Инёню, Исмет

Слово «Инёню» имеет и другие значения.

Мустафа Исмет Инёню Mustafa İsmet İnönü<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Премьер-министр Турции
20 ноября 1961 года — 20 февраля 1965 года
Президент:	Джемаль Гюрсель
Предшественник:	Джемаль Гюрсель
Преемник:	Суат Хайри Ургюплю
2-й Президент Турции
11 ноября 1938 года — 22 мая 1950 года
Глава правительства:	Махмуд Джеляль Баяр Рефик Сайдам Сюкрю Сараджоглу Мехмет Реджеп Пекер Хасан Сака Шемшеттин Гюналтай
Предшественник:	Мустафа Кемаль Ататюрк
Преемник:	Махмуд Джеляль Байяр
Премьер-министр Турции
6 марта 1925 года — май 1937 года
Президент:	Мустафа Кемаль Ататюрк
Предшественник:	Али Фетхи-бей Окьяр
Преемник:	Махмуд Джеляль Байяр
Премьер-министр Турции
1 ноября 1923 года — 21 ноября 1924 года
Президент:	Мустафа Кемаль Ататюрк
Преемник:	Али Фетхи-бей Окьяр
Министр иностранных дел Турции
1922 года — ноябрь 1924 года
Предшественник:	Юсуф Кемаль Тенгиршенк
Преемник:	Шюкрю Кайя
Начальник Генерального штаба Турции
20 мая 1920 года — 3 августа 1921 года
Предшественник:	Лолжность учреждена
Преемник:	Мустафа Февзи Чакмак
Вероисповедание:	Ислам
Рождение:	24 сентября 1884(1884-09-24) Измир, Османская империя
Смерть:	25 декабря 1973(1973-12-25) (89 лет) Анкара, Турция
Отец:	Хаджи Решид-бей
Супруга:	Мевхабе Инёню (1897-1992)
Партия:	Республиканская народная партия
Военная служба
Звание:	Бригадный генерал
Сражения:	Первая мировая война Вторая греко-турецкая война
Автограф:

Мустафа́ Исме́т Инёню́ (тур. Mustafa İsmet İnönü, 24 сентября 1884 года, Измир, — 25 декабря 1973 года, Анкара) — турецкий военачальник и государственный деятель, второй президент Турции (1938—1950), преемник Ататюрка.

Выпускник военно-артиллерийского училища. Ещё в период Младотурецкой революции был близким соратником Ататюрка. Во время Первой мировой войны полковник на месопотамском фронте.

Военная карьера

Родился в семье курда и турчанки . Сын Хаджи Решид-бея, османского чиновника и его жены Джеврие (позже Джеврие Темелли).

Относился к противникам участия Османской империи в Первой мировой войне, справедливо полагая, что для его страны она закончится катастрофой. По этому, в 1920 г., как и многие националистически настроенные офицеры, он примкнул к Кемалистской революции, и вскоре стал одним из ближайших соратников М. Кемаля. С началом войны за Независимость, стал командующим Западным фронтом. Затем, был одним из руководителей войсками, по подавлению мятежа Этхема в Кютахье.10 января 1921 г. — одержал свою первую крупную победу, входе войны с греческими интервентами, нанеся им поражение в первой битве при деревне Инёню. Затем, в течение 26 марта — 1 апреля 1921 г. — нанёс грекам ещё одно поражение во втором сражении при деревне Инёню. По достоинству оценив значение этого кровопролитного сражения, М. Кемаль, писал Исмету: «Мало найдётся полководцев, которым приходилось решать такие задачи, как Вам при Инёню… И сейчас Вы победили не только наших врагов, но несчастную судьбу нашей нации». Далее участвовал в битве при Думлупынар, за что получил звание генерал-майора. .

Государственная служба

В первом анкарском правительстве занял пост начальника генерального штаба. Затем возглавлял турецкую делегацию на переговорах в Муданье, где продемонстрировал блестящие дипломатические способности. С 1922 году — министр иностранных дел Турции. В 1922-23 гг. — руководитель турецкой делегации на переговорах в Лозанне, где отказавшись подписать унизительный для своей страны договор и покинул конференцию. С 30 октября 1923 года по 20 ноября 1924 года и с 3 марта 1925 года по 1 ноября 1937 года — премьер-министр Турции. В 1932 году посетил СССР. Пользовался практически неограниченным расположением М. Кемаля, что принесло ему не только высокие, хоть и по праву заслуженные должности, но и лютую ненависть, людей из прежнего окружения первого президента Турции (Рефет, Рауф, Карабекир), которые не могли простить Исмету, что он обошёл их по карьерной лестнице. В 1934 году при введении в Турции фамилий принял фамилию Инёню — в память о деревне, в битве при которой в 1921 году он дважды победил греческую армию.

Президент Инёню

После смерти Ататюрка (10 ноября 1938 г.) стал председателем правящей Народно-республиканской партии (НРП) (до мая 1950 г.) и тогда же был избран президентом республики. Сразу же привлёк на руководящие посты деятелей находившихся, ранее, в оппозиции к Ататюрку. Во внешней политике президент Инёню пошёл курсом сближения со странами запада. В 1939 г. — подписал соглашение с Францией, о присоединении к Турции Александреттского (Искендерун) санджака, ранее входившего в состав Сирии. После начала Второй мировой войны, сначала примкнул к англо-французскому блоку, заключив с этими странами союзный договор (октябрь 1939 г.). Однако, после капитуляции Франции пошёл на сближение с Германией, заключив с ней договор о дружбе и ненападении. После нападения Германии на СССР, Турция Инёню, формально соблюдая нейтралитет, оказывала ей помощь, поставляя различное стратегическое сырьё и пропуская итальянские и германские военные корабли в Чёрное море. В Турции поощрялась направленная против СССР деятельность пантюркистов. Как доносил Папен своему правительству, президент Инёню в начале 1942 года заверил его, что "Турция в высшей степени заинтересована в уничтожении русского колосса" и что "нейтральная позиция Турции уже на данный момент много выгоднее для стран оси, чем для Англии". Лишь в самый последний момент, видя неминуемость краха нацистской Германии, Инёню сначала разорвал с ней дипломатические отношения, а затем, 23 февраля 1945 г., объявил ей и Японии войну. Однако, никакого участия в боевых действиях турецкая армия не приняла. Уже тогда началось сближение Турции с Великобританией и США.

На посту президента проводил политику милитаризации страны, возложив тяжёлое бремя по содержанию почти миллионной армии на население. Это, а также установленный им в стране диктаторский режим, вызывали всё большее негодование прогрессивных слоёв населения. Последние, по окончании войны, развернули активную борьбу с требованием серьёзных экономических и политических реформ. Пытаясь удержаться у власти, пошёл на уступки: провёл аграрную реформу (1945 г.), разрешил многопартийность. Однако эти мероприятия носили ограниченный характер и прогрессивную общественность не удовлетворили. К тому же основное направление его внутренней политики — милитаризация — осталось неизменным.

С мая 1950 г., вследствие поражения НРП на парламентских выборах, возглавил оппозицию в меджлисе. С октября 1961 г. по февраль 1965 г. — премьер-министр, а затем снова лидер оппозиции. 8 мая 1972 г. — ушёл с поста председателя НРП.

Возвращение на службу

В политику вернулся в 1960 году после государственного переворота, организованного рядом высших офицеров во главе с генералом Джемалем Гюрселем, который поручил Инёню сформировать правительство. После поражения, нанесенного Партией Справедливости (бывшей Демократической партией), в октябре 1965 года покидает правительство.

Из политики ушёл в 1972 году.

Умер 25 декабря 1973 года в Анкаре.

Портрет Исмета Инёню и его память в современной Турции

Внешне был невысокого роста, очень молчаливым человеком, обладавшим прекрасными знаниями и богатым военным опытом. Обладал неординарным мышлением и аналитическим складом ума. Всегда уделял огромное внимание к деталям, из—за чего принимал решения мучительно трудно, и как замечает автор биографии Ататюрка, А. Г. Ушаков: «…и даже семь раз отмерив, ещё долго не решался отрезать». В своей оценке людей или ситуации, Исмет, всегда всё раскладывал по полочкам, и всегда пытался провести чёткую грань между чёрным и белым. За всё это, будущий первый президент Турецкой республики Мустафа Кемаль, особенно выделял из своего окружения. К интересам Исмета относились шахматы, бридж, он хорошо знал историю и литературу. Инёню был одним из немногих, кого М. Кемаль удостоил чести, повесив его фотографию у себя на вилле в Чанкайя.

В честь Инёню назван универсальные спортивные стадионы «Исметпаша» в Измите и «Инёню» в Малатье.

См. также

• Президенты Турции
• Аданская конференция

Отрывок, характеризующий Инёню, Исмет

Но Анна Михайловна сделала несколько шагов, чтобы не отстать от портфеля, и перехватила руку.
– Oh! – сказал князь Василий укоризненно и удивленно. Он встал. – C'est ridicule. Voyons, [Это смешно. Ну, же,] пустите. Я вам говорю.
Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.