Инцидент с Ан-24 в Гамбелле

Инцидент в Гамбелле
В аэропорту Гамбелл
Общие сведения
Дата	27 февраля 1974 года
Характер	Истощение топлива
Причина	Неблагоприятные погодные условия
Место	аэропорт Гамбелл, остров Святого Лаврентия (штат Аляска, США)
Координаты	63°47′02″ с. ш. 171°44′49″ з. д.63.784000° с. ш. 171.747000° з. д. / 63.784000; -171.747000
Воздушное судно
Ан-24ЛР
Модель	Ан-24ЛР (модернизация из Ан-24РВ)
Авиакомпания	ГосНИИ ГА
Пункт вылета	Анадырь (СССР)
Пункт назначения	Бухта Провидения (СССР)
Бортовой номер	CCCP-47195
Дата выпуска	1970 год
Пассажиры	12
Экипаж	3
Выживших	15 (все)

Инцидент с Ан-24 в Гамбелле — дипломатический инцидент, произошедший 27 февраля 1974 года, когда советский самолёт Ан-24ЛР (ледовой разведки) осуществил вынужденную посадку в американском городе Гамбелл на острове Святого Лаврентия.

Самолёт

Ан-24ЛР с бортовым номером 47195 (заводской — 07306202, серийный — 062-02) был выпущен заводом Антонова в 1970 году изначально в модификации Ан-24РВ. Затем 18 августа 1971 год на самолёт установили РЛС бокового обзора «Торос», тем самым переделав его в модель Ан-24ЛР, после чего он прошёл испытания, а затем начал эксплуатироваться.

Посадка

В тот день экипаж выполнял очередной полёт над Беринговым морем, а на его борту находились 3 члена экипажа и 12 учёных. В период Холодной войны, когда самолёты ледовой разведки случайно нарушали государственные границы, их нередко перехватывали американские истребители F-4E. Однако на сей раз возникла несколько иная ситуация: Ан-24 столкнулся с сильным встречным ветром. Оценив имеющийся остаток топлива, экипаж понял, что до Анадырьского аэропорта, где базировался самолёт, топлива не хватит. Тогда было принято решение лететь на запасной аэродром Бухта Провидения, но он оказался закрыт по метеоусловиям (туман). В результате экипаж оказался вынужден направиться к ближайшему доступному аэропорту — американскому Гамбелл, расположенному на острове Святого Лаврентия. Уже при заходе на посадку из-за истощения топлива отказал один из двигателей, но на оставшемся работающем двигателе экипаж сумел приземлиться в аэропорту.

Последствия

Новость о посадке советского авиалайнера быстро облетела городок Гамбелл, в котором на тот момент проживали 736 человек. Местные жители предоставили экипажу и пассажирам обогреватели и продукты питания. Также вовсю происходил обмен сувенирами, включая часы, монеты, перчатки. О событии жители сообщили правительству в Номе. Находящееся в Вашингтоне советское посольство связалось с Госдепартаментом и Министерством обороны, запросив у них предоставить топливо для застрявшего Ан-24. Той же ночью Аляскинское воздушное командование (en:Alaskan Air Command, AAC) получило указание о необходимом типе авиакеросина (JP-1) и как связаться с командой.

После ряда процедур, на следующий день, 28 февраля, военно-транспортный самолёт C-130 из 17-й эскадрильи тактических воздушных перевозок в 07:00 вылетел с аэродрома базирования и в 10:28 приземлился в аэропорту Анкориджа. Здесь в его 600-галлонный (2271 литров) эластичный топливный бак было залито 900 галлонов (3406 литров) топлива JP-1. Далее в 14:00 самолёт приземлился в Гамбелле. На его борту при этом находился полковник Чарльз Кенингер (англ. Charles E. Koeninger), командир AAC, переводчик и начальник таможни. Увидев военный самолёт, советский экипаж поначалу занервничал, но переводчик бегло объяснил им, что по запросу советского посольства было привезено топливо. Также по просьбе департамента таможни члены экипажа назвали свои имена и должности, но отказались назвать даты рождения.

После заправки, в 19:30 советский Ан-24 взлетел с аэродрома, выполнил круг над городом, махнув крыльями на прощание, после чего направился в западном направлении. Через 10 минут из аэропорта взлетел и C-130.

Дальнейшая судьба самолёта

Борт 47195 продолжал эксплуатироваться до 2001 года включительно, причём с 1993 года — в Мир НПП. В 2001 году самолёт был отставлен от эксплуатации. По данным на 2012 год, находился на хранении в Пушкинском аэропорту (Ленинградская область).

Отрывок, характеризующий Инцидент с Ан-24 в Гамбелле

– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.