Инукаи Цуёси

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Инукаи Цуёси
犬養毅
29-й премьер-министр Японии
13 декабря 1931 — 15 мая 1932
Монарх: Сёва
 
 
Автограф:
 
Награды:

Инукаи Цуёси (яп. 犬養毅; 20 апреля 1855, Окаяма — 15 мая 1932, Токио) — японский политик либерального толка, член парламента, глава партии Риккэн Сэйюкай с 1929 года и премьер-министр Японии с 13 декабря 1931 по 15 мая 1932 года.



Биография

Инукаи происходил из самурайской семьи консервативных взглядов из княжества Нивасэ в провинции Окаяма. В 1876 году Инукаи отправился в Токио, получил работу в газете Hōchi и стал изучать философские и социально-политические западные науки под наставничеством Фукудзавы Юкити. При поддержке Фукудзавы Инукаи основал финансовую газету «Tokai». Через своего бизнес-партнёра получил тесные связи с дзайбацу Мицубиси, которые помогали ему на протяжении всей политической карьеры[1].

В 1882 году Инукаи участвовал в создании Партии конституционных реформ (Риккэн кайсинто). Через четыре года от этой партии он баллотировался в городское собрание Токио. В 1890 году Инукаи стал депутатом Палаты представителей от Окаямы и сохранял этот пост до своей смерти[1]. С этого времени он стал играть важную роль в политической жизни Японии. В 1898 году Инукаи стал министром образования Японии. В 1913 году он возглавил оппозицию непопулярному в народе правительству бывшего генерала Кацура Таро, в результате чего тот вынужден был оставить пост премьер-министра[2].

В начале XX века Инукаи, находясь в оппозиции, активно сотрудничал с китайскими националистами и революционерами, в частности с Сунь Ятсеном. Он глубоко уважал китайскую культуру, поддерживал идею сотрудничества Китая и Японии и паназиатизма. В 1922 году Инукаи организовал новую партию Реформаторский клуб (Какусин курабу), через год вновь стал членом правительства, возглавив министерство связи. С возвращением в правительство он стал ставить национальные интересы выше личных симпатий и выступал в поддержку японского империализма[3].

В 1924 году его партия объединилась с Друзьями конституционного правительства (Риккэн Сэйюкай), крупнейшей на тот момент политической партией Японии. Хотя в 70-летнем возрасте Инукаи хотел уйти из активной политической жизни, его уговорили остататься и в 1929 году избрали председателем партии[2].

В декабре 1931 года, вскоре после поддержанной им интервенции в Маньчжурию, Инукаи стал премьер-министром Японии. Его правительство в условиях экономического кризиса отказалось от золотого стандарта и пыталось стабилизировать экономику. Вместе с тем Инукаи противостоял попыткам военных укрепиться во власти, старался сдерживать военную кампанию в Манджурии и планировал, используя свои связи с китайскими политиками, найти дипломатическое решение японо-китайского конфликта. Однако 15 мая 1932 года он был застрелен при попытке военного переворота, которую предприняла группа правых офицеров Императорского флота Японии[2].

Напишите отзыв о статье "Инукаи Цуёси"

Примечания

  1. 1 2 Tsuyoshi Inukai // Encyclopedia of world biography / Bourgoin, Suzanne Michele; Byers, Paula K.. — Gale Research, 1998. — Т. 8. — ISBN 0-7876-2548-5.</span>
  2. 1 2 3 [www.britannica.com/biography/Inukai-Tsuyoshi Inukai Tsuyoshi] (англ.). Encyclopædia Britannica. Проверено 6 ноября 2015.
  3. Lai To Lee, Hock Guan Lee. Sun Yat-Sen, Nanyang and the 1911 Revolution. — Institute of Southeast Asian Studies, 2011. — P. 64. — 344 p. — ISBN 978-9814345460.
  4. </ol>

Литература

  • Oka Yoshitake, et al. Five Political Leaders of Modern Japan: Ito Hirobumi, Okuma Shigenobu, Hara Takashi, Inukai Tsuyoshi, and Saionji Kimmochi. University of Tokyo Press (1984). ISBN 0-86008-379-9.

Отрывок, характеризующий Инукаи Цуёси

Знаменитый фланговый марш состоял только в том, что русское войско, отступая все прямо назад по обратному направлению наступления, после того как наступление французов прекратилось, отклонилось от принятого сначала прямого направления и, не видя за собой преследования, естественно подалось в ту сторону, куда его влекло обилие продовольствия.
Если бы представить себе не гениальных полководцев во главе русской армии, но просто одну армию без начальников, то и эта армия не могла бы сделать ничего другого, кроме обратного движения к Москве, описывая дугу с той стороны, с которой было больше продовольствия и край был обильнее.
Передвижение это с Нижегородской на Рязанскую, Тульскую и Калужскую дороги было до такой степени естественно, что в этом самом направлении отбегали мародеры русской армии и что в этом самом направлении требовалось из Петербурга, чтобы Кутузов перевел свою армию. В Тарутине Кутузов получил почти выговор от государя за то, что он отвел армию на Рязанскую дорогу, и ему указывалось то самое положение против Калуги, в котором он уже находился в то время, как получил письмо государя.
Откатывавшийся по направлению толчка, данного ему во время всей кампании и в Бородинском сражении, шар русского войска, при уничтожении силы толчка и не получая новых толчков, принял то положение, которое было ему естественно.
Заслуга Кутузова не состояла в каком нибудь гениальном, как это называют, стратегическом маневре, а в том, что он один понимал значение совершавшегося события. Он один понимал уже тогда значение бездействия французской армии, он один продолжал утверждать, что Бородинское сражение была победа; он один – тот, который, казалось бы, по своему положению главнокомандующего, должен был быть вызываем к наступлению, – он один все силы свои употреблял на то, чтобы удержать русскую армию от бесполезных сражений.
Подбитый зверь под Бородиным лежал там где то, где его оставил отбежавший охотник; но жив ли, силен ли он был, или он только притаился, охотник не знал этого. Вдруг послышался стон этого зверя.
Стон этого раненого зверя, французской армии, обличивший ее погибель, была присылка Лористона в лагерь Кутузова с просьбой о мире.
Наполеон с своей уверенностью в том, что не то хорошо, что хорошо, а то хорошо, что ему пришло в голову, написал Кутузову слова, первые пришедшие ему в голову и не имеющие никакого смысла. Он писал:

«Monsieur le prince Koutouzov, – писал он, – j'envoie pres de vous un de mes aides de camps generaux pour vous entretenir de plusieurs objets interessants. Je desire que Votre Altesse ajoute foi a ce qu'il lui dira, surtout lorsqu'il exprimera les sentiments d'estime et de particuliere consideration que j'ai depuis longtemps pour sa personne… Cette lettre n'etant a autre fin, je prie Dieu, Monsieur le prince Koutouzov, qu'il vous ait en sa sainte et digne garde,
Moscou, le 3 Octobre, 1812. Signe:
Napoleon».
[Князь Кутузов, посылаю к вам одного из моих генерал адъютантов для переговоров с вами о многих важных предметах. Прошу Вашу Светлость верить всему, что он вам скажет, особенно когда, станет выражать вам чувствования уважения и особенного почтения, питаемые мною к вам с давнего времени. Засим молю бога о сохранении вас под своим священным кровом.
Москва, 3 октября, 1812.
Наполеон. ]

«Je serais maudit par la posterite si l'on me regardait comme le premier moteur d'un accommodement quelconque. Tel est l'esprit actuel de ma nation», [Я бы был проклят, если бы на меня смотрели как на первого зачинщика какой бы то ни было сделки; такова воля нашего народа. ] – отвечал Кутузов и продолжал употреблять все свои силы на то, чтобы удерживать войска от наступления.
В месяц грабежа французского войска в Москве и спокойной стоянки русского войска под Тарутиным совершилось изменение в отношении силы обоих войск (духа и численности), вследствие которого преимущество силы оказалось на стороне русских. Несмотря на то, что положение французского войска и его численность были неизвестны русским, как скоро изменилось отношение, необходимость наступления тотчас же выразилась в бесчисленном количестве признаков. Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения, приходившие со всех сторон о бездействии и беспорядке французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то дело, для которого все собраны, и любопытство о том, что делалось во французской армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине французов, и известия о легких победах над французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и чувство мести, лежавшее в душе каждого человека до тех пор, пока французы были в Москве, и (главное) неясное, но возникшее в душе каждого солдата сознание того, что отношение силы изменилось теперь и преимущество находится на нашей стороне. Существенное отношение сил изменилось, и наступление стало необходимым. И тотчас же, так же верно, как начинают бить и играть в часах куранты, когда стрелка совершила полный круг, в высших сферах, соответственно существенному изменению сил, отразилось усиленное движение, шипение и игра курантов.