Интернет в Швеции

Доступ в Интернет в Швеции для частных пользователей в основном организован по кабельным каналам со скоростями от 128 кбит/с до 100 Мбит/с и через ADSL. Также есть сети, подключённые через Ethernet по медным и оптоволоконным линиям.

Крупнейший провайдер кабельного Интернета в Швеции — Com Hem.

История

Началом истории Интернета в Швеции можно считать 1984 год, когда первая шведская сеть в Гётеборге была подключена к Интернету. До этого момента связь с европейской частью глобальной сетью осуществлялась в университетах через модемное соединение или uucp.

Заметную роль Интернет начал играть только в 1988 году, когда к Интернету была подключена образовательная сеть SUNET, получившая прямое соединение с американскими серверами. Для широкой публики доступ в интернет был предоставлен в 1994 году: первый публичный оператор Algonet начал предлагать всем желающим выход в Интернет через модемные пулы на телефонной линии.

Плата за пользование Интернетом включала в себя ежемесячную фиксированную абонентскую плату и поминутную оплату, как и любые другие телефонные услуги телефонного монополиста Telia. Из-за высокой дороговизны долгих сессий, участились случаи незаконного использования бесплатных телефонных номеров с помощью взломанных кредитных карт. В 1996 году в Энгельхольме местный провайдер кабельного телевидения впервые предложил доступ Интернет по телевизионному кабелю и с фиксированной месячной платой. Резкое улучшение ситуации произошло в 1999 году, когда провайдер Bredbandsbolaget заключил соглашение с ассоциацией домовладельцев HSB, в результате чего большое число квартир в кондоминиумах получило широкополосный доступ в Интернет. В результате Telia была вынуждена предложить тарифные планы с оплатой по объёму траффика. Таким образом, начал развиваться рынок телекоммуникационных услуг, на котором Bredbandsbolaget и Telia стали просто двумя из множества компаний. В 2001 году в Швеции появилась технология ADSL, которую решила использовать Telia в своих телефонных сетях.

Отрывок, характеризующий Интернет в Швеции

– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?