Инь ян цзя
Инь ян цзя (阴阳家, пиньинь: yīn yáng jiā) — философская школа древнего Китая, специализировавшаяся в натурфилософско-космологических и оккультно-нумерологических вопросах. Школа Тёмного (Инь) и светлого (Ян) начал. Последователи этой школы пытались дать интерпретацию событий исключительно в понятиях природных сил, поэтому она обычно трактуется как натурфилософская.
Идеи школы инь-ян легли в основу традиционной духовной культуры и науки Древнего Китая. На основе астрономических расчётов составлялись календари, правильность которых имела огромное значение не только для сельского хозяйства, но и считалась «заботой Сына Неба и его советников». Изучение небесных явлений имело огромное значение для древнекитайской медицины, сочетающей в себе элементы космологии, биоритмологии и климатологии[1]. Позднее идеи школы инь-ян широко использовались в неоконфуцианстве и религиозном даосизме.
Содержание
Суть учения
Центральная концепция Иньян цзя — универсальность дуализма сил Инь-Ян и цикличность взаимодействий порождённых ими Пяти Элементов: Металла, Дерева, Воды, Огня и Земли. В этой концепции рассматривалось всё развитие Мира: «Это искусство возникает из обращения пяти сил [пяти элементов], и если его расширить до самых далёких пределов, не будет ничего, чего бы оно не достигло»[2].
Пространственные, временные и другие характеристики вещей и явлений соединяются в группы по пять и соотносятся с определёнными элементами. Таким образом, весь мир пребывает в гармонии. Если же происходит нарушение в какой-то из этих групп, весь механизм мира оказывается в состоянии дисгармонии[3].
Могут составлять и более сложные структуры, которые также функционируют по «наставлениям и приказам»: «Ведь (у последователей школы) Тёмного и Светлого начал на каждый случай есть наставления и приказы — (и по поводу) четырёх времён года, (и по поводу) восьми сторон света, соответствующих (положениям восьми) триграмм, (и по поводу) двенадцати знаков зодиака, (и по поводу) двадцати четырёх периодов года»[4].
Отличия от западной философии
- цельное (холическое) восприятие вместо аналитического;
- цикличность процессов вместо их статичности, линейности.
История возникновения и развития
Время существования школы Инь-Ян — V—III вв. до н. э. По словам Дж.Нидэма, есть много свидетельств, что ни по числу авторов, ни по числу сочинений эта школа не уступала, например, таким философским школам древнего Китая, как мо цзя или мин цзя. Однако до настоящего времени не сохранилось ни одного сколько-нибудь развёрнутого текста этой школы. О её идеях можно судить лишь по их фрагментарному изложению в «Ши цзи» (наиболее полная информация), «Чжоу и», «Люй-ши чунь цю» («Вёсны и Осени господина Люя») и некоторых других памятниках.
Предполагают, что до середины 1-го тыс. до н. э. концепции «Инь-Ян» и «Пяти Элементов» развивались в раздельных оккультных традициях — «небесной» (астрономо-астрологической) и «земной» (мантико-хозяйственной). Фрагменты этих учений можно встретить в таких древних текстах, как «И цзин», «Го юй», «Люй-ши Чунь Цю».
Во 2-й половине 1-го тыс. до н. э., судя по фрагментарным упоминаниям в древних текстах, известный представитель этой школы Цзоу Янь соединил концепцию «Инь—Ян» с учением о «Пяти Стихиях», наделив последние моральными качествами («пятью добродетелями» — у-дэ). Тем самым цикличность «Пяти Элементов» распространилась и на исторические процессы, определяя этапы расцвета и упадка правящих династий.
Впервые как единое учение, охватывающее все стороны универсума, концепции «Инь-Ян» и «Пяти Элементов» представлены в философии конфуцианца Дун Чжуншу, который развил и систематизировал таким образом онтолого-космологический и методологический базис конфуцианства.
В дальнейшем натурфилософские концепции школы Инь-Ян нашли продолжение в конфуцианской «школе текстов новых письмен» (Цзин сюэ) и неоконфуцианстве, а религиозно-оккультный — в деятельности китайских гадателей, прорицателей, магов, алхимиков и целителей.
Главным представителем этой школы считается Цзоу Янь. Также к представителям этой школы относят Цзы-вэя (историк и астроном-астролог VI—V вв. до н. э.), полумифического Жунчэн-цзы, Чжана Цана (III—II вв. до н. э.). Имеются упоминания, что Конфуций также занимался проблемами календаря.
Напишите отзыв о статье "Инь ян цзя"
Примечания
- ↑ Демин Р.Н. [comenius8.narod.ru/trudy/diomin_sbornik.htm Школа инь-ян] // Культуры в диалоге. Вып. 1. - Екатеринбург, 1992.
- ↑ Фэн Ю-Лань [religa.narod.ru/fen/fen12.htm Школа «Инь-Ян» и древнекитайская космогония] // Краткая история китайской философии — М.: Евразия, 1998. — стр. 152.
- ↑ Пер. Богута И. И.[filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000196/st007.shtml Сто школ — период рассвета китайской философии] // История философии в кратком изложении — М.: Мысль, 1994 г.
- ↑ Лю Цзя (пер.Кроль Ю. Л.) [sumeru.at.ua/load/literatura/taos_tractat/rassuzhdenija_syma_o_shesti_shkolakh/3-1-0-113 Рассуждение Сыма Цяня о «шести школах»] (недоступная ссылка с 11-05-2013 (3996 дней)) // Китай: история, культура и историография. М.: Наука, 1977. С. 131—157.
Литература
- Кобзев А. И. [galactic.org.ua/f_h/i7.htm Иньян цзя]// Китайская философия. Энциклопедический словарь — М.: Мысль, 1994 г. — стр. 138—139 — ISBN 5-244-00757-2
- Дёмин Р. Н. [comenius8.narod.ru/trudy/diomin_sbornik.htm Школа инь ян] // Культуры в диалоге. Вып. 1. — Екатеринбург, 1992. С. 209—221.ISBN 5-7525-0162-8
- Рубин В. А. Концепции у-син и инь-ян // Личность и власть в древнем Китае — М., 1993 г. — стр. 144—158 — ISBN 5-02-017868-3.
- Нидэм Дж. Происхождение и развитие теории Пяти элементов: Школа натуралистов (Иньянцзя) и Цзоу Янь // Китайская геомантия. Сост., вст. ст., пер., примеч. и указ. М. Е. Ермакова. СПб.: «Петербургское востоковедение», 1998. С. 215—228.
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?: |
Отрывок, характеризующий Инь ян цзя
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!
В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
