Инфантьев, Порфирий Павлович
Поделись знанием:
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.
Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.
Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.
| Порфирий Павлович Инфантьев | |
| Псевдонимы: |
П. Павлович |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: |
с. Варнаково Челябинского у. Оренбургской губ. |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Род деятельности: |
писатель, этнограф |
| [publ.lib.ru/ARCHIVES/I/INFANT'EV_Porfiriy_Pavlovich/_Infant'ev_P.P..html Произведения на сайте Lib.ru] | |
Порфирий Павлович Инфантьев (1860—1913) — русский прозаик, очеркист, этнограф.
Биография
Родился в селе Варнаково Челябинского уезда Оренбургской губернии в семье священника. Учась в последнем классе Троицкой гимназии Челябинского уезда, принимал активное участие в работе нелегального кружка руководимого известным революционером-народником П. А. Голубевым.
После окончания гимназии в 1882 г. поступил в Казанский, а двумя годами позже в — Санкт-Петербургский университет, где посещал социал-демократический кружок Д. Благоева и принимал участие в издании первой в России социал-демократической газеты «Рабочий». В 1885 году поступил в Женевский университет и активно участвовал в работе революционных эмигрантских кружков.
В 1887 году был выслан за пределы Швейцарии «за связь с русскими государственными преступниками», а на пограничной станции арестован. Год просидел в Варшавской крепости с обвинением «подготовка бомб в Цюрихе». Летом по этапу был переправлен в Санкт-Петербург, осуждён на год заключения в одиночной камере тюрьмы «Кресты» (об этом этапе жизни в 1907 году выпустил книгу «Кресты»), с последующей высылкой на Урал под гласный надзор полиции. В ссылке начал заниматься журналистикой, активно сотрудничал и в столичных газетах. В Оренбурге под псевдонимом П. Павлович издал книгу стихов «Огоньки».
В 1892 году совершил вместе с К. Д. Носиловым, своим дальним родственником, путешествие на Северный Урал по реке Конде, о чём написал свой первый этнографический очерк «Путешествие к лесным людям».
В 1899 году еще раз проходил по политическому процессу, затем жил в Новгороде. Был секретарем редакции «Записки Новгородского губернского земства». Последние годы жизни провёл в Петербурге, выпускал журнал «Заветы».
Умер в Санкт-Петербурге в 1913 году.
Племянник П. П. Инфантьева — советский писатель-маринист Вадим Инфантьев.
Литературное творчество
Издал около сорока книг по этнографии, посвященных бурятам, чувашам, гилякам, камчадалам, сибирякам.
Историкам научной фантастики известен как автор повести «На другой планете» (исходное авторское название «Обитатели Марса», 1896; опубликовано в подцензурном варианте в 1901), второго в русской литературе (после романа «В океане звёзд» А. Лякидэ) «путешествия» на Марс. Описанный в повести способ межпланетного сообщения предвосхитил некоторые новейшие произведения — землянин и марсианин обмениваются разумами. Хотя главы, повествующие о социальном строе на Марсе, были изъяты из повести цензурой. Из сохранившегося в фонде Цензурного комитета авторского текста видно, что в книге было описано социалистическое общество, с преимущественным развитием науки и технологии[1].
Произведения
- Павлович П. Огоньки. — Оренбург.
- Инфантьев, П. П. [dlib.rsl.ru/load.php?path=/rsl01004000000/rsl01004222000/rsl01004222359/rsl01004222359.pdf Путешествие к лесным людям]. — М., 1898. — 64 с.
- Инфантьев, П. П. На другой планете : Повесть из жизни обитателей Марса : [С подробной карт. планеты Марса]. — Новгород, 1901.
- Инфантьев, П. П. Амур напроказил : Комедия-шутка в 3 д. П. Инфантьева. — Новгород, 1901. — 16 с.
- Инфантьев, П. П. Блуждающий огонек : Стихотворения. — Новгород, 1901. — 77 с.
- Инфантьев, П. П. Зауральские рассказы. — М., 1903. — 84 с.
- Инфантьев, П. П. Враги : Рассказ из Рус.-яп. войны. — М., 1906. — 24 с.
- Инфантьев, П. П. Вогулы; Месть шамана; Вор : Очерк : Ист. рассказ : Рассказ из жизни вогулов. — СПб., 1907. — 62 с. — (Читальня народной школы : Журн. с картинками).
- Инфантьев, П. П. "Кресты" : (С.-Петерб. одиноч. тюрьма) : Из личных воспоминаний. — М., 1907. — 127 с.
- Инфантьев, П. П. Айша : Рассказ из татар. жизни. — СПб., 1908. — 48 с. — (Читальня народной школы : Журн. с картинками).
- Инфантьев, П. П. Башкиры; Жена Ахмета : Очерк : Рассказ из башк. жизни. — СПб., 1908. — 32 с. — (Читальня народной школы : Журн. с картинками).
- Инфантьев, П. П. Калмыки; Замьян : Очерк : Рассказ из калмыц. жизни. — СПб., 1908. — 68 с. — (Читальня народной школы : Журн. с картинками).
- Инфантьев, П. П. Коряки; Маленькие китоловы : Очерк : Из жизни коряков. — СПб., 1908. — 48 с. — (Читальня народной школы : Журн. с картинками).
- Инфантьев, П. П. Чукчи; Смерть Омулина : Очерк : Из жизни чукчей. — СПб., 1908. — 34 с. — (Читальня народной школы : Журн. с картинками).
- Инфантьев, П. П. Беркут Галея : Рассказ из жизни киргизов. — М., 1909. — 24 с. — (Школьная библиотека).
- Инфантьев, П. П. [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003758000/rsl01003758230/rsl01003758230.pdf На мурманских промыслах]. — СПб., 1909. — 52 с. — (Читальня народной школы : Журн. с картинками).
- Инфантьев, П. П. [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003758000/rsl01003758231/rsl01003758231.pdf Остяки; Дети сироты : Очерк : Из жизни остяков]. — СПб., 1909. — 52 с. — (Читальня народной школы).
- Инфантьев, П. П. Сибирские рассказы. — М., 1909. — 160 с. — (Библиотека для семьи и школы).
- Инфантьев, П. П. Хаяр-кереметь : Из жизни чувашей. — СПб., 1909. — 22 с. — (Читальня народной школы : Журн. с картинками).
- Инфантьев, П. П. Эскимосы; Полярный Робинзон : Очерк : Рассказ из жизни эскимосов. — СПб., 1909. — 68 с. — (Читальня народной школы : Журн. с картинками).
- Инфантьев, П. П. [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003758000/rsl01003758235/rsl01003758235.pdf Этнографические рассказы : Из жизни татар, киргизов, калмыков, башкир, вогулов и самоедов]. — СПб., 1909. — 262 с.
- Инфантьев, П. П. [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003768000/rsl01003768207/rsl01003768207.pdf Путешествие в страну вогулов]. — СПб., 1910.
- Инфантьев, П. П. Этнографические рассказы : Из жизни татар, киргизов, калмыков, башкир, вогулов и самоедов. — СПб., 1910. — 198 с.
- Инфантьев, П. П. Эскимосы; Полярный Робинзон : [Очерк : Рассказ из жизни эскимосов]. — Петроград, 191?. — 68 с.
- Инфантьев, П. П. Враги : Рассказ из рус.-яп. войны. — М., 1911. — 31 с.
- Инфантьев, П. П. [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003779000/rsl01003779370/rsl01003779370.pdf Дети-сироты; Остяки : Рассказ из жизни остяков : Очерк]. — СПб., 1911. — 36 с. — (Земля и люди : Геогр. б-ка. Жизнь народов России/[Соч.] П. Инфантьева).
- Инфантьев, П. П. Женитьба Пакангура; Камчадалы : Из жизни камчадалов : Очерк. — СПб., 1911. — 27 с. — (Земля и люди : Геогр. б-ка. Жизнь народов России/[Соч.] П. Инфантьева).
- Инфантьев, П. П. Жизнь народов России : [Этногр. рассказы]. — СПб., 1911-1912. — Т. 1-2. /Содерж.: I. Полярный Робинзон; Охотники за горбачами; Мурманские зуйки; Дети-сироты; Злая Кереметь; Собака хозяина гор; Женитьба Пакангура; Сухая беда. II. Тигр-людоед; Маленький купец; Первобытные грамотки; Дочь Шуленги; В амурской тайге; Соперники; Жертва вогула; Чувашская свадьба; Тамыр/
- Инфантьев, П. П. Зачарованный лес : Яп. сказка. — СПб., 1911. — 40 с.
- Инфантьев, П. П. [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003779000/rsl01003779374/rsl01003779374.pdf Злая Кереметь; Чуваши : Рассказ из жизни чуваш : Очерк]. — СПб., 1911. — 23 с. — (Земля и люди : Геогр. б-ка. Жизнь народов России/[Соч.] П. Инфантьева).
- Инфантьев, П. П. [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003779000/rsl01003779375/rsl01003779375.pdf Мурманские зуйки; Мурман : Рассказ из жизни поморов : Очерк]. — СПб., 1911. — 39 с. — (Земля и люди : Геогр. б-ка. Жизнь народов России/[Соч.] П. Инфантьева).
- Инфантьев, П. П. Охотники за горбачами; Буряты : Рассказ из жизни бурят : Очерк. — СПб., 1911. — 30 с. — (Земля и люди : Геогр. б-ка. Жизнь народов России/[Соч.] П. Инфантьева).
- Инфантьев, П. П. Первобытные грамотки : Рассказы из жизни юкагиров. — М., 1911. — 32 с. — (Б-ка "Семьи и школы").
- Инфантьев, П. П. [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003779000/rsl01003779378/rsl01003779378.pdf Поездка на Белое море]. — СПб., 1911. — 30 с.
- Инфантьев, П. П. Полярный Робинзон; Эскимосы : Рассказ из жизни эскимосов : Очерк. — СПб., 1911. — 51 с. — (Земля и люди : Геогр. б-ка. Жизнь народов России/[Соч.] П. Инфантьева).
- Инфантьев, П. П. Смерть собаки : Повесть для детей : [В стихах]. — СПб., 1911. — 23 с.
- Инфантьев, П. П. Собака хозяина гор; Гиляки : Рассказ из жизни гиляков : Очерк. — СПб., 1911. — 39 с. — (Земля и люди : Геогр. б-ка. Жизнь народов России/[Соч.] П. Инфантьева).
- Инфантьев, П. П. [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003779000/rsl01003779382/rsl01003779382.pdf Сухая беда; Вотяки : Рассказ из жизни вотяков : Очерк]. — СПб., 1911. — 32 с. — (Земля и люди : Геогр. б-ка. Жизнь народов России/[Соч.] П. Инфантьева).
- Инфантьев, П. П. [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003791000/rsl01003791250/rsl01003791250.pdf В амурской тайге : Рассказ из жизни тунгусов]. — СПб., 1911. — 36 с. — (Земля и люди : Геогр. б-ка. Жизнь народов России/[Соч.] П. Инфантьева).
- Инфантьев, П. П. [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003791000/rsl01003791251/rsl01003791251.pdf Дочь Шуленги; Минусинские инородцы и карагасы в частности : Рассказ из жизни карагасов : Очерк]. — СПб., 1912. — 28 с. — (Земля и люди : Геогр. б-ка. Жизнь народов России/[Соч.] П. Инфантьева).
- Инфантьев, П. П. [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003791000/rsl01003791252/rsl01003791252.pdf Жертва вогула; Чары шаманов; Вогулы : Рассказ из жизни вогулов : Из путевых впечатлений в стране вогулов : Очерк]. — СПб., 1912. — 46 с. — (Земля и люди : Геогр. б-ка. Жизнь народов России/[Соч.] П. Инфантьева).
- Инфантьев, П. П. Камчатка, её богатство и население : Сост. по акад. С. Крашенинникову, Н. Слюнину, В. Тюшову и др. — СПб., 1912. — 96 с. — (Землеописание нашей родины в популярных очерках).
- Инфантьев, П. П. Медвежий праздник : (Из жизни айнов). — СПб., 1912. — 17 с. — (Читальня народной школы : Журн. с картинками).
- Инфантьев, П. П. На родине первых людей : Приключения двух гимназистов в Сред. Азии. — СПб., 1912. — 98 с.
- Инфантьев, П. П. Новый край : (Амур. область) : Сост. по фактам, цифрам и наблюдениям, собр. на Дальнем Востоке сотр. общезем. орг., излож. в кн. "Приамурье", изд. 1909 г.; по некоторым, еще не опубл. материалам Амур. экспедиции 1910 г.; по кн. В.А. Саханского "Очерк Амурской области", изд. 1909 г. и др. источникам. — СПб., 1912. — 76 с. — (Землеописание нашей родины в популярных очерках).
- Инфантьев, П. П. Первобытные грамотки; Юкагиры : Рассказ из жизни юкагиров : Очерк. — СПб., 1912. — 33 с. — (Земля и люди. Географическая библиотека, Жизнь народов России/[Соч.] П. Инфантьева).
- Инфантьев, П. П. [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003791000/rsl01003791258/rsl01003791258.pdf Соперники; Тунгусы : Рассказ из жизни орочон : Очерк]. — СПб., 1912. — 34 с. — (Земля и люди. Географическая библиотека, Жизнь народов России/[Соч.] П. Инфантьева).
- Инфантьев, П. П. [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003791000/rsl01003791259/rsl01003791259.pdf Тамыр; Хива и её население : Рассказ из жизни среди туркмен и хивинцев : Очерк]. — СПб., 1912. — 48 с. — (Земля и люди. Географическая библиотека, Жизнь народов России/[Соч.] П. Инфантьева).
- Инфантьев, П. П. Тигр-людоед; Гольды : Рассказ из жизни гольдов : Очерк. — СПб., 1912. — 26 с. — (Земля и люди. Географическая библиотека, Жизнь народов России/[Соч.] П. Инфантьева).
- Инфантьев, П. П. [dlib.rsl.ru/load.php?path=/rsl01003000000/rsl01003791000/rsl01003791261/rsl01003791261.pdf Чувашская свадьба; Чуваши : Рассказ из жизни чуваш : Очерк]. — СПб., 1912. — 37 с. — (Земля и люди. Географическая библиотека, Жизнь народов России/[Соч.] П. Инфантьева).
- Инфантьев, П. П. Вор : Из жизни вогулов. — М., 1915. — 15 с. — (Дешевая библиотека для семьи и школы).
- Инфантьев, П. П. Враги : Рассказ из рус.-яп. войны. — М., 1915. — 31 с. — (Школьная библиотека).
- Инфантьев, П. П. Беркут Галея : Рассказ из жизни киргизов. — М., 1916. — 24 с. — (Школьная библиотека).
- Инфантьев, П. П. В плену у хивинцев : Рассказ. — М., 1916. — 56 с.
- На другой планете: Повесть из жизни обитателей Марса // [publ.lib.ru/ARCHIVES/I/INFANT'EV_Porfiriy_Pavlovich/ Помочь можно живым: сборник фантастики]. — М., 1990. — С. 409-480.
- Инфантьев, П. П. Путешествие в страну вогулов. — Тюмень, 2003. — 198 с. — (Югорский репринт). — ISBN 593020165X.
Напишите отзыв о статье "Инфантьев, Порфирий Павлович"
Литература
- Блюм А. Первая русская «марсиана» и её автор // Уральский следопыт. 1970. № 5. С. 58-61.
- Блюм А. В. Инфантьев Порфирий Павлович // Русские писатели, 1800—1917. М., 1992. Т. 2. С. 419.
Ссылки
- [cpllindengrove.com/AUTHORS/I/INFANTIE.P/INFANTIE.HTM Инфантьев, Порфирий Павлович] // Энциклопедия фантастики: Кто есть кто / Под ред. Вл. Гакова. — Минск: ИКО «Галаксиас», 1995. — 694 с. — ISBN 985-6269-01-6.
- [writer-tyumen.ru/index.php?m=autor&aid=57 Инфантьев Порфирий Павлович] в [writer-tyumen.ru/ Электронной библиотеке тюменского писателя]
- [rus.ruvr.ru/2011/04/13/48858752.html Российская марсиада ("Уральский рабочий", Екатеринбург)]
- Буланова Е. [kniga.ompu.ur.ru/print.php?main=rare_book&id=100025 Инфантьев П. «Из жизни обитетелей Марса»]
Примечания
- ↑ РГИА. Ф. 777. Оп. 25. Д. 217. См. Русские писатели. Т. 3.
Отрывок, характеризующий Инфантьев, Порфирий Павлович
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.
Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.
Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.
Категории:
- Родившиеся 19 февраля
- Родившиеся в 1860 году
- Умершие в 1913 году
- Персоналии по алфавиту
- Умершие в Санкт-Петербурге
- Писатели по алфавиту
- Родившиеся в Оренбургской губернии
- Выпускники Троицкой гимназии
- Русские писатели по алфавиту
- Писатели России по алфавиту
- Писатели-фантасты Российской империи
- Этнографы Российской империи
- Репрессированные в Российской империи
- Русские писатели XIX века
- Писатели России XIX века
- Писатели-фантасты России
