александр Твардовский — поэт, прозаик, переводчик, редактор журнала «Новый мир»
- Шершер, Леонид Рафаилович
писатели, переводчики, философы, деятели искусства и другие
- Александров, Александр Иванович — кинокритик, киновед, начальник зарубежного отдела Госфильмофонда СССР (1962—1966)
- Антонова, Ирина Александровна — директор ГМИИ им. Пушкина
- Анненков, Юлий Лазаревич — писатель-прозаик и драматург
- Балагуров, Яков Алексеевич — историк, доктор исторических наук
- Блок, Владимир Борисович — театровед, доктор искусствоведения
- Бродов, Василий Васильевич — известный индолог, проф. философии МГУ
- Воронин, Пётр Иванович — русский советский писатель. Член СП СССР.
- Гальперина, Елена Михайловна — писатель, драматург
- Зименко, Владислав Мстиславович — советский критик и искусствовед, главный редактор журнала «Искусство» (с 1958 по 1990 гг.)
- Зиновьев, Александр Александрович — писатель, философ, логик, социолог
- Ильенков, Эвальд Васильевич — философ
- Каменский, Александр Абрамович — арт-критик и историк искусства
- Кессиди, Феохарий Харлампиевич — философ, историк философии
- Клинчин, Александр Павлович — театровед, доктор искусствоведения
- Лившиц, Матус Яковлевич — искусствовед, доктор искусствоведения
- Лунгина, Лилианна Зиновьевна — переводчик
- Мещеряков, Михаил Михайлович — генерал-майор, Герой Советского Союза, полный Георгиевский кавалер.
- Молодцов, Василий Сергеевич — философ, декан философского факультета МГУ
- Нарский, Игорь Сергеевич — философ
- Немировский, Александр Иосифович — историк, основатель этрускологии, поэт, писатель и переводчик
- Пак, Михаил Николаевич — историк-востоковед
- Померанц, Григорий Соломонович — философ, культуролог и эссеист
- Проскурникова, Надежда Алексеевна — искусствовед, историк искусства, художественный редактор
- Соболев, Петр Александрович — спортивный журналист, писатель и переводчик, первый вице-президент АИПС
- Солженицын, Александр Исаевич — русский писатель, публицист, поэт, общественный и политический деятель
- Улитин, Павел Павлович — писатель
- Фрейлих, Семён Израилевич — советский киновед и киносценарист
- Чёрная, Людмила Борисовна — публицист, переводчик
литературоведы
- Нина Арутюнова
- Владимир Бахмутский
- Владимир Гальперин
- Зиновий Паперный
- Нина Аносова
- Исаак Фильштинский
- Генрих Горчаков (Эльштейн)
- Леонид Афонин
дипломаты
- Семёнов Владимир Семёнович (1911—1992)
- Трояновский Олег Александрович (1919—2003)
См. также
Напишите отзыв о статье "Московский институт философии, литературы и истории"
Литература
- Шарапов Ю. П. Лицей в Сокольниках. Очерк истории ИФЛИ — Московского института истории, философии и литературы имени Н. Г. Чернышевского (1931—1941) М., 1995.
- В том далеком ИФЛИ. М.: Филфак МГУ, 1999. Воспоминания, документы, письма, стихи, фотографии. Сост. А.Коган, С.Красильщиков, В.Малый, Г.Соловьев.
Примечания
- ↑
Из состава МГУ выделен историко-философский факультет. На его базе НКП организовал самостоятельный Историко-философский институт в составе двух факультетов — исторического и философского. Директором института назначен бывший декан историко-философского факультета МГУ профессор С. М. Моносов. К моменту выделения на историко-философском факультете работали 29 профессоров, 53 доцента, 25 ассистентов и лекторов, 32 аспиранта и 230 студентов. Они составили основу нового института. (Архив МГУ, ф. 1, оп. МГУ, ед. хр. 8, Приказ МГУ № 99, 8.07.31, Приказ НКП РСФСР № 202, 3.07.31 …) [about-msu.ru/next.asp?m1=arhiv1&year=1931 Летопись 1931 года]
- ↑ Андрей Дмитриевич Майданский. [caute.ru/ilyenkov/biog.html Биография] = Даты жизни и творчества // [caute.ru/ilyenkov/index.html "Читая Ильенкова ..."] : Авторский интернет-сайт / А. Д. Майданский. — 2001. — Апрель.</span>
- ↑ [r-g-d.org/L/lubchnkv.htm Лувищук (по мужу — КАРПОВА), Анна Самойловна (1883—1968) на Сайте R-g-d.org]
</ol>
Ссылки
- [leftinmsu.narod.ru/library_files/books/Universytety_narkompros_files/261.htm МОСКОВСКИЙ ИСТОРИКО-ФИЛОСОФСКИЙ И ЛИТЕРАТУРНЫЙ ИНСТИТУТ]
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи по образованию желательно?: |
Отрывок, характеризующий Московский институт философии, литературы и истории
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.
Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
