Интернациональная литература
«Интернациональная литература» — ежемесячный литературно-художественный и общественно-политический журнал. До декабря 1935 года - «Центральный орган МОРП», затем Союза писателей СССР. Журнал выходил в Москве с 1933 по 1943 год на русском, французском, английском и немецком языках.
Содержание
История
Журнал «Интернациональная литература» был создан в результате реорганизации и слияния журналов «Вестник иностранной литературы» (1928, 1929—30) и «Литература мировой революции» (1931—32).[1] После закрытия журнала в 1943 году он стал издаваться вновь только в 1955 году под названием Иностранная литература.
В журнале имелся раздел литературной критики, где печатались как советские и так и зарубежные критики и литературоведы. Также имелся раздел хроники международной литературной жизни.
Иностранные авторы журнала
В журнале печатались произведения современных зарубежных писателей, которые рассматривались руководством СССР как симпатизирующие СССР — Ромена Роллана, Эрнеста Хемингуэя, братьев Томаса и Генриха Манна, Лиона Фейхтвангера, Уильяма Сарояна, Андре Моруа, Луиджи Пиранделло и других.[2]
В связи с этим характерна переписка между редакцией журнал и Джорджем Оруэллом и Иностранным отделом НКВД. Из письма Джорджа Оруэлла:
...я хотел бы быть с Вами откровенным, потому я должен сообщить Вам, что в Испании я служил в П.О.У.М., которая, как Вы несомненно знаете, подверглась яростным нападкам со стороны Коммунистической партии и была недавно запрещена правительством; помимо того, скажу, что после того, что я видел, я более согласен с политикой П.О.У.М., нежели с политикой Коммунистической партии. Я говорю Вам об этом, поскольку может оказаться так, что Ваша газета (так у Оруэлла: «paper». — А. Б.) не захочет помещать публикации члена П.О.У.М., а я не хочу представлять себя в ложном свете. Наверху найдете мой постоянный адрес. Братски Ваш Джордж Оруэлл[3]
По получении такого письма редакция немедленно обратилась в НКВД за инструкциями:
28 июля 1937 г.В Иностранный отдел НКВД Редакция журнала «Интернациональная литература» получила письмо из Англии от писателя Джорджа Оруэлла, которое в переводе направляю к сведению, в связи с тем, что из ответа этого писателя выявилось его принадлежность к троцкистской организации «ПОУМ». Прошу Вашего указания о том, нужно ли вообще что-либо отвечать ему и, если да, то в каком духе? P.S. Напоминаю, что я до сих пор не получил ответа на пересланное Вам письмо Р. Роллана. Редактор журнала «Интернациональная литература» (Т. Рокотов)[3]
Отношения с антифашистским движением
Ещё большие трудности у журнала возникли когда после подписания Советского-Германского пакта от 23 августа 1939 года немецкие (и другие) антифашисты из друзей превратились во врагов. В этой обстановке исполнявший обязанности ответственного редактора журнала Т. Рокотов пытался заручиться поддержкой Иностранной комиссии Союза писателей СССР, так как он боялся «сделать ту или иную ошибку, тот или иной ляпсус» и «потом позовут нас редакторов и, задним числом, будут греть». Не получив поддержки Т. Рокотов направил письмо в Управление пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) но и здесь ответа не получил. В результате после 23 августа 1939 года Т. Рокотов отказался от сотрудничества с корреспондентами журнала из числа антифашистов. Это привело к потере популярности «Интернациональной литературы» как в СССР так и за рубежом. Новым редактором была назначена Елена Стасова. Но Тимофею Рокотову (1895—1945) повезло — в отличие от его предшественников, «редакторов-троцкистов» Бруно Ясенского (1901—1938) и Сергея Динамова (1901—1939) — ему сохранили жизнь[4]. Начавшаяся 22 июня 1941 года война СССР с Германией означала ещё один разворот политики журнала на 180 градусов — теперь корреспонденты-антифашисты были опять друзья. В конечном итоге в 1943 году власти СССР журнал просто закрыли.
Редакторы журнала
- Бруно Ясенский (1933-1937)
- Динамов, Сергей Сергеевич (?- 1938)
- Рокотов, Тимофей Арнольдович[5] (1938)
- Стасова, Елена Дмитриевна (1938-1946)
Напишите отзыв о статье "Интернациональная литература"
Примечания
- ↑ Алексей Михеев [magazines.russ.ru/inostran/2005/10/mi20.html Между двумя "оттепелями". «Вестник иностранной литературы» (1928 – 1930); «Литература мировой революции» (1931 – 1932); «Интернациональная литература» (1933 – 1943).] «Иностранная литература» 2005, №10
- ↑ Арлен Блюм [magazines.russ.ru/inostran/2005/10/bl21.html "Интернациональная литература": подцензурное прошлое] «Иностранная литература» 2005, №10
- ↑ 1 2 Блюм Арлен Викторович [www.orwell.ru/a_life/blum/russian/r_papsb «Путешествие» Оруэлла в страну большевиков. К 100-летию Джорджа Оруэлла — Документальная хроника]
- ↑ Блюм А. В.: «Достаточно сказать, что из восьми членов первой редакционной коллегии половина (Бруно Ясенский, Леопольд Авербах, Артемий Халатов и Сергей Динамов) была расстреляна в годы Большого террора.» см. [magazines.russ.ru/inostran/2005/10/bl21.html «Интернациональная литература»: подцензурное прошлое] «Иностранная литература» 2005, № 10
- ↑ [rgali.ru/showObject.do?object=200193992 По другим сведениям] - Рокотов, Тимофей Адольфович
Отрывок, характеризующий Интернациональная литература
31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
