Иоасаф (Горленко)

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Иоасаф и фамилией Горленко.

Иоасаф Белгородский
Имя в миру	Иоаким Андреевич Горленко
Рождение	8 (19) сентября 1705(1705-09-19) Прилуки, Полтавская губерния
Смерть	10 (21) декабря 1754(1754-12-21) (49 лет) село Грайворон, Белгородская губерния
Монашеское имя	Иоасаф
Почитается	в Русской православной церкви
Канонизирован	в 1911 году
В лике	святителей
Главная святыня	мощи в Преображенском соборе Белгорода
День памяти	10 (23) декабря и 4 (17) сентября

Иоасаф Белгородский (в миру — Иоаки́м Андре́евич Горле́нко; 8 (21) сентября 1705, Прилуки, Прилуцкий полк, Киевская губерния, Русское царство — 10 (23) декабря 1754, село Грайворон, Белгородская губерния, Российская империя) — епископ Русской православной церкви, со 2 (13) июня 1748 — правящий епископ Белгородский и Обоянский.

В 1911 году был прославлен в лике святителей Русской православной церкви.

Биография

Происходил из знатного малороссийского рода Горленко. Родился в семье полковника Прилуцкого казачьего полка Андрея Дмитриевича Горленко, его мать — Мария Даниловна — была дочерью гетмана Д. П. Апостола. Дед и отец будущего святителя были близки к гетману И. Мазепе; в 1709 году оба вместе с Мазепой бежали в Османскую империю, но после смерти гетмана вернулись на родину. По возвращении А. Д. Горленко был выселен в Москву, с конфискацией земельных владений.

В 1713 году был определён в Киевскую академию.

В 1725 году в Киево-Межигорском монастыре пострижен в рясофор с именем Илариона.

В 1727 принял монашество с именем Иоасафа; в 1728 рукоположен в иеродиакона.

По окончании академического курса остался преподавателем при академии.

В 1737 году назначен игуменом Лубенского Мгарского Спасо-Преображенского монастыря.

В 1744 году повелением императрицы Елизаветы посвящён в сан архимандрита и переведён наместником Троице-Сергиевой Лавры.

2 июня 1748 году в Петропавловском соборе Санкт-Петербурга хиротонисан в епископа Белгородского и Обоянского.

Незадолго до своей кончины отправился в родной город Прилуки, для свидания с родителями. В средине сентября 1754 года отправился обратно в Белгород. Но, остановившись в слободе Грайворон, где была его архиерейская вотчина, тяжело заболел и, проведя более двух месяцев на одре болезни, 10 декабря 1754 года в 5-м часу пополудни, преставился. Он прожил 49 лет.

Два с половиной месяца после блаженной кончины Иоасафа тело его во гробе стояло открыто в Свято-Троицком соборе, не предаваясь тлению и не теряя обычного цвета и вида. Тело почившего архипастыря оставалось непогребенным до конца февраля 1755 года, ввиду того, что назначенный Святейшим Синодом для совершения погребения Иоасафа Переяславский и Борисопольский Преосвященный Иоанн Козлович был задержан разлитием рек.

Лишь 28 февраля 1755 года в сослужении многочисленного сонма пастырей, гроб с телом Иоасафа был поставлен в склепе (в юго-западной части белгородского Свято-Троицкого собора), который был сооружен по повелению почившего святителя.

Сочинения

Оставил краткую автобиографию, фамильные записки, стихотворный диалог «Брань семи добродетелей с семью грехами смертными» (изданы в 1892 году В. Горленко в Киеве), одно поучение (Слово), несколько писем и окружных посланий. Биография Иоасафа, составленная его родственником, известным украинским писателем Г. Ф. Квиткой-Основьяненко, издана в Киеве в 1836 году и потом много раз переиздавалась; другая биография — И. Г. Кулжинского, 1883 год. Важный биографический материал по консисторским документам находится в «Историко-статистическом описании Харьковской епархии», архиепископа Филарета (1, 12—25).

Почитание и прославление

Будучи истинно добрым пастырем, Иоасаф ещё при жизни пользовался благоговейным уважением паствы за истинно благочестивую и подвижническую жизнь. Спустя 2 года по погребении Иоасафа некоторые из духовных чинов кафедрального собора, зная святую жизнь архипастыря, тайно пошли в его усыпальницу и открыли гроб, обнаружив не только тело святителя нетленным во всех своих составах: но и его одежд, покрова и самого гроба не коснулось даже малейшее тление, хотя и чувствовалась достаточная сырость в воздухе при открытии склепа.

В течение более полутора веков хранились его нетленные мощи в Троицком соборе монастыря в Белгороде. Почитание Иоасафа в народе как святого и чудотворца, вокруг имени которого сложился ряд сказаний, а также исцеления и чудеса совершившиеся у его гроба и на могиле послужили основанием для многочисленных прошений о его канонизации.

В декабре 1908 года епископ Курский Питирим (Окнов) представил Святейшему Синоду ряд прошений о прославлении епископа Иоасафа от духовенства и мирян. Синодом была образована комиссия под председательством Питирима; на основании представленных свидетельств и акта освидетельствования мощей синод направил всеподданнейший доклад, на котором 10 декабря 1910 года Николай II начертал: «<…> Приемлю предложения Св. Синода с искренним умилением и полным сочувствием».

Рака для св. мощей Святителя Иоасафа Белгородского и сень над нею в Свято-Троицком соборе были изготовлены по проекту арх. Покровского В. А. (1910—1911 гг.; утрачены);

Торжества канонизации и открытия мощей состоялись 4 (17) сентября 1911 года при Курском Преосвященном Питириме (Окнове) и викарном Белгородском епископе Никодиме в присутствии Елисаветы Феодоровны и Константина Константиновича.

1 декабря 1920 года, во исполнение постановления Народного комиссариата юстиции от 23 августа 1920 года «О ликвидации мощей», состоялось вскрытие мощей святителя под руководством специально назначенной комиссии. Комиссия составила официальный акт, подписанный её членами и опубликованный в «Курской правде» за 10 декабря 1920 года. Мощи были отправлены в Москву, в Музей Наркомздрава на Петровке, затем в антирелигиозный музей. В 1930-х годах их перевезли в Ленинград и поместили в экспозицию Музея истории религии и атеизма в бывшем Казанском соборе.

В конце февраля 1991 года мощи были обнаружены в запаснике музея и идентифицированы по акту вскрытия мощей и иным документам. До 10 августа 1991 года мощи пребывали в Преображенском соборе Ленинграда, после чего доставлены, через Москву и Курск, в Белгород.

17 сентября 1991 года в Преображенский собор, при участии Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, были торжественно перенесены мощи святителя Иоасафа.

Мощи находятся в соборе 11 месяцев в году, с 16 сентября (день второго обретения мощей) по 19 августа (день Преображения Господня). С 19 августа по 16 сентября мощи находятся в Иоасафовском соборе Белгорода на улице Попова (кладбищенском). Переносятся крестным ходом.

Память (по юлианскому календарю): 10 декабря и 4 сентября (обретение мощей).

Наследие

Вокруг Иоасафа Горленко и его наследия сложился кружок его почитателей, который вырос до Братства во имя святого и просуществовал в Петрограде до 1917 года. Перед событиями 1917 года в поселке Парголово около Петрограда была построена церковь во имя Святителя Иоасафа, и создано при ней Михайловское Иоасафовское Братство, запрещенное при советской власти. Общество Святого Иоасафа было восстановлено в конце XX века и действует сейчас в Санкт-Петербурге.

В сентябре 2005 года в Белгороде состоялись торжества, посвящённые 300-летию со дня рождения святителя Иоасафа Белгородского.

В Белгороде ежегодно проводится научно-богословская конференция «Иоасафовские чтения».

Памятники Иоасафу Белгородскому установлены: в ноябре 2001 года в г. Белгороде, в честь 90-летия его канонизации; в сентябре 2011 года — в г. Прилуки, в честь 100-летия канонизации. Также в сентябре 2011 года на Свято-Троицком бульваре города Белгорода, на месте бывшего Троицкого собора (построен в конце XVII века, разрушен в 1920-е годы) выстроена и освящена часовня св. Иоасафа Белгородского, а рядом с ней реконструирована пещерка, где первоначально пребывали мощи святителя.

Молитва Иоасафа Белгородского

Буди благословен день и час, в онь же Господь мой Иисус Христос мене ради родися, распятие претерпе и смертию пострада.
О, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий!
В час смерти моея приими дух раба Твоего, в странствии суща, молитвами Пречистыя Твоея Матери и всех Святых Твоих, яко благословен во веки веков.
Аминь.

В культуре

• Л. Н. Погожева. [www.pravoslavie.ru/jurnal/43672.htm Святой Иоасаф Белгородский] (песня)

Литература

• Иоасаф (Горленко) // Новый энциклопедический словарь: В 48 томах (вышло 29 томов). — СПб., Пг., 1911—1916.
• [www.pravoslavie.ru/put/1926.htm Житие] Святителя Иоасафа, епископа Белгородского
• Евгений Поселянин. [www.pravoslavie.ru/put/43671.htm Святой Архипастырь Иоасаф Белгородский]
• [www.pravenc.ru/text/578038.html Иоасаф (Горленко) // Православная энциклопедия. Т. 25]

Ссылки

• [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?1_3857 Иоасаф Белогородский, святитель]
• [patriarchia.ru/db/text/142430.html 17 сентября — обретение мощей святителя Иоасафа, епископа Белгородского (Историческая справка)] на официальном сайте Московского патриархата

Отрывок, характеризующий Иоасаф (Горленко)

Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.