Инцидент у Мрконич-Града

Инцидент у Мрконич-Града
Основной конфликт: Боснийская война
Дата	2 июня — 8 июня 1995
Место	Мрконич-Град, Босния и Герцеговина
Итог	Сбит американский самолёт F-16C
Противники
Вооружённые силы Республики Сербской ВВС США
Командующие
неизвестен неизвестен
Силы сторон
ракетная батарея из установок «Куб», поисковый отряд 2 самолёта F-16C, 40 самолётов и вертолётов
Потери
нет 1 самолёт F-16C

Инцидент у Мрконич-Града произошёл 2 июня 1995 года. Самолёт F-16C американских ВВС был сбит силами ПВО вооружённых сил боснийских сербов ракетой, выпущенной из установки «Куб» возле города Мрконич-Град (Босния и Герцеговина). Американский пилот Скотт О’Грэйди благополучно катапультировался и шесть дней спустя (8 июня) был спасён.

НАТО: Операция «Deny Flight»

Боснийская война — международный вооружённый конфликт, имевший место в Боснии и Герцоговине с апреля 1992 года по декабрь 1995 года. Организация Североатлантического договора приняла решение о вмешательстве в Боснийскую войну. Решение было принято после заявлений со стороны различных организаций массовой информации о творимых военных преступлениях против гражданских лиц. Первоначально военное участие НАТО ограничивалось поддержанием зоны, запрещённой для полётов («No-fly zone»), в ходе операции под названием «Deny Flight», цель которой состояла в предотвращении воздушных атак боснийских гражданских и боснийских и хорватских сил со стороны самолётов сербских вооружённых сил. Как часть данной операции, два самолёта F-16S из 555-го воздушного эскадрона, размещённые на базе воздушных сил Авиано 2 июня 1995 года, выполняли патрулирование воздушного пространства.

На земле сербы спрятали в засаде мобильную ракетную батарею. Установка «Куб» была готова к ракетному обстрелу самолётов НАТО. Радары установки включались на короткое время, что дало пилотам F-16 лишь небольшое время на реагирование. Выждав, пока самолёты окажутся в зоне прямого поражения, где возможности системы ракетного предупреждения самолётов и противоракетные меры будут максимально ограничены, сербские зенитчики выпустили две ракеты. Индикаторы в кабине пилота О’Грэйди предупредили, что в него выпущена ракета, но он не смог её увидеть, так как находился в облаках. Первая ракета разорвалась между двумя самолётами. Вторая поразила истребитель О’Грэйди. Его сослуживец капитан Боб Райт увидел, как самолёт О’Грэйди охватило пламенем и он развалился на части. О’Грэйди сумел выжить после катапультирования.

О’Грэйди приземлился на территории, контролируемой сербами. В течение одной минуты после приземления он вытащил 29-фунтовую сумку с комплектом для выживания, закреплённую под пилотским креслом, обратился в бегство и спрятался. О’Грэйди вымазал грязью лицо и, когда появились сербские силы в поисках его парашюта и кресла, лёг ничком.

В течение следующих шести дней О’Грэйди пришлось использовать опыт, полученный на 17-дневных курсах по выживанию, которые он прошёл недалеко от своего родного города Спокан (штат Вашингтон). Он питался листьями, травой и жуками, собирал дождевую воду в пластиковые сумки, используя губку.

О’Грэйди не торопился обращаться за помощью по радио, так как в ВВС его научили, что сбитые пилоты часто выдают своё местоположение, когда слишком рано обращаются за помощью. На четвёртый день своего пребывания на земле он начал подавать сигналы о своём местоположении. Военные самолёты союзников на Балканах принимали непрекращающиеся радиосигналы, шедшие с места, где мог быть О’Грэйди. Генерал Рональд Фоглман, глава штаба воздушных сил, на церемонии повышения звания неумышленно разгласил эту информацию репортёрам, заявив, что в понедельник на мониторах были отмечены прерывающиеся передачи. Служащий НАТО заявил: «Я был ошеломлён, когда он сказал об этом… Я думаю, зачем только извещать об этом плохих парней? „Мы думаем, что он жив и борется и надеемся найти его раньше вас“».

Спасение

О’Грэйди заговорил по радио только после полуночи 8 июня. На вызов ответил пилот F-16 из 555-го воздушного эскадрона. После подтверждения личности О’Грэйди была начата подготовка к спасательной миссии. В 4:40 адмирал Лейтон Смит, командир южных сил НАТО, отдал приказ «выполнять» полковнику морской пехоты Мартину Берндту, находящемуся на борту корабля «Kearsarge».

Два вертолёта CH-53 Sea Stallion, на борту которых находился 51 морской пехотинец из 24-го экспедиционного отряда , поднялись с борта корабля «Kearsarge» для спасения пилота. Пару вертолётов CH-53 с морскими пехотинцами сопровождали два штурмовых вертолёта AH-1W Суперкобра корпуса морской пехоты, оснащённых ракетами и пулемётами, и пара реактивных штурмовиков AV-8B корпуса морской пехоты. Для поддержки этого отряда в шесть самолётов и вертолётов был выделен такой же набор вертолётов поддержки, два самолёта радиоэлектронной борьбы EA-6B Prowler авиации флота, два истребителя F/A-18D Hornet (для осуществления поддержки с воздуха) и пара противотанковых штурмовиков A-10 ВВС. В ходе операции не пришлось задействовать ни один из самолётов поддержки. Управление воздушной армадой из около 40 самолётов и вертолётов производилось с борта радарного самолёта NATO AWACS.

В 6:35 вертолёты подлетели к местности, откуда был замечен сигнал радиомаяка О’Грэйди. Пилоты увидели столб жёлтого дыма, поднимающегося от деревьев у скалистого пастбища, где О’Грэйди зажёг сигнальный патрон. Первый вертолёт под командой майора Уильяма Тарбуттона приземлился, из него высадились 20 морских пехотинцев и образовали защитный периметр. Как только приземлился второй вертолёт, О’Грэйди покинул убежище и побежал ко второму вертолёту, не дождавшись пока опустится задняя рампа и остальные 20 морских пехотинцев выбегут и образуют защитный периметр. О’Грэйди заскочил в вертолёт в начинавшю открываться боковую дверь. Морпехам был отдан приказ занять свои места, морские пехотинцы из первого вертолёта, организовавшие периметр, погрузились на свой вертолёт. После быстрой переклички вертолёты поднялись в воздух. Они пробыли на земле не более 7 минут.

Возвращение

Морские пехотинцы и их пассажир продолжали лететь над контролируемой сербами частью Боснии, но это больше не представляло для них угрозы. Американский самолёт заметил у хорватского побережья сербский ракетный радар, сканирующий воздушное пространство. Экипаж американского самолёта порекомендовал уничтожить радар под кодовым названием «Жираф», но запрос был отклонён, частично из-за опасения спровоцировать вооружённый конфликт.

Спустя минуту морские пехотинцы доложили, что попали под обстрел. По вертолётам, двигавшимся на высоте 50 метров, выпустили две ракеты из ручных ракетных комплексов, но пилоты провели манёвры уклонения. Сербы обстреляли вертолёты из ручного стрелкового оружия, морские пехотинцы на борту слышали, как по корпусу попадают пули. Один из пулемётчиков за турелью открыл ответный огонь. Одна пуля угодила в ротор вертолёта, другая застряла в бронежилете старшего сержанта Анджело Кастро-младшего, никого при этом не ранив. Они были почти уже в безопасности. В 7:15 по местному времени, полчаса спустя после подъёма О’Грэйди, спасатели сделали сообщение «мокрая нога», служившее условным обозначением того, что транспорт уже над водой. В 7:30 О’Грэйди был на борту корабля «Kearsarge».

В культуре

В 2001 году по мотивам события был снят фильм «В тылу врага» (в ролях Джин Хэкмен и Оуэн Уилсон). О’Грэйди подал в суд на киностудию 20th Century Fox за съёмку фильма без его согласия. Он принял участие в съёмке документального фильма канала ВВС «Behind Enemy Lines: The Scott O’Grady Story», позднее приобретённый и отредактированный Discovery Communications, владеющий каналом Discovery. Документальный фильм несколько раз транслировался по каналу Discovery и О’Грэйди обвинил студию 20th Century Fox в использовании материала для продвижения фильма. О’Грэйди подверг критике своё киновоплощение в фильме «В тылу врага» «как пилота который не подчиняется приказам и ругается» Тяжба была урегулирована в 2004 году.

Позднее инцидент был отображён в эпизоде 5 «Downed Pilot» документальной программы «Situation Critical» и в серии «Escape! — Escape From Bosnia: The Scott O’Grady Story» канала History, что представляло собой переделанную версию документального «Missing in Action» приобретённого Century Fox и Discovery Communications.

О’Грэйди вместе с Майклом Френчем стал соавтором двух книг «Basher Five-Two: The True Story of F-16 Fighter Pilot Captain Scott O’Grady», описывающей его приключения после падения над Боснией и окончательного спасения. Позднее он написал книгу «Return with Honor» вместе с Джеффом Коплоном о своих переживаниях. Мэри Пат Келли написала книгу «„Good to Go“: The Rescue of Capt. Scott O’Grady, USAF, from Bosnia».

Ссылки

• www.sgtmacsbar.com/Stories/ThatOthersMayLive/ThatOthersMayLive.html

Отрывок, характеризующий Инцидент у Мрконич-Града

Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.