Инцидент в проливе Корфу

Инцидент в проливе Корфу
Карта пролива Корфу
Тип	кораблекрушение
Причина	подрыв на минах
Место	пролив Корфу
Страна	Албания
Дата	1946 год
Погибших	44
Пострадавших	42
Место крушения

Инцидент в проливе Корфу — три инцидента с участием кораблей Королевского флота Великобритании, произошедшие в проливе Корфу в 1946 году. Эти события считаются одним из ранних эпизодов Холодной войны. Во время первого инцидента британские корабли попали под обстрел албанской береговой артиллерии. Во время второго инцидента британские корабли подорвались на минах. Третий инцидент произошёл в албанских территориальных водах во время боевого траления пролива Корфу британскими кораблями, на что Албания пожаловалась в ООН.

Эта серия инцидентов привела к судебному процессу по проливу Корфу: Великобритания возбудила дело против Народной Республики Албания в Международном суде ООН. Суд вынес решение, согласно которому Албания должна была выплатить Великобритании 844 000 фунтов стерлингов. Из-за этих инцидентов Великобритания прервала переговоры с Албанией по установлению дипломатических отношений между двумя странами. Дипломатические отношения между ними были установлены в 1991 году.

История

Первый инцидент

Первый инцидент произошёл 15 мая 1946 года, когда британские лёгкие крейсера HMS Orion и HMS Superb, шедшие проливом Корфу после предварительного обследования вод, попали под огонь батарей, расположенных на албанском побережье на расстоянии 180 м от них. Несмотря на то, что обошлось без жертв и повреждений, Великобритания официально потребовала у правительства Албании «немедленных и публичных извинений». Извинения не были даны и албанское правительство в свою очередь заявило, что британские корабли вторглись в албанские территориальные воды.

Второй инцидент

22 октября 1946 года произошёл более серьёзный инцидент. Британская флотилия, состоявшая из лёгких крейсеров HMS Mauritius и HMS Leander, а также эсминцев HMS Saumarez и HMS Volage, получила приказ двигаться на север через пролив Корфу с целью определить реакцию Албании на использование британскими кораблями права мирного прохода. На случай нападения было отдано распоряжение открыть ответный огонь.

Корабли двигались вблизи албанского побережья по водам, считавшимися свободными от мин. Крейсер HMS Mauritius возглавлял отряд, за ним следовал эсминец HMS Saumarez. HMS Leander в сопровождении HMS Volage шёл позади на расстоянии порядка трёх километров. В 14:53 находившийся вблизи залива Саранда Saumarez подорвался на мине, получив сильные повреждения. Взрыв произошёл по правому борту, образовав пробоину приблизительно в «тридцать футов … от киля до уровня ниже капитанского мостика». Saumarez потерял ход и начал дрейфовать, загорелось разлитое топливо, пожар охватил носовую оконечность. Эсминец через пробоину принял много воды, получил дифферент на нос и в результате носовая оконечность скрылась под водой. Эсминцу HMS Volage было приказано отбуксировать HMS Saumarez на юг в гавань Корфу. В 15:30 после одной неудачной попытки (буксирный трос порвался) HMS Volage всё же сумел взять повреждённый HMS Saumarez на буксир.

Примерно в 16:16 в ходе буксировки HMS Volage также подорвался на мине и получил серьёзные повреждения. «За доли секунды сорок футов эсминца от носовой оконечности до орудийной башни 'A', исчезли. Взрыв разрушил палубы, кладовые, малярный цех, цепной ящик с бухтами якорной цепи, а сами якоря буквально исчезли в воздухе». Куски носовой оконечности выбросило в воздух, на корабль падали обломки весом до полутонны. Неблагоприятные погодные условия в проливе чрезвычайно усложнили буксировку кораблей, которая из-за полученных ими повреждений осуществлялась кормой вперёд. Только спустя 12 часов оба эсминца удалось привести в гавань Корфу.

Жертвами инцидента стали 44 человека и ещё 42 получили ранения. Непосредственно после взрыва погибли 38 человек, ещё шесть умерли от ран в период с 23 октября по 4 ноября. 36 погибших служили на эсминце HMS Saumarez, остальные восемь — на эсминце HMS Volage. Трое членов экипажей кораблей были награждены медалью Британской империи за мужество и выдающийся героизм, проявленные при тушении пожаров и при аварийно-спасательных работах. HMS Saumarez был признан не подлежащим восстановлению, повреждения HMS Volage можно было устранить. Во время этого инцидента албанские береговые батареи не открывали огонь. Корабль ВМС Албании наблюдал за происходящим, подняв национальный и белый флаги. Корабль приблизился к британским кораблям, желая выяснить цель их нахождения в этих водах. Албания в то время не имела кораблей, способных ставить мины, и они, вероятно, были выставлены по просьбе Албании югославскими минными заградителями «Млет» и «Мельине» около 20 октября 1946 года.

Британский министр пенсий Уилфред Пейлинг выделил полные военные пенсии инвалидам и вдовам погибших.

В 2014 году морской археолог Джеймс П. Дельгадо так прокомментировал инцидент:

Узость пролива Корфу и скалистые отмели к северу от острова фактически вытолкнули корабли к краю морской границы Албании, иногда за линию, иногда в миле от берега. Принимая во внимание албанскую оборону, напряжённость, побуждаемую в большой степени их антизападным руководителем, и жажду британского правительства восстановить сильное морское влияние в регионе, столкновение было, пожалуй, неизбежно.

HMS Orion	HMS Leander	HMS Mauritius

Третий инцидент

Третий и последний инцидент произошёл 12-13 ноября 1946 года, когда Королевский флот осуществил дополнительное траление пролива Корфу под кодовым названием «Розница» (англ. Operation Retail). Тральная операция в албанских территориальных водах проходила без разрешения со стороны правительства Албании, ею руководил союзный главнокомандующий Средиземноморья. Её дополнительной целью было использование мин в качестве вещественных доказательств факта, что англичане действовали в целях самообороны, пытаясь устранить опасность для судоходства.

Во время выполнения операции также присутствовал французский военно-морской офицер, который по приглашению Совета средиземноморской зоны (англ. Mediterranean Zone Board) выступал в качестве наблюдателя. Прикрытие обеспечивали авианосец HMS Ocean (капитан сэр Каспар Джон), крейсера и другие военные корабли. Были обнаружены и отделены от своих подводных якорей 22 контактные мины. Размещение мин было упорядоченным и являло собой именно минное поле, а не просто случайное скопление изолированных мин. Две выловленные мины были отправлены на Мальту для дальнейшего изучения.

Именно тогда выяснилось, что мины были немецкого происхождения, но на них не было ржавчины и морской растительности. Краска на них была свежей, и их минрепы недавно смазывались. Был сделан вывод о том, что минное поле заложили незадолго до инцидента с HMS Saumarez и HMS Volage. Анализ фрагментов мин из HMS Volage подтвердил их схожесть с отправленными на Мальту.

После третьего инцидента Албания по инициативе премьер-министра Энвера Ходжи направила телеграмму в ООН с жалобой на вторжение королевского флота в албанские прибрежные воды.

HMS Saumarez на буксире у HMS Volage после взрыва мины	HMS Volage, повреждённый миной	Одна из мин, отправленных на изучение (12 декабря 1946)

Последствия

Судебный процесс

9 декабря 1946 года Великобритания направила ноту албанскому правительству с обвинением Албании в минировании пролива и требованиями компенсации за инциденты в мае и октябре. Британия потребовала ответа в течение 14 дней, отметив, что в случае отказа вопрос будет передан на рассмотрение Совету Безопасности ООН. Албанское правительство в своём ответе (получен англичанами 21 декабря 1946 года) отвергло британские обвинения и продолжило утверждать, что всё произошедшее было делом рук стран, не желавших нормализации отношений между Албанией и Великобританией. В частности, Албания отрицала свою причастность к минированию и обвиняла Грецию.

В январе 1947 года Соединённое Королевство пыталось привлечь к делу внимание Совета Безопасности ООН. Несмотря на возражение СССР, Совет Безопасности заслушал британскую жалобу. Комитет по установлению фактов, состоявший из польских, австралийских и колумбийских представителей, не сделал никаких выводов, хотя провёл десять заседаний. Вето СССР, поддержанное Польшей, заблокировало резолюцию, которая бы обвинила Албанию в косвенной ответственности за минное поле. 9 апреля 1947 года Совет Безопасности принял резолюцию (СССР и Польша воздержались), которая рекомендовала Соединённому Королевству и Албании разрешить спор в Международном суде. Эта рекомендация была дана в соответствии с пунктом 3 статьи 36 Устава ООН.

22 мая Британское правительство передало дело в Международный суд, это было первое дело в истории органа. Интересы Великобритании представлял Хартли Шоукросс, главный обвинитель от Великобритании на Нюрнбергском процессе; в свою очередь Албанию представлял Пьер Жюль Кот, будущий депутат Национального собрания Франции. В декабре 1949 года суд назначил британцам компенсацию £ 843947. В решении значилось, что независимо от того, кто заложил мины, албанцы должны были знать о любых таких действиях, так как минное поле было достаточно близко к их побережью, и, таким образом, они не проинформировали британцев об опасности. Суд также отклонил довод Соединённого Королевства о самозащите и постановил, что операции по разминированию, проведённые англичанами во время «Операции розница», при отсутствии предварительного согласия албанской стороны, являются незаконными.

Албанское правительство отказалось возмещать ущерб по распоряжению суда, в ответ британская сторона конфисковала 1574 килограмма золота, принадлежавших Албании. Золото было вывезено из Албании странами Оси во время Второй мировой войны и хранилось в сейфах Банка Англии. В 1948 году оно было присуждено Албании по решению трёхсторонней комиссии США-Великобритания-Франция после того, как его получили союзники.

Энвер Ходжа в своих воспоминаниях о первой встрече с Иосифом Сталиным писал, что вся эта история была придумана англичанами как предлог для военного вторжения в город Саранда. Ходжа также назвал события «беспрецедентной провокацией по отношению к нашей стране».

Хартли Шоукросс выступает перед судом	Судьи, которые вели дело	Команда представителей Великобритании

После холодной войны

С окончанием холодной войны в Народной Социалистической Республике Албания произошёл ряд значительных политических перемен. Дипломатические отношения между двумя сторонами конфликта были установлены 29 мая 1991 года. Вскоре после этого, 8 мая 1992 года, Великобритания и Албания объявили, что они пришли к соглашению по делу о проливе Корфу. Только в 1996 году по итогам длительных переговоров золото, наконец, вернулось в Албанию после того, как она согласилась заплатить $ 2 млн репараций.

2 ноября 2009 года группа американских и албанских исследователей объявила, что они якобы нашли сегмент носа Volage в проливе Корфу на глубине примерно 50 метров. Посуда, обувь и боеприпасы, находящиеся рядом с обломками являются ещё одним доказательством версии исследователей. В мае 2013 года специальный выпуск журнала Archaeology под названием «Кораблекрушения» в статье «Восстанавливая холодную войну неверно: Где был HMS Volage?» дал представление о новых открытиях. Директор албанского Центра морских исследований, Орон Таре, получил кадры видео инцидента из Национального архива Великобритании, где показан HMS Volage, проходящий очень близко к берегу. В свою очередь Джеймс П. Дельгадо, директор центра морского наследия Национального управления океанических и атмосферных исследований, подтвердил своё утверждение, сделанное ранее в интервью Associated Press. Он говорил, что затонувшие обломки действительно принадлежали HMS Volage, так как обнаруженная электрическая проводка носовой секции соответствовала тому времени.

Литература

• (June 1949) «[heinonline.org/HOL/Page?handle=hein.journals/stflr1&id=676 The Corfu Channel Case: Judgment on the Preliminary Objection]». Stanford Law Review 1 (4): 646–657. DOI:10.2307/1226351. ISSN [worldcat.org/issn/0892-7138 0892-7138].
• Preface // The ICJ and the Evolution of International Law: The Enduring Impact of the Corfu Channel Case. — London: Routledge. — P. xv–xvi. — ISBN 978-0-415-60597-7.
• An International Contentious Case on the Threshold of the Cold War // The ICJ and the Evolution of International Law: The Enduring Impact of the Corfu Channel Case. — London: Routledge. — P. 3–20. — ISBN 978-0-415-60597-7.
• (March 2004) «The Corfu Channel Case—and the Missing Admiralty Orders». The Law and Practice of International Courts and Tribunals (Koninklijke Brill) 3 (1): 1–35. DOI:10.1163/157180301773732618. ISSN [worldcat.org/issn/1571-8034 1571-8034].
• The Corfu Channel Case in Perspective: The Factual and Political Background // The ICJ and the Evolution of International Law: The Enduring Impact of the Corfu Channel Case. — London: Routledge. — P. 41–59. — ISBN 978-0-415-60597-7.
• The Bar // The ICJ and the Evolution of International Law: The Enduring Impact of the Corfu Channel Case. — London: Routledge. — P. 21–38. — ISBN 978-0-415-60597-7.
• (May 2014) «Cold War in the Corfu». Military History 31 (1): 34–41. ISSN [worldcat.org/issn/0889-7328 0889-7328].
• The International Court of Justice and Standards of Proof // The ICJ and the Evolution of International Law: The Enduring Impact of the Corfu Channel Case. — London: Routledge. — P. 98–123. — ISBN 978-0-415-60597-7.
• The Eagle Spreads His Claws. — Edinburgh: William Blackwood & Sons.
• International Straits: Still a Matter of Contention? // The ICJ and the Evolution of International Law: The Enduring Impact of the Corfu Channel Case. — London: Routledge. — P. 149–163. — ISBN 978-0-415-60597-7.

Отрывок, характеризующий Инцидент в проливе Корфу

– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.


17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
– Я очень, очень благодарна вам, – сказала ему княжна по французски, – но надеюсь, что все это было только недоразуменье и что никто не виноват в том. – Княжна вдруг заплакала. – Извините меня, – сказала она.
Ростов, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из комнаты.


– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.