Иностранная военная интервенция в Сибири и на Дальнем Востоке

Интервенция союзников в Сибири и на Дальнем Востоке — эпизод гражданской войны в России, часть усилий зарубежных держав по поддержке Белого движения. Основная часть войск Британии, США и Японии находилась на территории Сибири и Дальнего Востока с 1918 до 1922 года.

Предыстория

Сразу после Октябрьской революции, в ходе которой к власти пришли большевики, был объявлен «Декрет о мире» — и, в результате заключенного между ленинским правительством и Германией Брестского мирного договора, советская Россия вышла из Первой мировой войны.

3 декабря 1917 года собралась специальная конференция с участием США, Великобритании, Франции и союзных им стран, на которой было принято решение о разграничении зон интересов на территориях бывшей Российской империи и установлении контактов с национально-демократическими правительствами. Не имея достаточно войск, Великобритания и Франция обратились к США с просьбой о помощи. Вопреки совету военного министерства, президент Вудро Вильсон откликнулся на это обращение и отправил войска США в Россию. Некоторое количество войск предоставила и Китайская республика (Бэйянское правительство).

Участники

Великобритания

Страдая от острой нехватки войск, Великобритания отправила на Дальний Восток лишь 1500 человек (9-й батальон Хэмпширского полка и 25-й батальон Миддлсексского полка).

Канада

Канадский Сибирский экспедиционный корпус из 4192 человек под командованием генерал-майора Джеймса Элмсли был отправлен во Владивосток в августе 1918 года. Около 100 канадцев было отправлено оттуда в Омск для поддержки правительства Колчака, остальные несли полицейскую службу во Владивостоке. Канадские войска вернулись на родину в апреле-июне 1919 года.

Италия

Для участия в интервенции Италия сформировала «Corpo di Spedizione Italiano in Estremo Oriente» из альпийских стрелков. К ним присоединилось 2500 человек из «Legione Redenta» (содержавшиеся в лагерях в России бывшие военнопленные австро-венгерской армии итальянского происхождения). Итальянские войска участвовали вместе с чехословацким легионом в операциях в районе Иркутска, Харбина и Владивостока.

Япония

Ещё в 1917 году Франция предложила Японии принять участие в Сибирской интервенции, но получила отказ. В июле 1918 году к Японии обратился президент США Вудро Вильсон, который попросил Японскую империю о выделении 7 тысяч человек в состав 25-тысячного международного контингента, предназначенного для помощи в эвакуации с российской территории чехословацкого корпуса. После бурных дебатов в парламенте администрация премьер-министра Тэраути Масатакэ согласилась на предоставлении 12 тысяч человек, но при условии, что японский контингент не будет частью международных сил, а получит собственное командование.

США

Войска США на Дальнем Востоке составляли 7950 человек под командованием генерал-майора Уильяма Грейвса. Это были 27-й и 31-й полки Армии США вместе с большим количеством добровольцев из 13-го, 62-го и 12-го полков прибывшие с Филиппин. Войска США начали прибывать во Владивосток во второй половине августа 1918 года. Грейвс объявил, что он будет проводить политику «невмешательства во внутренние дела России» и «полного нейтрайлитета», то есть одинакового отношения к Колчаковским силам и красным партизанам. По межсоюзническому железнодорожному соглашению войска США должны были осуществлять охрану железнодорожного участка Транссиба от Владивостока до Уссурийска и в районе Верхнеудинска. В результате под защитой войск США в Приморье были сформированы крупные красные силы, достигающие нескольких тысяч человек. Это привело к конфликту между Грейвсом и атаманом Семёновым, ориентировавшемся на японцев. Семёнов обвинял Грейвса в поддержке красных, а Грейвс Семёнова и поддерживающих его японцев в бандитизме и жестокости по отношению к местному населению.

Интервенция (1918—1919)

Иностранные войска начали прибывать во Владивосток в августе 1918 года. Япония отправила 70 тысяч человек — гораздо больше, чем любая другая держава, что вызвало у прочих стран подозрения касательно истинных намерений японцев. В то время как войска прочих держав, установив контакт с чехословаками, стали планировать свои действия западнее, японцы принципиально не стали продвигаться за озеро Байкал. В то время, как прочие державы поддерживали правительство Колчака, японцы поддерживали его соперника — атамана Семёнова. К ноябрю японцы оккупировали все порты Приморья и все крупные сибирские и дальневосточные города восточнее Читы.

Летом 1918 года японская армия оказала поддержку белой армии. С помощью 5-й японской дивизии и отряда под командованием Григория Семенова было взято под контроль и основано белое правительство в Забайкалье.

Вывод войск (1919—1925)

По окончании Первой мировой войны иностранные войска вмешались в гражданскую войну в России на стороне Белого движения. Однако, несмотря на иностранную поддержку, в 1919 году большевики разгромили белое движение в Сибири, восточнее Байкала было образовано буферное государство — Дальневосточная республика. Летом 1920 года было подписано Гонготское соглашение, в соответствии с которым японские войска эвакуировались из Забайкалья. Прекращение японской поддержки привело к краху режима атамана Семёнова. В 1922 году войска США и Британии, а также чехословацкий корпус эвакуировались через Владивосток; единственной оставшейся в регионе иностранной силой были японцы.

В 1921 году японцы поддержали Приамурский земский край, что позволило разгромленным белым войскам укрываться и перегруппировываться под прикрытием японских частей. Однако японская активность в Приморье вызвала подозрение у США, что привело к международной изоляции Японии на Вашингтонской конференции. Дипломатическое давление, а также протесты внутри страны и огромные расходы, к которым привела Сибирская экспедиция, вынудили администрацию Като Томосабуро вывести японские войска из Приморья в октябре 1922 года. На Северном Сахалине японские войска оставались до 1925 года, объясняя это необходимостью предотвращения нападений на японских граждан, подобных Николаевскому инциденту.

Литература

• White, John Albert. The Siberian Intervention. Princeton University Press (1950)
• Humphreys, Leonard A. (1996). The Way of the Heavenly Sword: The Japanese Army in the 1920's. Stanford University Press. ISBN 0-8047-2375-3.
• Kinvig, Clifford (2006). Churchill's Crusade: The British Invasion of Russia, 1918-1920. Continuum International Publishing Group. ISBN 1-85285-477-4.

Ссылки

• [www.siberianexpedition.ca Canada's Siberian Expedition] website, by Benjamin Isitt  (англ.)
• [nortvoods.net/rrs/siberia/jonessibdiary-2.htm WWI Siberian Diary, by W.C. Jones, 2nd Lt. U.S Army Russian Railway Service]  (англ.)
• [www.czechlegion.com The Czech Legion]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Иностранная военная интервенция в Сибири и на Дальнем Востоке

«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.