Инцидент Филдинга-Биландта
Координаты: 50°14′00″ с. ш. 1°35′00″ з. д. / 50.23333° с. ш. 1.58333° з. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=50.23333&mlon=-1.58333&zoom=14 (O)] (Я)
| Инцидент Филдинга-Биландта | |||
| Основной конфликт: Война за независимость США | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место |
Английский Канал, западнее о. Уайт | ||
| Итог |
бескровная победа британцев | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Инцидент Филдинга-Биландта, также дело Филдинга-Биландта — краткий морской бой, фактически демонстрация, у острова Уайт 31 декабря 1779 года, между британской эскадрой под командованием коммодора Чарльза Филдинга (англ. Charles Fielding), и голландской эскадрой, которой командовал контр-адмирал Лодвейк ван Биландт (нидерл. Lodewijk van Bylandt), сопровождавшей конвой. Голландцы и англичане не были в состоянии войны, но англичане хотели осмотреть голландских «купцов» на предмет грузов, объявленных в Британии контрабандой и предназначенных для Франции, тогда участницы Американской войны за независимость. Биландт пытался избежать инспекции, предлагая взамен грузовые манифесты судов конвоя но, когда Филдинг настоял на обыске, Биландт удовлетворился кратким формальным сопротивлением, прежде чем спустить флаг.[3]
Британцы захватили голландские торговые суда и отвели их в Портсмут в качестве призов, за ними следовала голландская эскадра. Инцидент обострил дипломатические отношения между Великобританией и Голландской республикой почти до разрыва и в конечном счете приблизил войну между ними. Он также способствовал формированию первого вооруженного нейтралитета, к которому Голландия присоединилась в декабре 1780 года.
Исторический фон
Голландская республика, после периода борьбы во второй половине XVII века, стала стойким союзником Великобритании, сначала (после Славной революции 1688 года) в качестве старшего партнера по альянсу, но в конце XVIII века уже как младший партнер. Она была связана с Великобританией рядом договоров о военном союзе (в частности, договора 1678, 1689 и 1716 годов), которые можно было трактовать как обязательство предоставлять военную помощь. С другой стороны, по Бредскому договору и его продолжению, торговому договору 1668 года (подтвержденному в Вестминстерском договоре) она получила от Англии важную уступку: право перевозить на своих кораблях неконтрабандные грузы в страны, с которыми Британия была в состоянии войны, без захвата этих товаров Великобританией, даже если они были собственностью подданных воюющих держав (что обычно называют принципом «свободное судно, свободный груз»). Понятие «контрабанда» в этих договорах было строго определено как «оружие и боеприпасы». Так называемые «морские припасы» (англ. Naval stores), под которыми обычно понимаются строевой лес, мачтовый лес, троса, парусина, смола и дёготь, не считались контрабандой. Это право приобрело большую важность во время войн, в которых Британия участвовала, но Республика оставалась нейтральной, таких как Семилетняя война, а после 1778 года Американская революционная война, когда Британия оказалась одна против восставших американских колоний и их союзников, Франции и Испании. Это право можно было толковать как освобождение голландских судов от инспекции Королевским флотом (или, по крайней мере, от конфискации грузов британским призовым судом), что подрывало способность Великобритании поддерживать эффективное эмбарго на торговлю с её врагами, тем более что голландский торговый флот в то время ещё играл роль первого европейского перевозчика.
Хотя общественное мнение в Республике все более и более склонялось в пользу американской революции, после 1776 года голландское правительство, где доминировал штатгальтер Вильгельм V и его автократический режим, было склонно поддерживать англичан. Тем не менее, сильно федерализованная структура Республики мешала центральному правительству эффективно вмешиваться в торговые дела таких городов, как Амстердам, который вел очень выгодную торговлю с американскими повстанцами (обмен оружия и боеприпасов на колониальные товары, например табак) через перевалочный пункт Голландской Вест-Индской компании в колонии Синт-Эстатиус. Амстердамские купцы также поставляли во Францию морские припасы, в которых она нуждалась для строительства военно-морского флота, но была не в состоянии обеспечить себя через Норвегию и Балтийские страны из-за британской блокады. Поэтому Республика как нейтральная держава была очень полезна французам для их военных усилий. Британия, конечно, смотрела на эти маневры неблагосклонно, и пытались заставить голландское правительство положить им конец. Однако дипломатические средства не помогали. Республика отказалась предоставить военную помощь в форме передачи «взаймы» наемной Шотландской бригады, когда Британия запросила эту бригаду для службы в Америке. Кроме того, в 1779 году она предоставила (неохотно) убежище в голландских территориальных водах эскадре американского приватира Джон Пол Джонса, и отказалась наложить эмбарго на экспорт оружия и боеприпасов. Эти отказы были следствием влияния Амстердама, но сказалось и дипломатическое давление Франции, которое поддерживал её весьма способный посол, Келен де ла Вогьон (фр. Paul François de Quelen de la Vauguyon). Когда дипломатических средств не хватало, Великобритания все чаще прибегала к изъятию грузов, которые считала контрабандой, с голландских судов в море, как силами Королевского флота, так и британских приватиров. Это вызвало бурный протест пострадавших купцов, к которым голландское правительство сначала оставалось глухо. Тогда Франция начала давить на голландское правительство, подталкивая «защищать свои договорные права», выборочно подвергая экономическим санкциям голландские города, которые поддерживали штатгальтера в его нежелании принимать контрмеры против британских «грабежей». Эти санкции скоро убедили другие города вслед за Амстердамом требовать сопровождения голландским флотом торговых конвоев.
Генеральные штаты Нидерландов в ноябре 1779 года изменили свою позицию и приказали штатгальтеру, как верховному главнокомандующему Республики, начать ограниченное конвоирование голландского судоходства. И это несмотря на то, что голландский флот, из-за долгого небрежения, стал лишь тенью прошлого. 20 линейных кораблей, ещё не слишком старых для службы, не могли противостоять британским 90- и 80-пушечным. Согласно голландскому историку де Йонгу, у Королевского флота в то время было 137 линейных кораблей, а у французского 68.[4] Де Йонг, очевидно, считает линейными корабли от 60- до 44-пушечного. К 1779 году Франция прекратила их строить, Британия продолжала, но считала непригодными к линейному бою, а в Голландии они составляли большинство. Если же их исключить, у Британии было 90 кораблей, у Франции 63, а у Голландии 7.[5] После долгих обсуждений в 1778 году Генеральные штаты решились на программу военного кораблестроения. Предполагалось построить 24 новых линейных корабля (из них восемнадцать 50−54 пушечных и только шесть 60−64 пушечных), но эта программа продвигалась очень медленно, главным образом потому, что только провинция Голландия внесла свою долю расходов.[6] Ни один из новых кораблей ещё был готов. Это не обещало ничего хорошего в будущем конфликте с Великобританией и помогает объяснить определенное отсутствие энтузиазма в голландском флоте к участию в таком конфликте. Следует отметить, что хотя Республика не согласилась с британской интерпретацией торгового договора, по которой морские припасы рассматривались как контрабанда, штатгальтер в конце концов одержал верх в своей политике исключения таких грузов из конвоев, чтобы уменьшить трения с британцами.
Инцидент
Когда в декабре 1779 года были подготовлены первые конвои (один в Вест-Индию, контр-адмирал Виллем Круль, нидерл. Willem Crul), а другой во Францию и Средиземное море, контр-адмирал граф Лодевейк ван Биландт), штатгальтер дал письменные указания, что они должны исключить суда, груженые морскими припасами (как он в то время понимал их британское определение, по существу, строевой лес). Он также запрещал кораблям «наций, не признанных Республикой» (фактически кораблям Джон Пол Джонса), присоединяться к конвою. Наконец, он предписал Биландту избегать всего, что может поставить под угрозу нейтралитет Республики.
Эскадра контр-адмирала Биландта (флагман 54-пушечный Prinses Royal Frederika Sophia Maria, два двухдечных, 44 и 40 пушек, и два фрегата по 26) вышла из Текселя 27 декабря 1779 года. Они сопровождали 17 голландских «купцов». После нескольких дней спокойного перехода Английским каналом, утром 30 декабря конвой столкнулся с британской эскадрой. Она состояла из 90-пушечного HMS Namur, под брейд-вымпелом коммодора Филдинга, четырёх 74-пушечных, одного 60- и одного 50-пушечного, а также фрегата (32), двух 20-пушечных и двух малых кораблей. HMS Courageux приветствовал голландский флагман и запросил переговоров, на что Биландт согласился. Филдинг затем отправил шлюпку с двумя парламентёрами, один из них был его флаг-капитан Маршалл. Маршалл потребовал согласия Биландта на физический осмотр голландских торговых судов.
Биландт ответил, что запрос беспрецедентен, так как в мирное время добросовестность военного эскорта принимается на веру, когда командир заверяет честным словом, что конвой не везет контрабанды. Он подготовил манифесты судов конвоя и заверенные заявления торговых капитанов, что они не имеют на борту контрабанды, и добавил, что он лично убедился, что среди грузов нет строевого леса, хотя голландцы и не считают его контрабандой. Маршалл спросил, не имеют ли суда на борту пеньки или железа (он, видимо, был в курсе) и Биландт признал, что имеют и что это никогда не считалось контрабандой. Маршал ответил, что в соответствии с британскими инструкциями, именно эти товары в настоящее время составляют контрабанду. Видя, что он ничего больше не добьется с Маршаллом, Биландт затем послал своего флаг-капитана и племянника, Сигизмунда Фредерика ван Биландта, на Namur вести прямые переговоры с Филдингом. Они не пришли к соглашению. Филдинг заявил, что начнет обыск голландских судов на следующее утро (поскольку уже настала ночь) и Биландт-младший ответил, что в этом случае голландцы откроют огонь.[2]
За ночь 12 голландским торговым судам удалось ускользнуть, так что на следующее утро с конвоем были только остальные 5. Филдинг приблизился с тремя линейными кораблями (Namur и два 74-пушечных), но его блокировал Биландт с Prinses Royal, Argo и фрегатом Alarm (два других голландских кораблях были вне досягаемости). Тем не менее, Namur направил катер к одному из голландских «купцов» и тогда Prinses Royal сделала два выстрела ему под нос, чтобы заставить отвернуть. О дальнейшем британская и голландская версии расходятся. Согласно показаниям Биландта и его капитанов, данным под присягой во время военно-полевого суда, три английских корабля немедленно сделали залп всем бортом, на что голландские корабли ответили также залпом. По словам Филдинга, он сделал один выстрел, в ответ последовал залп, на который британцы сами ответили залпами.[2]
После этой перестрелки Биландт сразу спустил флаг и поднял сигнал другим голландским кораблям сделать то же самое. Это примечательно, так как постоянный приказ прямо запрещал голландским кораблям сдаваться, если они ещё способны драться, даже если флагман сдался. Как выяснилось на суде Биландта, перед отходом из Текселя он раздал своим капитанам запечатанные приказы, гласившие что им следует сдаться, когда он сделает назначенный сигнал. Позже он объяснил, что написал эти секретные приказы, потому что предвидел столкновение с подавляющим превосходством в силах, против которого сопротивление бесполезно. Он решил в таком случае оказать лишь символическое сопротивление, достаточное для «сохранения чести», но было необходимо удержать капитанов от проявлений излишней храбрости, так как оно противоречило бы его цели избежать ненужного кровопролития.
Это был типичный пример войны XVIII века, направленной более чем современная на избежание ненужных жертв. Британцы восприняли спуск флага как и было задумано: как способ прервать бой, а не как реальную капитуляцию. Они не предприняли никаких попыток овладеть голландскими кораблями. Филдинг продолжил свою инспекцию пяти торговых судов и затем их арестовал, когда обнаружил «контрабандную» пеньку. Затем он направил послание Биландту, разрешающее тому снова поднять флаг и продолжить свой путь. Биландт ответил, однако, что останется с «купцами». Возможно раздраженный этим, Филдинг тогда потребовал, чтобы голландские военные корабли приветствовали британский флаг, так как это его право согласно нескольким англо-голландским договорам. Обычно голландцы не возражали против этой процедуры, но в данном случае Биландт колебался. Однако, чтобы избежать ненужной перестрелки и потому, что желал тщательно соблюдать договоры (чего Филдинг, по его мнению, не сделал), и таким образом подкрепить выставление британцев агрессорами, Биландт после протеста подчинился. Позже голландская публика не держала этот шаг против него. Наконец, британцы пошли с арестованными судами в Портсмут, за ними в порт последовал Биландт, который, как только прибыл, направил жалобу голландскому послу в Великобритании, графу Ван Вельдерену (нидерл. van Welderen). Впоследствии все 5 голландских «купцов» были приговорены как призы и должным образом конфискованы.[2]
Последствия
Голландская общественность была понятно возмущена, как действиями британцев, так и действиями Биландта, которые рассматривались как малодушие, а по мнению многих представляли собой трусость, если не измену. Чтобы защитить свою честь и очистить своё имя, Биландт потребовал военно-полевого суда. Высокопоставленная комиссия, включая не менее семи адмиралов, вскоре сняла с него все выдвинутые обвинения, хотя объяснить его тайный приказ о сдаче потребовало некоторой изворотливости. Тем не менее, прокурор выступил с заявлением, которое можно было легко принять за выступление защиты, и тем самым оставил у современников (но не таких историков, как Де Йонг) сильное впечатление, что адмирала обеляют. Многие даже подозревали, что поведение Биландта было результатом заговора штатгальтера в поддержку англичан.
В результате политических волнений штатгальтер был вынужден прекратить сопротивляться неограниченному конвоированию. Голландцы впредь пытались защитить свои полные договорные права, к удовлетворению Франции, приостановившей экономические санкции. Англичане, с другой стороны, прекратили притворяться относительно уважения договорных прав. В апреле 1780 года Британия расторгла торговый договор 1668 года и заявила, что отныне относится к Голландии как к любой другой нейтральной стране, без привилегии «свободных судов, свободных товаров». Однако в это же время императрица России Екатерина II, шокированная инцидентом, а ещё больше аналогичным обращением Испании с двумя русскими кораблями, решила выпустить манифест, в котором требовала уважения воюющими сторонами этого принципа для всех нейтралов. Франция и Испания быстро согласились (Испания принесла извинения), но Великобритания, конечно, возражала: декларация была направлена основном против практики Королевского флота. Екатерина затем начала переговоры с другими нейтральными державами, в том числе с Республикой, и образовала союз, впоследствии ставший Лигой вооруженного нейтралитета.
Республика увидела в нём возможность защитить себя от нападений Англии на торговлю без необходимости вступать в войну. Однако голландцы перестарались, запросив гарантий своим колониям от других членов Лиги. Этого Екатерина обещать не желала. В конце концов голландцы согласились на её предложения, и в декабре 1780 года присоединилсь к Лиге. Британцы опрокинули этот гамбит, объявив Голландии войну по якобы не связанным с договором причинам, тем самым предоставив другим членам Лиги предлог уклониться от вооруженной помощи голландцам. Началась Четвёртая англо-голландская война.
Силы сторон
Великобритания 
|
Голландия 
| ||||
|---|---|---|---|---|---|
| Корабль (пушек) | Капитан | Примечание | Корабль (пушек) | Капитан | Примечание |
| Namur (90) | John Marshall | флагман, коммодор Чарльз Филдинг | Prinses Royal Frederika Sophia Maria (54) |
Sigismund Frederik van Bylandt | флагман, контр-адмирал Лодвейк ван Биландт |
| Valiant (74) | Samuel Goodall | Argo (40) | Ян Хендрик ван Кинсберген | ||
| Courageux (74) | Thomas Allen | Zwieten (44) | Naumann | ||
| Centaur (74) | J. N. P. Nott | Valk (26) | Silvester | фрегат | |
| Thunderer (74) | James Bradby | Alarm (26) | Mulder | фрегат | |
| Buffalo (60) | Н. Bromedge | ||||
| Portland (50) | Anthony Hunt | ||||
| Emerald (32) | Samuel Marshall | фрегат | |||
| Seaford (20) | Isaac Prescott | post-ship | |||
| Camel (20) | Richard Rodney Bligh | post-ship, бывший торговый | |||
| Hawk (12) | Richard Murray | куттер | |||
| Wolf (8) | M. Cole | бриг | |||
Напишите отзыв о статье "Инцидент Филдинга-Биландта"
Примечания
Литература
- Clowes, William Laird, et al. The Royal Navy: a history from the earliest times to the present, Vol. III−IV. London: Sampson Low, Marston & Co. 1898−1899.
- Jonge, J.C. de. [books.google.com/books?id=gQYHAAAAQAAJ&pg=PR14&dq=Geschiedenis+Zeewezen+Bylandt&ei=l-EmSoePDYnAlQTBroD5Cg#PRA1-PA393,M1 Geschiedenis van het Nederlandsche Zeewezen] Van Hoogstraten & Gorter: Zwolle, 1869.
Отрывок, характеризующий Инцидент Филдинга-Биландта
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.
На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.
На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
