Перуанский инти

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Инти (валюта)»)
Перейти к: навигация, поиск
Инти  (рус.)

Inti  (исп.)
Inti  (англ.)
Inti  (фр.)

5 000 000 инти. На аверсе портрет Антонио Раймонди
Коды и символы
Коды ISO 4217 PEI (604)
Аббревиатуры I/. • I
Территория обращения
Эмитент Перу Перу
Производные и параллельные единицы
Дробные Сентимо (1100)
Монеты и банкноты
Монеты 1, 5, 10, 20, 50 сентимо, 1, 5 инти
Банкноты 10, 50, 100, 500, 1000, 5000, 10 000, 50 000, 100 000, 500 000, 1 000 000, 5 000 000 инти
История
Введена 01.02.1985
Валюта-предшественник Перуанский соль (PEH[a 1])
Начало изъятия 01.07.1991
Валюта-преемник Новый соль (PEN)
Производство монет и банкнот
Эмиссионный центр Центральный резервный банк Перу
[www.bcrp.gob.pe www.bcrp.gob.pe]
  1. Не является кодом ISO 4217, но упоминается в стандарте
Инти на Викискладе

Инти (исп. Inti) — перуанская валюта в период с 1985 по 1991 год. В одном инти содержалось 100 сентимо.

Введение инти было обусловлено сильно обесценившимся перуанским солем во время президентства Фернандо Белаунде Терри. Один инти обменивался на 1000 старых солей, но инфляция набирала обороты и уже в 1991 году администрация президента Фухимори была вынуждена провести новую деноминацию и ввести новый перуанский соль по курсу 1 миллион инти = 1 новому солю.

Название инти получила в честь бога солнца Инти мифологии инков, что связано с предыдущей и последующей валютами «соль» (исп. Sol) в переводе с испанского также означающим солнце. Изображения солнца, бога Инти, является одним из символов Перу.





Монеты

В 1985 году были выпущены монеты 1, 5, 10, 50 сентимо и 1 и 5 инти. В 1986 году была введена монета в 20 сентимо. Монета в 1 сентимо была отчеканена только в 1985 году, 5 сентимо чеканилась в 1985 и 1986 году. Остальные монеты выпускались до 1988 года.

Банкноты

В 1985 году были выпущены банкноты 10, 50, 100 и 500 инти. В 1986 году была выпущена банкнота 1000 инти, а в 1988 году в связи с возросшей инфляцией были выпущены 5000 и 10 000 инти. В 1989 году были добавлены 50 000 и 100 000, инфляция всё больше увеличивалась и в начале 1990 года была выпущена банкнота в 500 000 инти, в середине 1990 года 1 000 000, а в августе 5 000 000.

Изображение Номинал

(Инти)

Размеры

(мм)

Описание Дата выхода Дата изъятия
Аверс Реверс Аверс Реверс
10 150x75 Рикардо Пальма, писатель Сбор хлопка индейской женщиной 1985 1991
50 150x75 Николас де Пьерола, президент, министр финансов 1985 1991
100 150x75 Рамон Кастилья, Президент, маршал 1985 1991
500 150x75 Тупак Амару II, лидер индейской революции 1985 1991
1000 150x75 Андрес Авелино Касерес, президент, маршал Руины Чан-Чана 1986 1991
5000 150x75 Мигель Грау, адмирал 1988 1991
10 000 Сесар Вальехо, писатель Улица Сантьяго 1988 1991
50 000 Виктор Рауль Айя де ла Торре, политик Зал заседания национального конгресса Перу 1989 1991
100 000 Франсиско Болоньези, военный, национальный герой Перу Озеро Титикака 1989 1991
500 000 Рикардо Пальма, писатель 1990 1991
1 000 000 Ипполито Унануе, медик 1990 1991
5 000 000 Антонио Раймонди, учёный, географ 1990 1991

См. также

Напишите отзыв о статье "Перуанский инти"

Примечания

Ссылки

  • [banknoter.com/s/peru Банкноты Перу], banknoter.com  (англ.)
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Перуанский инти

– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.