Инчколм
| Инчколм англ. Inchcolm | |
 | |
| Вид на остров с воздуха | |
| 56°01′45″ с. ш. 03°18′00″ з. д. / 56.02917° с. ш. 3.30000° з. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=56.02917&mlon=-3.30000&zoom=9 (O)] (Я)Координаты: 56°01′45″ с. ш. 03°18′00″ з. д. / 56.02917° с. ш. 3.30000° з. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=56.02917&mlon=-3.30000&zoom=9 (O)] (Я) | |
| Акватория | Ферт-оф-Форт |
| Страна |  Великобритания |
| Регион | Шотландия |
| Район | Файф |
| Площадь | 0,09 км² |
| Наивысшая точка | 34 м |
| Население (2001 год) | 2 чел. |
| Плотность населения | 22,222 чел./км² |
Инчколм (англ. Inchcolm) — один из нескольких островов, расположенных в заливе Ферт-оф-Форт у восточных берегов Шотландии, близ Эдинбурга. Административно входит в состав области Файф.
Остров был неоднократно атакован английскими рейдерами во время Войны за независимость Шотландии. Он был укреплен в ходе обеих мировых войн, чтобы защитить Эдинбург и его окрестности.
Главной достопримечательностью острова является бывшее Инчколмское аббатство, наиболее сохранившееся монашеское сооружение Шотландии. Хорошо сохранившийся монастырь и руины 9-го века привлекают посетителей на остров[1].
География
Инчколм расположен в заливе Ферт-оф-Форт у южного побережья Файф, к востоку от Форт-Бридж и к северу от города Эдинбург. Площадь острова составляет 9 гектаров. Он отделен от материка полосой воды известной как Глубина Мортимера (Mortimer's Deep)[1]. В дни, когда мостов не было, и люди были вынуждены пересекать залив Ферт-оф-Форт на лодке, остров был гораздо меньше изолирован, чем в настоящее время.
Весь остров можно условно разделить на три части: восток, где во время военной оборонительной операции Второй мировой войны были сосредоточены сооружения и орудия, нижняя центральная часть с небольшой естественной гаванью и большой западный выступ.
История
Инчколм был издревле известен как Emona, Aemonia или Innis Choluim. Его якобы посетил Колумба (ирландский монах миссионер) в 567 году, и остров был назван в его честь в 12-м веке. Остров был неоднократно атакован английскими рейдерами в 14-м веке. Это был период шотландских войн за независимость, решающие сражения были недалеко от него, поэтому остров был эффективным звеном в продовольственных маршрутах. В 1384 году английские налетчики попытались поджечь аббатство, расположенное на острове, но сильный ветер задул пламя. В 16 веке, остров страдал от дальнейших английских грабежей[2]. Английский командор Джон Лутрелл (John Luttrell) покинул остров и уничтожил укрепления в конце апреля 1548 года[3]. Во время Первой мировой войны и Второй мировой войны остров был укреплен, как и многие другие острова залива, чтобы защитить Эдинбург.
Туризм
Напишите отзыв о статье "Инчколм"
Примечания
- ↑ 1 2 [www.scottish-places.info/features/featurefirst12.html Overview of Inchcolm]. Gazetteer for Scotland. Проверено 27 июля 2007. [www.webcitation.org/6DynRNuNx Архивировано из первоисточника 27 января 2013].
- ↑ Patten, William, The Expedition in Scotland 1547, (1548)
- ↑ Calendar State Papers Scotland, vol. 1 (1898), 24, 90 Andrew Dudley and Luttrel to Somerset
Литература
- Grant James. [www.oldandnewedinburgh.co.uk/ Old and New Edinburgh]. — Cassell & Co, London, Paris, New York, 1890.
- Samuel Lewis. [www.british-history.ac.uk/report.asp?compid=43448 A Topographical Dictionary of Scotland]. — Lewis, 1846.
- Haswell-Smith Hamish. The Scottish Islands. — Edinburgh: Canongate, 2004. — ISBN 978-1-84195-454-7.
Внешние ссылки
- [www.rcahms.gov.uk/pls/portal/newcanmore.details_gis?inumlink=50895 RCAHMS]
- [www.cyberscotia.com/inchcolm/ Cyberscotia's page on the island]
- [www.island-man.co.uk/islandmanmagazine.html#inchcolm Report of overnight stay on the island]
 |
В другом языковом разделе есть более полная статья Inchcolm (англ.) Вы можете помочь проекту, расширив текущую статью с помощью перевода.
|
| Острова в заливе Ферт-оф-Форт | |
|---|---|
| Басс | Инчгарви | Инчкит | Инчколм | Инчмикери | Крамонд | Крейглит | Лам | Мей | Фидра | |
Отрывок, характеризующий Инчколм
В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.
