Институт экспериментальной медицины
Поделись знанием:
К:Научные институты, основанные в 1890 году
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.
Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.
Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Координаты: 59°58′38″ с. ш. 30°18′38″ в. д. / 59.9773306° с. ш. 30.3105639° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=59.9773306&mlon=30.3105639&zoom=14 (O)] (Я)
| Федеральное государственное бюджетное научное учреждение «Институт экспериментальной медицины» (ФГБНУ «ИЭМ») | |
 Проходная ИЭМ | |
| Международное название |
Federal State Budgetary Research Institution "Institute of Experimental Medicine" (FSBRI "IEM") |
|---|---|
| Основан | |
| Директор |
д.м.н., академик РАН Г. А. Софронов |
| Расположение | |
| Юридический адрес |
197376, Санкт-Петербург, ул. Академика Павлова, д. 12 |
| Сайт |
[www.iemspb.ru/ spb.ru] |
Институт экспериментальной медицины (ФГБНУ «ИЭМ») — федеральное государственное бюджетное научное учреждение, расположенное в городе Санкт-Петербург.
Содержание
История
8 (20) декабря 1890 года в Санкт-Петербурге был открыт первый в России научно-исследовательский медико-биологический центр — Императорский Институт экспериментальной медицины (ИЭМ). Основателем и попечителем института был принц А. П. Ольденбургский, который пригласил в ИЭМ лучших специалистов того времени[1]. По этой причине в периодической печати до марта 1917 г. ИЭМ часто называли «Институт принца А. П. Ольденбургского». ИЭМ был создан как «высшее научное медицинское учреждение академического типа», с основной задачей — производить «практическое применение способов борьбы с заболеваниями и последствиями оных».
К лету 1891 г. специалисты института организовали отделы: физиологии (И. П. Павлов), химии (М. В. Ненцкий), бактериологии (С. Н. Виноградский), патологической анатомии (Н. В. Усков), сифилидологии (Э. Ф. Шперк) и эпизоотологии (К. Я. Гельман).
В состав института вошла петербургская пастеровская станция (В. А. Краюшкин), основанная в 1886 г. А. П. Ольденбургским.
В 1892 году вышел в свет первый номер журнала ИЭМа «Архив биологических наук».
В 1904 году за классические работы в стенах института по физиологии пищеварения И. П. Павлов получил Нобелевскую премию, в 1913 году став почётным директором института.
В 1918—1931 гг. ИЭМ расширил сферу научных исследований и стал называться Государственным институтом экспериментальной медицины — ГИЭМ.
В 1932 году ГИЭМ был реорганизован во Всесоюзный институт экспериментальной медицины — ВИЭМ.
В 1934 г. было принято решение о переводе ВИЭМ в Москву с сохранением в Ленинграде его филиала (ЛФ)[2][3].
Строительство московского комплекса зданий ВИЭМ затянулось и не было закончено до начала войны, и та часть зданий, которая была построена, в 1944 году была передана Инспецмету НКВД[4]. Большая часть сотрудников ВИЭМ после этого вернулась в Ленинград.
Ныне — Федеральное государственное бюджетное научное учреждение «Институт Экспериментальной Медицины» ([iemspb.ru/wp-content/uploads/2016/02/Приказ-№1123-ИЭМ.pdf утверждено приказом] Федерального агентства научных организаций (ФАНО РОССИИ) № 1123 от 04 декабря 2014 года, пункт 1.).
- Императорский институт экспериментальной медицины, 1891.jpg
Фасад главного здания института, 1891 год
- Exp med institute part1 1891.jpg
ИНЭМ принца Ольденбурского (1891): 1. Тележка для бешеных собак, 2. Аудитория, 3. Собачник (внешний вид), 4. Главное здание (клиническая лаборатория), 5. Помещение обезьян (внутренний вид), 6. Приёмная клетка для бешеных собак
- Exp med institute part2 1891.jpg
ИНЭМ принца Ольденбурского (1891): 7. Собачник (внутренний вид), 8. Химическая лаборатория (северная сторона), 9. Комната для прививок, 10. Помещение для обезьян (внешний вид), 11. Приёмная, 12. Оранжерея.
Известные сотрудники
- Аничков, Николай Николаевич — крупнейший отечественный патолог, академик АН и АМН СССР, президент АМН СССР (1946-53), генерал-лейтенант медицинской службы, лауреат Сталинской премии.
- Аничков, Сергей Викторович (1892-1981) - глава советской фармакологической школы,[5][6] основатель и бессменный руководитель отдела фармакологии (1948-1981), Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственной премий, академик АМН СССР
- Виноградский, Сергей Николаевич (1856—1953) — основатель почвенной микробиологии, заведующий отделом общей микробиологии с 1891 по 1912 гг.
- Гартох, Оскар Оскарович[7] — советский микробиолог, один из основоположников иммунологии, руководитель отдела микробиологии института.
- Иоффе, Владимир Ильич — заведующий отделом медицинской микробиологии и иммунологии, академик АМН СССР.
- Карасик, Владимир Моисеевич — заведующий лабораторией общей фармакологии при отделе фармакологии, академик АМН СССР.
- Лазарев, Пётр Петрович — заведующий отделом биофизики с 1934 года (в 1938 году отдел был преобразован в специальную биофизическую лабораторию Академии наук).
- Лейбсон, Лев Германович — заведующий лабораторий физиологии развития с 1933 по 1938 год.
- Павлов, Иван Петрович.
- Омелянский, Василий Леонидович (1867—1928) — ученик и ассистент Виноградского, заведующий отделом общей микробиологии с 1912 по 1928 гг.
- Смородинцев, Анатолий Александрович (1901—1986) — выдающийся советский вирусолог и иммунолог, профессор, академик АМН СССР, лауреат Сталинской и Ленинской премий, основатель и первый директор НИИ гриппа Министерства здравоохранения СССР.
- Толочинов, Иван Филиппович.
- Шперк, Эдуард Фридрихович (1837—1894) — доктор медицины, крупнейший специалист в области кожно-венерических болезней, заведующий отделом сифилидологии, первый директор Института экспериментальной медицины.
- Яновский, Феофил Гаврилович (1860—1928) — выдающийся российский и украинский терапевт, профессор, академик АН УССР, основатель украинской терапевтической школы, основоположник клинической фтизиатрии.
Архитектура корпусов института
Здания патолого-анатомического и физиологического отделений, а также лаборатории химической и общей патологии построены в 1892—1895 годах по проекту архитектора Ф. Л. Миллера (Мюллера).
Здание библиотеки ИЭМ построено в стиле модерн, в 1911—1913 годах по проекту архитектора Г. И. Люцедарского. Основной объём представляет собой прямоугольное хранилище с примыкающим к нему овальным читальным залом. Фасад, выходящий на улицу Академика Павлова, отличается строгостью. Парковый фасад украшен живописным майоликовым порталом архитектора В. А. Покровского, который был создан для Русского павильона международной гигиенической выставки в Дрездене, а затем перенесён в Санкт-Петербург.
Памятники на территории института
В 1935 году к XV Международному конгрессу физиологов, проходившему в Ленинграде и Москве, ИЭМ приурочил открытие «ряда новых научных лабораторий и бюстов великих учёных разных стран». Одновременно во дворе института были установлены фонтан и памятник научным экспериментам, созданные по инициативе академика И. П. Павлова. По мысли академика, памятником было отмечено значение собаки как основного объекта в проведении экспериментов по физиологии нервной деятельности. По-видимому, перечень имён учёных, бронзовые портреты которых были установлены во дворе института, также предложил И. П. Павлов. «Красная газета» 8 августа 1935 года сообщала об установке памятников Ч. Дарвину, Л. Пастеру, И. М. Сеченову, Д. И. Менделееву. По другим источникам, во дворе ИЭМ находились также бюсты Р. Декарта и Г. Менделя (они были уничтожены в конце 1940-х годов, когда развернулась идеологическая борьба с «космополитизмом» и генетикой). В 1989 году ансамбль аллеи, на которой находятся памятники учёным, дополнен воссозданным бюстом Р. Декарта и вновь созданным бюстом И. П. Павлова.
В настоящее время в саду института установлены памятники:
- Чарльзу Дарвину (открыт 7 августа 1935 г., скульптор: И. Ф. Безпалов)
- Д. И. Менделееву (открыт 7 августа 1935 г., И. Ф. Безпалов)
- Луи Пастеру (открыт 7 августа 1935 г., скульптор И. Ф. Безпалов)
- И. М. Сеченову (открыт 7 августа 1935 г., И. Ф. Безпалов)
- Научным экспериментам («Памятник Собаке») (открыт 7 августа 1935 г., И. Ф. Безпалов).
- На барельефах постамента нанесены надписи:
- с лицевой стороны: «Пусть собака помощница и друг человека с доисторических времён приносится в жертву науке, но наше достоинство обязывает нас, чтобы это происходило непременно и всегда без ненужного мучительства». И. Павлов;
- с правой стороны: «Разломав штукатурку и сделав из неё пористую подстилку, собака подсказала экспериментатору приём, благодаря которому истекающий из искусственного отверстия поджелудочный сок не разъедает брюха». И. П.;
- с левой стороны: «Вылизывая у своего сородича загноившуюся на шее рану после глубокой операции, собака спасает его от смерти и сохраняет для дальнейших научных исследований». И. П.;
- с тыльной стороны: «Собака, благодаря её давнему расположению к человеку, её догадливости, терпению и послушанию, служит, даже с заметной радостью, многие годы, а иногда и всю свою жизнь, экспериментатору». И. П..
- Памятник одновременно является фонтаном: из восьми маскаронов в виде головок собак льётся вода.
- Фонтан-поилка для собак
- Рене Декарту (открыт в 1989 г., по другим данным — в 1984 г., скульпторы В. Л. Рыбалко, Г. К. Баграмян)
- И. П. Павлову (открыт в 1989 г., скульпторы Г. К. Баграмян, В. Л. Рыбалко)
Перед корпусом ИЭМ установлен также
- Памятник Е. С. Лондону (1868—1939) — русскому патофизиологу, радиохимику, биохимику, заслуженному деятелю науки. Открыт в 1962 году, скульптор — М. Г. Манизер. Надпись на памятнике: «З.д.н. профессор Ефим Семёнович Лондон, 1869—1939. Заведовал отделом общей патологии института. Основоположник отечественной радиобиологии, разработал методы ангиостомии и изучения интермедиарного обмена веществ. Крупный исследователь по физиологии и патологии пищеварения.»
Памятные доски
На корпусах института размещены мемориальные доски:
- «Здесь с 1920 по 1964 год работал крупнейший патолог страны академик Николай Николаевич Аничков» (1968, Скульптор Е. А. Васильев)
- «В этом здании с 1925 по 1964 гг. работал действительный член АМН СССР, заслуженный деятель науки, профессор Пётр Степанович Купалов и выполнял свои основные исследования по физиологии и патологии высшей нервной деятельности» (1964, архитекторы А. И. Иванов, Р. И. Геллерштейн)
- «Здесь работал в течение 45 лет, с 1890 по 1936 гг., Иван Петрович Павлов и выполнял свои основные исследования по пищеварению и условным рефлексам» (1962, архитектор М. Ф. Егоров)
- «В этом доме с 1935 по 1951 гг. работал академик Константин Михайлович Быков, создатель учения о кортико-висцеральных взаимоотношениях, бессменный руководитель отдела общей физиологии, организованного им в ИЭМ в 1931 году» (1966, архитекторы А. И. Иванов, Р. И. Геллерштейн)
- «Здесь находилась лаборатория з.д.н., профессора Ефима Семёновича Лондона, выдающегося патофизиолога, основоположника отечественной радиобиологии, 43 года проработавшего в ИЭМ» (1960-е гг., архитекторы А. И. Иванов, Р. И. Геллерштейн)
- «Здесь работал академик АМН СССР Дмитрий Андреевич Бирюков, выдающийся исследователь в области эволюционной и экологической физиологии, основатель отдела сравнительной физиологии и патологии нервной деятельности, бессменно руководивший Институтом экспериментальной медицины с 1950 по 1969 гг.» (1970, архитекторы А. И. Иванов, Р. И. Геллерштейн)
- Мемориальная доска памяти сотрудников ИЭМ, погибших в Великую Отечественную войну 1941—1945 годов (1974, архитектор Х. Г. Сайботалов)
- «В этом доме с 1932 по 1941 год работал академик Алексей Алексеевич Заварзин. Здесь он организовал отдел общей морфологии ИЭМ, объединявший на протяжении ряда лет научную жизнь морфологов Ленинграда» (1967, архитекторы А. И. Иванов, Р. И. Геллерштейн)
- «Здесь работал с 1924 года по 1979 год выдающийся микробиолог, иммунолог, эпидемиолог, академик АМН СССР Владимир Ильич Иоффе, основоположник клинической иммунологии» (1993, скульптор С. В. Меншиков, архитектор В. Б. Бухаев)
- «Институт экспериментальной медицины основан принцем Александром Петровичем Ольденбургским в 1890 году» (1994)
- «Здесь работал Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственной премий, академик АМН СССР Сергей Викторович Аничков, глава советской фармакологической школы, основатель и бессменный руководитель отдела фармакологии
с 1948 по 1981 год » (1982)
См. также
Напишите отзыв о статье "Институт экспериментальной медицины"
Примечания
- ↑ Институт экспериментальной медицины // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ [oktyabrskoepole.livejournal.com/456214.html Поиски следов Всесоюзного Института Экспериментальной Медицины]. Проверено 25 января 2012. [www.webcitation.org/66839wE7g Архивировано из первоисточника 13 марта 2012].
- ↑ [ru-sovarch.livejournal.com/362282.html Проект комплекса ВИЭМ на Октябрьском поле в Москве]. Проверено 25 января 2012. [www.webcitation.org/6687qIVx1 Архивировано из первоисточника 13 марта 2012].
- ↑
документа Постановление ГКО от 8 декабря 1944 года № ГКО-7102сс/ов «О мероприятиях по обеспечению развития добычи и переработки урановых руд» в Викитеке
- ↑ [www.vputi.net Vputi.net :: Новый Старый Петербург :: Надежда Аничкова :: Аничков Двор]. www.vputi.net. Проверено 26 мая 2016.
- ↑ [ru.wikipedia.org/w/index.php?title=%D0%90%D0%BD%D0%B8%D1%87%D0%BA%D0%BE%D0%B2,_%D0%A1%D0%B5%D1%80%D0%B3%D0%B5%D0%B9_%D0%92%D0%B8%D0%BA%D1%82%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87&oldid=78370242 Аничков, Сергей Викторович] (рус.) // Википедия. — 2016-05-15.
- ↑ Назаров П. Г., Вихман А. А. Оскар Оскарович Гартох (1881—1942) — отечественный микробиолог и иммунолог // [www.iemrams.spb.ru/russian/immunru/2010/40_%D0%9E%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%80%20%D0%9E%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87%20%D0%93%D0%B0%D1%80%D1%82%D0%BE%D1%85.pdf Немцы в Санкт-Петербурге: Сборник статей : Вып. 4] / Отв. ред. Т. А. Шрадер. — СПб.: МАЭ РАН, 2008. — С. 299—320. — 348 с. — ISBN 978-5-88431-131-2.
Литература
- М. А. О. [vivaldi.nlr.ru/pm000020508/view#page=823 Императорский институт экспериментальной медицины] // Всемирная иллюстрация : журнал. — 1891. — Т. 46, № 1192. — С. 364—367.
- М. А. О. [vivaldi.nlr.ru/pm000020508/view#page=849 Императорский институт экспериментальной медицины (продолжение)] // Всемирная иллюстрация : журнал. — 1891. — Т. 46, № 1193. — С. 392—394.
- М. А. О. [vivaldi.nlr.ru/pm000020508/view#page=954 Императорский институт экспериментальной медицины (окончание)] // Всемирная иллюстрация : журнал. — 1891. — Т. 46, № 1196. — С. 451, 454—455.
Ссылки
- [iemspb.ru/ Сайт Института экспериментальной медицины]
- [www.medline.ru/public/histm/medbuildings/iem1.phtml Прошлое и настоящее государственного учреждения «Институт экспериментальной медицины РАМН» Ю. П. Голиков, Ю. А. Мазинг]
- [encspb.ru/object/2803907118 Энциклопедия Санкт-Петербурга]
Отрывок, характеризующий Институт экспериментальной медицины
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.
Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.
Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
