Инцидент в тоннеле на Садовом кольце (1991)

Инцидент в Чайковском тоннеле на Садовом кольце (под Калининским проспектом) 21 августа 1991 года — один из ключевых моментов августовского путча, когда в центре Москвы произошло столкновение защитников Белого дома — сторонников президента России Бориса Ельцина с колонной бронетехники Таманской дивизии, выполнявшей указания военного коменданта Москвы, назначенного ГКЧП, приведшее к гибели трёх человек.

Ход событий

События начались около полуночи и продолжались до 7 утра. В районе Белого дома начались передвижения войск. Одна из колонн военной бронетехники (7 бронетранспортёров — рота 15-го мотострелкового полка Таманской дивизии, вошедшей в Москву по приказу ГКЧП), следовала от Белого дома. На въезде в тоннель под проспектом Калинина (ныне Новый Арбат) на Садовом кольце в районе улицы Чайковского (ныне Новинский бульвар), перекрытом баррикадами, сооруженными сторонниками правительства и президента РСФСР Бориса Ельцина, произошли столкновения военнослужащих с толпой.

Официальная версия

Как заявил журналистам генерал-лейтенант Николай Смирнов (военный комендант Москвы с 1988 по 1999 год), военнослужащие, находившиеся в колонне, не имели приказа штурмовать Дом Советов РСФСР. Если бы колонна получила приказ о штурме, то она должна была бы с Садового кольца свернуть направо (Большой Девятинский переулок), а не нырять в тоннель. Колонна перемещалась в соответствии с порядком комендантского часа, объявленного членами ГКЧП и наступившего с 23 часов, и двигалась на Смоленскую площадь с целью проведения дежурства и патрулирования.

Колонну попытались остановить — их дальнейший проезд по Садовому Кольцу был заблокирован сдвинутыми троллейбусами. В момент выезда из тоннеля в БМП полетели камни и бутылки с зажигательной смесью. Находившиеся на броне военнослужащие получили различные ранения: капитан Лапин Евгений Алексеевич — перелом пальца на руке; сержант Асауленко Николай Михайлович, командир БМП № 602 — рассечение левой брови; прапорщик Будетский Валерий Николаевич — ранение в голову. Первые 6 машин прорвались через баррикаду. 7-ю машину (БМП № 536) толпа блокировала вновь сдвинутыми троллейбусами. На броню вскочили молодые люди и попытались набросить на приборы наблюдения брезент.

При этом погибли трое защитников «Белого дома»: Дмитрий Комарь, Илья Кричевский и Владимир Усов. Комарь, набрасывая брезент на смотровые щели БМП, зацепился за него, и когда машина сделала резкий манёвр, разбил себе голову. Усов был убит одним из предупредительных выстрелов, рикошетом от люка БМП. Кричевский был убит выстрелом в голову при невыясненных обстоятельствах. Они были единственными жертвами путча 1991 года (не считая сторонников ГКЧП Б. К. Пуго, С. Ф. Ахромеева и Н. Е. Кручины, покончивших с жизнью после провала путча). Каждый из них (Дмитрий Комарь, Илья Кричевский и Владимир Усов) посмертно получил звание Героя Советского Союза.

Против военных было возбуждено уголовное дело. После четырёх месяцев следствия экипаж БМП-536 оправдан (также было объявлено об отсутствии вины нападавших на колонну); уголовное дело в отношении командиров и членов экипажей бронетехники прекращено постановлением прокуратуры г. Москвы от 20.12.1991 «За отсутствием состава уголовно наказуемого деяния».

Также об инциденте имеется упоминание в воспоминаниях генерал-майора КГБ в отставке В. Н. Величко. Однако автор, не будучи очевидцем инцидента, не приводит ссылок на источник информации об этом событии.

Версия журналиста газеты «КоммерсантЪ»

Несколько отличная от официальной, своя версия событий была изложена журналистом журнала КоммерсантЪ «Власть», очевидцем тех событий Михаилом Каменским.

Согласно ей, 20 августа в 23:45 со стороны площади Восстания послышались выстрелы, после чего защитники Белого дома, находившиеся на перекрестке Нового Арбата и улицы Чайковского, побежали «на звук». Однако увидев 8 БМП, передвигающихся по Садовому кольцу, стреляющих трассирующими пулями, толпа бросилась назад. Бронетехника, раскидав легкие заграждения — баррикады сторонников Бориса Ельцина, не прекращая выстрелов в воздух, въехала в тоннель.

Уже в тоннеле кто-то из толпы набросил тряпку на одну из БМП. Бронемашина, взяв на большой скорости вправо, по касательной проскребла по стене тоннеля, на которой осталась глубокая борозда шириной сантиметров семьдесят и около тридцати метров длиной, и задавила первого из находившихся в тоннеле людей, которые пытались спастись на узких пандусах вдоль стен и на разделителе между опорами. Затем из задних люков БМП высунулись двое военных, вооружённых автоматическим оружием, схватили бьющегося в агонии человека за ноги и волоком повезли за бронемашиной. Мужчину, который попытался стянуть его с брони, военные ранили автоматной очередью из люка.

В это время головные машины колонны Таманской дивизии уже выехали из тоннеля со стороны Смоленской площади, но движение им преграждала баррикада из нескольких десятков троллейбусов, стоявших поперек проезжей части. Путь назад был заблокирован поливальными машинами. Перед баррикадой стояла шеренга сторонников президента РСФСР. Несколько минут техника стояла, а вокруг метались люди, пытавшиеся вступить в переговоры с экипажами. В этот момент из тоннеля выехала БМП с убитым, голова которого волочилась по асфальту. Толпа восприняла это как акт устрашения и под крики «Убийцы!» в бронетехнику полетели камни, бутылки, куски асфальта. Затем первая из БМП с разгона пошла на таран троллейбусов. Но из Проточного переулка выезжал тяжёлый кран и вталкивал троллейбус обратно. Через пять минут БМП удалось расчистить себе путь и уехать в сторону Смоленской площади. За первой БМП прорвалась и вторая бронемашина, затем около пятидесяти человек бросились раскачивать отодвинутый троллейбус, чтобы повалить его набок и закрыть проезд бронетехнике, потом на помощь подошёл все тот же кран и путь был снова перегорожен. Оставшаяся в тоннеле БМП под номером 536 пыталась прорваться, под её гусеницы свалился и погиб, затянутый траком, находившийся на броне ополченец. Толпа предприняла попытку набросить на смотровые щели брезент. Но, по мнению журналиста, им мешала сильно нетрезвая блондинка, которая бегала вокруг машины, угрожая броситься под гусеницы. БМП резко подала назад, женщина шагнула ей навстречу. Стоявший рядом мужчина оттолкнул блондинку, споткнулся и был расплющен гусеницей, машина подала вперед и опять назад, расплющив его повторно. Нетронутыми остались только ноги. Затем на эту БМП взобрались несколько человек из толпы, облили её бензином, подожгли и спрыгнули. БМП открыла беспорядочный огонь в воздух, в результате чего загорелся стоявший поблизости троллейбус.

Из открывшегося люка выпрыгнул командир, который, выхватив из кобуры пистолет, с криками: «Я не убийца, а офицер, я не хочу больше жертв, отойдите от машин, солдаты выполняют приказ!», — бросился к стоящей рядом БМП, стреляя на ходу в воздух. Члены экипажа разбежались по другим машинам, остальные стали тушить свою. Толпа бросилась солдатам на помощь, поняв по их крикам, что от пожара могут взорваться снаряды. После того как БМП была потушена ополченцами, а троллейбусы — подоспевшими пожарными, экипажи укрылись в оставшейся бронетехнике и задраили люки. Через 20 минут после начала боя к баррикадам прибыл генерал-лейтенант Николай Смирнов, который с трудом уговорил солдат отогнать технику обратно в тоннель. Через полчаса переговоров, в которых участвовал генерал и члены Верховного Совета РСФСР, командиров экипажей убедили двинуться под российским знаменем на бронетехнике к Белому дому.

Похороны погибших

24 августа 1991 года состоялся траурный митинг и похороны погибших. Многотысячное траурное шествие от Манежной площади до Ваганьковского кладбища по улицам Москвы возглавлял вице-президент РСФСР Александр Руцкой. Президент РСФСР Борис Ельцин в момент прохождения колонны находился на балконе «Белого дома».

Президент СССР М. С. Горбачёв, также присутствовавший на похоронах, объявил о присвоении погибшим званий Героев Советского Союза. По указу Михаила Горбачева семьи Комаря, Кричевского и Усова получили единовременно по 250 рублей и от ВАЗа — автомобиль «Жигули».

Год спустя все трое указом Президента России Б. Н. Ельцина стали первыми награждёнными медалью «Защитнику свободной России» — первой по времени учреждения государственной наградой Российской Федерации.

В июле 2012 года президент России Владимир Путин учредил дополнительную ежемесячную выплату для родственников Комаря, Кричевского и Усова.

• Жертвы противостояния ГКЧП на одних из последних почтовых марках СССР
• 1991 CPA 6367.jpg
• 1991 CPA 6368.jpg
• 1991 CPA 6369.jpg

Значение

Утром 21 августа министр обороны маршал Язов отдал приказ о выводе войск из Москвы.

Ссылки

• [rksmb.ru/get.php?1213 15-летие ГКЧП]
• Варенников В. И. [web.archive.org/web/20160314154507/mysteriouscountry.ru/wiki/index.php/%D0%92%D0%B0%D1%80%D0%B5%D0%BD%D0%BD%D0%B8%D0%BA%D0%BE%D0%B2_%D0%92%D0%B0%D0%BB%D0%B5%D0%BD%D1%82%D0%B8%D0%BD_%D0%98%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87/%D0%9D%D0%B5%D0%BF%D0%BE%D0%B2%D1%82%D0%BE%D1%80%D0%B8%D0%BC%D0%BE%D0%B5 Провокация с жертвами в ночь с 20 на 21 августа]
• [www.youtube.com/watch?v=-jREhAOcjZs Август 1991.Садовое кольцо]

Отрывок, характеризующий Инцидент в тоннеле на Садовом кольце (1991)

Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.


После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.